Нейтральной полосы нет

— Вадим Иванович прав, — мягко поддакнул он. — Запомните, Лобачев, в нашей с вами, — позолотил он пилюлю, — в нашей с вами работе невидимая пылинка может обладать непредугаданным весом. Вы не слышали о случае с Золотницким?

Никита не слышал. Ему рассказали. Обстановка у Золотницкого сложилась примерно схожая. Находясь в компании с участником преступной группы, молодой сотрудник должен был сойти за местного. Он благополучно числился в местных уже около двух недель, все шло хорошо, но однажды, глядя на великолепный восход за Даугавой, ахнул и сказал:

— Хорошо тут у вас.

Ему сунули локотком под бок, он выкрутился, дав более точное содержание этому «у вас», но…

— С экипировкой сами проследите, Лобачев, — сказал Булахов. — Помните: вещи вам не безразличны. Каждый свитерок для вас играет. Или нравится, и вы в нем красуетесь, или не нравится, тогда вы к нему отрицательно активны. Вы не можете позволить себе большой гардероб, поскольку у вас мало денег. Поэтому вы особенно старайтесь, чтобы все модно, пестрые там рубашки, вельветы…

Никита обмер. До такой степени обмер, что допустил на мгновение идиотскую мысль: уж не розыгрыш ли все это перед последующим нагоняем. Вот до чего плохо пришлось ему тогда у полковника Соколова!

Ни одна жилка в его лице не дрогнула, однако какие-то флюиды напряжения, должно быть, ощутились в самой паузе, потому что Булахов, оборвав фразу, посмотрел на Никиту вопросительно.

— Я что-нибудь не в цвет? Может, вельветы уже не модно?

— Модно, товарищ полковник, — авторитетно подтвердил Никита. — Модно. Есть вельветы.

— О женщинах с фото не забудьте его проинформировать. — Это уже Корнееву и Вадиму. — Подумайте, может, есть смысл заключенную ему показать. Ну, в общих чертах примерно все. Уточнения, дальнейшая разработка за вами тремя. Перед отъездом вы еще у меня побывайте. — Это Никите. — А теперь, Лобачев, пойдемте к полковнику Новинскому, он хотел вас видеть.

Булахов поднялся, за ним — все.

— Когда освободишься, спустись ко мне, — сказал брату Вадим. — Мы будем ждать.

Никита скоро спустился. Новинский действительно хотел его только видеть. И не только Новинский. Замначальника управления тоже был в его кабинете. Никита впервые разговаривал с Чельцовым. Из-за легкой косины у него был странно скользящий взгляд.

Оба они задали Никите несколько теперь уже малозначащих вопросов — все основное было если не решено в деталях, то затронуто и намечено в булаховском кабинете. Никита понимал, что здесь дело не в вопросах-ответах. На него просто хотят посмотреть, увидеть, как он держится, в этом нет ничего обидного, ничего необычного. Ему слишком многое — и впервые — доверяют.

Чельцов спросил — голос, его манера разговаривать оказались мягкими, почти домашними; когда молчал, он выглядел холодноватым.

— Вы уже много лет носите военную форму. Как вы почувствуете себя в гражданском? Ведь вам желательно быть даже немножко разболтанным. Вы ж студент, и, кажется, не из лучших?

— Учту, товарищ комиссар!

Чельцов сказал точно. Это не просто — военному человеку разом облачиться в рубаху с заплатами, в штаны с бубенцами. Надо подумать, не использовать ли в какой-то степени, хоть на время первого знакомства, костюм стройотряда с нашивками, все не так разителен будет переход. А вообще-то надо как можно скорей переодеваться. Кроме всего прочего, надо бы проверить и загар на шее. Рубашка-хаки закрывает грудь, а студенты свои распашонки чуть не до пупка распахивают. Сегодня же проверить, если светла кожа…

Озабоченный соображениями насчет границ загара, Никита и вошел в отдел, где в бабаяновском кабинете — Бабаян был в отпуске — его дожидались Вадим с Корнеевым.

Не бездельно, конечно, дожидались. С ними был давно знакомый Никите Юра. Сам отличный фотограф и знаток всех и всяческих фотоаппаратов, Юра ведал в управлении фотоделом. Юра должен был подготовить Никиту, а сейчас они подбирали аппарат и не больно дорогой, и не особо сложный, и чтобы с ним можно было сделать хотя бы несколько фотографий из тех, что повезет с собой Никита.

Они, кажется, сторговались, когда явился Никита со своими соображениями по загару. Вадиму они с ходу показались не особо серьезными, но Корнеев также с ходу прислушался.

— Вадим, стой, — сказал он. — Парень дело говорит. От загара, вернее, от белой кожи в случае чего не отбрешешься.

Тут же посмотрели, прикинули расстегнутый воротник гражданской рубашки. Решили, что вообще-то Никита, слава богу, загорел, помогли зарядки на задворках. Но шею и верх груди между ключицами хорошо бы все-таки маленько подпалить. Можно сделать несколько сеансов кварца в своей же поликлинике, как раз по вырезу рубашки и будет.

— Молодец, Никита! — сказал Корнеев. — Мелочи — великое дело, из тебя будет толк.

Юра ушел, назначив Никите время на завтра.

Вадим с чувством некоторой неловкости стал объяснять Никите, что Галина не должна даже отдаленно догадаться о цели его отъезда. Никита удивился:

— А с какой это стати надо докладывать? Чернышевский что говорил? Чернышевский говорил, не всякая правда всегда и везде нужна.

Вадима даже задело такое детски-мудрое решение вопроса.

— Чужой жене врать, конечно, просто, — заметил он, несколько даже обиженно. Корнеев молча веселился.

— Авось и своей как-нибудь… — неунывающе ответил Никита, но тут же, видимо, выбросил из мыслей жену чужую и грядущую свою, потому что с лица его сошло выражение забубенной лихости, которое и впрямь было бы вполне органично любому студенту-забулдыге.

— Вадим, — просительно обратился Никита к брату, — послезавтра в Колонном зале слет. Нельзя бы мне туда хоть на часок пропуск?

В первый момент Вадим подумал, что это очередная хохма, и готов был рассердиться, но увидел, что Никита серьезен. Серьезен и чего-то стесняется.

Никита смотрел на него во все глаза, надеялся, что его поймут без расспросов.

Ну, пусть старшие над ним подшутят, если это смешно, но перед первым его большим делом ему хочется побывать еще раз в Колонном зале на слете.

Но старшие, переглянувшись, его приблизительно так и поняли и шутить не стали. Вадим только посмотрел на часы и спросил:

— С тобой, братику, не соскучишься, но уж коли тебя осенило, так чего ж ты до сих пор молчал? Спросил бы сразу у Булахова или у Новинского? Мы-то откуда тебе пропуск возьмем? Не в кино ведь — в Колонный зал.

— Я постеснялся, — хмуро объяснил Никита, опустив глаза.

— Дело ясное, — сказал Корнеев. — Что по мелочи, преступников там ловить или что, это они могут. А чуть где посложнее, это уж за братниной спиной… Позвони ты ему, — попросил Корнеев Вадима, — а мне в Колосовск пора, а то бросили мы чуть не на сутки свои Палестины…

Покачав головой — с Никитой действительно не соскучишься, — Вадим взялся за трубку. Объяснил Булахову как мог.

Булахов сначала тоже поудивлялся. Потом сказал:

— Ну, раз хочет, пусть идет. Кого-либо из преступной группы он на этом слете вряд ли встретит. Поздно только. Ну, я попрошу Шишкова. Может, по старой памяти уважит.

Подполковник Шишков, недавно назначенный начальником отдела политико-воспитательной работы управления, до этого был следователем, специализировался по ОБХСС, делу, как известно, особенно сложному, кропотливому и трудоемкому. Это был человек недюжинных литературных возможностей, который, выкраивая двадцать пятые часы в сутках, написал несколько очерков-воспоминаний, опубликованных в областной газете.

Читатели заваливали газету письмами, требуя продолжения, газета тормошила автора, Шишков уже не рад был и успеху и задался целью подобрать коллектив авторов из числа сотрудников управления, чтоб обеспечить газету добротным очерковым материалом по работе подмосковной милиции.

— Вот пусть он мне очерк о слете и напишет, — как о деле решенном сказал Булахову Шишков.

— Василий Николаич, насчет очерков темно. Он тебе на гитаре сыграет.

— Цыган уже, значит, к тридцатилетию Победы разводить? А пропагандой работы органов внутренних дел пусть, значит, Пушкин занимается?