Забирая дыхание

Он был совсем другим, чем этот неотесанный чурбан доктор Герсфельд. Но в настоящее время у того, конечно, были иные заботы, нежели думать о своем поведении. Наверное, труп ему уже выдали. Значит, ему придется организовывать похороны, оповещать друзей и знакомых. В любом случае это была возможность снова выйти на контакт с партнерами по бизнесу, не прибегая к телефонному звонку по какому-то глупому поводу, чтобы напомнить о себе. Выходит, доктор Герсфельд должен быть даже благодарен ему!

Матиас чуть не рассмеялся, но тогда другие посетители обратили бы на него внимание, а он не хотел этого ни в коем случае, поэтому только улыбнулся.

Маленькая кругленькая женщина с короткими, слегка волнистыми темными волосами присоединилась к ним. Матиас узнал ее — это была жена врача, которая с удовольствием ела завтрак по-английски: гору яичницы с жареной ветчиной и тостами. Тысячи калорий ранним утром! Если она не побережется, то лет через пять будет не идти, а катиться по палубе.

Он внимательнее присмотрелся к женщине. Под блузкой, которую прижимал к ее телу встречный ветер, обрисовался маленький упругий животик. Значит, это было не от слишком большого количества «ham and eggs» [89], эта парочка явно собиралась размножаться.

Боже, как банально! Матиас вздрогнул. Пока еще они могут совершать прекрасные путешествия и расширять свой горизонт, а вскоре каждый день у них будет занят только памперсами, теплым молоком и банановым пюре. Какая ужасная перспектива!

Женщина подошла к буфету и взяла кусок торта с малиной и взбитыми сливками. А к нему заказала еще и двойной кофе, в то время как ее муж взял очередной эспрессо.

Когда она подошла к столику, врач вскочил и, как всегда, подвинул для нее стул, и она села на него так осторожно, словно была уже на девятом месяце. Врач улыбнулся и сказал пару слов, которые Матиас не разобрал, а потом взял ее руку и прижал к своей щеке. А после этого, что явно было уже чересчур, погладил ее маленький, похожий на шар, круглый живот.

Матиас почувствовал, что его начинает тошнить. Все это было так отвратительно! В принципе, врач со своей женой устраивал точно такой же цирк, как и он с матерью. Только молодая женщина была не старой и больной, а здоровой, и преувеличенная забота, которую демонстрировал ее муж, была глупой и абсолютно ненужной.

Эта пара мешала ему. То, на что он вынужден был смотреть, стало оскорблением для его глаз. А он еще считал врача в какой-то степени умным человеком. Как можно было так ошибаться!

В этот момент Матиас услышал легкий шум поднимающегося лифта. Дверь открылась, и Татьяна ввезла Генриетту в бар «Лидо». Она даже успела сделать его матери прическу и подрисовать ей губы красной помадой. Мать выглядела настоящей дворянкой, и Матиас пожалел, что оставил дома в сейфе почти все ее украшения.

Он встал и пошел им навстречу, а после подкатил инвалидное кресло к столику и поставил его рядом с собой. С этого места вид на море был просто грандиозным.

— Пожалуйста, принеси моей матери кусочек клубничного торта и пирожное, — сказал он Татьяне. — И маленький кофейник с кофе. Без кофеина.

Матиас сомневался, что Татьяна, эта тупая дура, запомнит все, однако она, как всегда, преданно кивнула и пошла к буфету.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он мать тихим нежным голосом, беря ее худую морщинистую руку в свою.

— Очень хорошо, — ответила Генриетта. — Здесь так чудесно!

— Меня это радует, мама.

Тупая дура вернулась с тортом в правой руке и балансируя на левой подносом с кофейником, чашкой, блюдцем, ложкой, сахаром и молоком.

У Матиаса перехватило дыхание, и он собирался уже отпрыгнуть в сторону, однако Татьяне удалось с грохотом поставить поднос на стол, даже не пролив кофе.

— Спасибо, — коротко сказал Матиас. — Иди и возьми себе кусочек торта, если хочешь.

Татьяне не надо было повторять дважды, и она снова затопала к буфету.

Матиас начал кормить мать. Хотя у нее уже получалось самостоятельно поднести ложку ко рту, но все же это было тяжело и длилось долго. Между кусочками торта он медленно и осторожно вливал в нее несколько глотков кофе, а после сразу же вытирал ей рот.

Он ненавидел все это и, конечно, мог бы заставить делать это Татьяну, однако замечал взгляды пассажиров и сам себе нравился в роли исполненного самопожертвования сына, который делает все, чтобы как-то скрасить жизнь бедной больной матери.

Кроме того, так Матиас хоть чуть-чуть успокаивал свою совесть, которая постоянно терзала его из-за того, что раньше он слишком мало заботился о матери.

Они провели в баре «Лидо» два часа, и все это время Генриетта говорила без остановки. Она вспоминала давние истории, которые Матиас знал наизусть, потому что мать рассказывала их каждый день. Затем у нее начали закрываться глаза, и она задремала. Матиас кивнул Татьяне, которая успела умять уже четыре куска торта, и та увезла Генриетту в каюту немного вздремнуть.

59

За ужином он кормил мать стейком, поджаренным до розового цвета, который разрезал на мельчайшие кусочки, так что они почти распадались на отдельные волокна. Она с готовностью проглатывала каждый кусочек вместе с соусом из манго и чатни, а вот кусочки хлеба или салата, которые он время от времени пытался засунуть ей в рот, просто выплевывала.

Это злило Матиаса, но он не подавал виду, скромно улыбался, по возможности незаметно вытирал салфетками то, что она выплюнула, хотя ему это было противно до смерти, и время от времени с любовью гладил ее по щеке.

Он прекрасно знал, что это видят обе вдовы, которые каким-то образом постоянно оказывались рядом и, похоже, наблюдали за ним.

Через пару столов от них сидела та самая жуткая пара — врач и его беременная жена. Именно тогда, когда Матиас смотрел в их сторону, женщина вдруг громко взвизгнула и вскинула руки вверх, словно кто-то ткнул ей револьвером в спину.

Матиас закатил глаза.

— Тут кровь! — кричала она. — На моей тарелке кровь!

Муж успокаивающе положил руку ей на колени.

— Ребекка, пожалуйста, не волнуйся, мы можем попросить прожарить твой стейк сильнее.

Значит, эту истеричку зовут Ребекка!

Она тяжело, как мешок, сползла на стул.

— Мне так плохо…

Ее муж кивком подозвал официанта.

Матиасу было противно наблюдать за этой парой. Увиденное разозлило его и испортило прекрасное барбекю в теплую летнюю ночь.

Шоколадный мусс Генриетта проглотила без сопротивления, после этого откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Я сыта, — сказала она, и на этом кормление закончилось.

Матиас встал и требовательным, тем не менее элегантным жестом показал Татьяне, ожидавшей за соседним столом: «Теперь твоя очередь. It’s your turn [90]. Бери инвалидное кресло и уезжай!»

Татьяна поняла сразу. Она аккуратно проехала с креслом между столиками и отправилась в путь. Теперь она будет снова и снова объезжать весь корабль. Один круг составлял триста пятьдесят метров, своего рода паркур, который любители утренних пробежек выполняли с различной частотой.

А сейчас передышка!

Матиас уселся и закурил супертонкую сигару — сорт, который он предпочитал только из-за того, что сигара имела необычайно элегантный вид, потому что в принципе курение его интересовало мало. Однако же это ему не было противно — ему просто было все равно. Курил он или не курил — для него это не играло никакой роли.

Держа тончайшую сигару между пальцами, он смахнул волосы со лба, придал лицу озабоченное выражение, к которому с помощью глубокого вздоха добавил некоторый оттенок боли, и посмотрел, якобы весь погруженный в думы, на море.

Старшая из вдов была длинной, худой, с угловатым лицом, контуры которого еще и подчеркивались глубокими морщинами. Из-за того что кожа у нее была грубая, похожая на шкуру животного, эти морщины напоминали шрамы. У Матиаса даже возникало желание заполнить их шпаклевкой и замазать, как трещины на штукатурке. Обесцвеченные волосы, которые она зачесывала мягкими волнами на лоб, не могли ничего исправить, и вид у нее все равно был жестокий и озлобленный.