Забирая дыхание

Около одиннадцати вечера Матиас отвез Джанни домой и расцеловал его в обе щеки.

— Ciao, amico [85], — сказал он. — Будем время от времени звонить друг другу.

— Va bene.

— Береги себя, Джанни, потому что я боюсь каждой капли дождя, как бы она тебя не убила.

Это была переделанная фраза из какого-то стихотворения, но Матиас уже не помнил, из какого именно. Да это было и неважно. Он решил, что эти слова прекрасно соответствуют моменту. Джанни запомнит его как поэтичного и тонко чувствующего человека.

Джанни улыбнулся:

— Buon viaggio. E grade per tutto! [86]

Он вышел из машины, помахал рукой и исчез в доме.

54

Это был постоянно повторяющийся кошмар: в дверь звонили, он открывал, и перед ним возникала ухмыляющаяся рожа, которая, цедила сквозь зубы непонятные турецкие или арабские обрывки слов и одновременно вонзала ему в живот нож.

Каждый раз он просыпался мокрым от пота и с трудом поднимался, чтобы отправиться в туалет и хотя бы таким образом стряхнуть с себя ужасный кошмар.

Кошмары были словно вампиры: они боялись дневного света и сразу исчезали. Даже яркий свет в ванной комнате помогал.

И тут в дверь действительно позвонили.

Алекс вздрогнул и посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Это было не то время, которое выбрали бы Кемаль и Салих для своих карательных походов. Но что еще они могли от него хотеть? Лейла была в Турции, и можно было с уверенностью сказать, что она никогда сюда не вернется.

В дверь снова позвонили. Дольше и настойчивее.

Алекс застонал, как раненый зверь, добрался до двери и посмотрел в глазок.

Перед дверью стоял его отец.

«Господи!»

Алекс несколько дней не убирал на чердаке, не говоря уже о том, чтобы вымыть пол. Он уже целую вечность носил одну и ту же одежду, его жирные волосы прядями приклеились к голове, и, возможно, от него воняло, как от зверя.

Ему ничего не хотелось. Почему они не могут просто оставить его в покое?

Тем не менее он открыл дверь.

Матиас был не настолько хорошим артистом, чтобы скрыть, насколько его потряс вид сына. Перед ним стояла человеческая развалина. У Алекса был вид бездомного бродяги, и лишь то, что он все еще находился в своей квартире, обеспечивало ему хоть слабую, но защиту.

Глаза Алекса были красными и испещренными лопнувшими сосудиками, под ними залегли глубокие тени. Его кожа была мертвенно-бледной, руки вяло и бессильно свисали, и Матиас даже представить себе не мог, что эти руки еще совсем недавно таскали тяжелые чугунные сковородки.

Он протиснулся в дверь и попытался обнять сына, но тот отпрянул.

— Разве тебе не надо уходить? Или ты собираешься пойти на работу в таком виде?

Матиас готов был надавать себе пощечин. Вместо того чтобы спросить, как у Алекса дела, не болен ли он, не случилось ли чего, он сразу же продемонстрировал мещанский интерес и высказал скрытую критику.

— Мне никуда не нужно идти, — устало сказал Алекс. — У меня больше нет работы. Я уволился.

Матиас пришел в ужас:.

— И что теперь?

— Нет никакого «теперь». Вот так-то. Наверное, это нормально в чертовски плохое время и в дерьмовом обществе.

— Ты получаешь пособие по безработице?

— Нет. Я не могу его получать, потому что не подставился этим живодерам, головорезам и мошенникам и уволился сам. А такое в нашей стране наказуемо. Если работодатель несколько месяцев не платит зарплату, это нормально и никто не настучит ему по лбу. Но если ты увольняешься из чувства самозащиты, то тебе надает по голове еще и биржа труда. Будь у меня автомат, я пошел бы в это лживое, дерьмовое бюро по трудоустройству и стрелял бы в каждого, кто попался бы мне на глаза!

— Боже мой, перестань говорить такое!

— Почему? Ведь это правда! — Алекс тяжело упал на матрац и сделал приглашающий жест рукой. — Садись, если хочешь и если найдешь место. Выпить я не могу тебе предложить, холодильник пустой, и я пью воду из водопровода.

— И давно ты уже не ел?

— Да дня три уже, наверное. А может, и четыре.

Для Матиаса подобная ситуация, от которой волосы вставали дыбом, была слишком тяжелой, и он никак не мог сообразить, что же сейчас можно сделать.

Он убрал грязное белье со стула и сел.

— Как же нам быть? — спросил он тихо.

Руки Алекса дрожали так, что ему с трудом удалось скрутить сигарету. Потом он заплакал.

Матиас на время оставил сына в покое, а когда слезы Алекса иссякли, и он лихорадочно принялся затягиваться сигаретой, сказал:

— Знаешь, давай хоть на какое-то время уедем вместе. Я купил в Италии очень приличную квартиру, ты можешь жить там, сколько захочешь. Один, со мной, да хоть с друзьями, все равно! Лишь бы ты достойно вышел из этой ситуации.

— Да пошел ты в задницу со своей идиотской Италией! — заорал Алекс.

Матиас вздрогнул.

— Почему? Что ты имеешь против?

— Да пошел ты в задницу со своей идиотской Италией! — снова закричал Алекс высоким фальцетом. Его лицо было уже не бледным, а пунцовым, и он трясся всем телом от злости. Тем не менее у него был жалкий и вызывающий сочувствие вид. — Я не хочу ехать в Италию, неужели до тебя это не доходит? Там я с ума сойду! Я не знаю языка, а там телевидение только на итальянском языке, в кино идут итальянские фильмы, я никого там не знаю, и там все говорят только на этом проклятом итальянском языке! Так что я там буду делать?

«Точно, что он там будет делать? — подумал Матиас. — Алекс не сможет целыми днями лежать в шезлонге и наслаждаться прекрасными видами. Все, что ему нужно, — это приличная работа, регулярный распорядок дня, деньги в портмоне и продукты в холодильнике. Потому что в глубине души он любит свой дом».

— А что ты думаешь по поводу того, если я закажу две пиццы?

— Как хочешь. Может, они вместе с пиццей принесут еще и пиво.

Матиас позвонил. Служба доставки пиццы пообещала, что заказ прибудет меньше чем за полчаса.

— А ты вообще хочешь снова работать? Или, может быть, ты хотел бы какое-то время отдохнуть?

— Отдохнуть? Отдохнуть?! — злобно откликнулся Алекс. — Ты вот это называешь отдыхом? Я бы назвал это прозябанием! Чем меньше я буду торчать здесь, тем лучше!

— О’кей, значит, ты хочешь работать?

— Конечно я хочу работать!

— Я мог бы попытаться найти для тебя кое-что в ресторане «Раутманнс». Ты знаешь, я довольно хорошо знаю шеф-повара и уверен, что он пойдет мне навстречу.

— Да мне все равно. Попытайся.

Матиас был потрясен. Он ожидал, что предложение, исходившее от него, будет немедленно отклонено, но Алекс повел себя мягко и послушно, словно воздушный шарик, из которого постепенно улетучивается воздух.

— Этот ресторан, как мне кажется, вполне порядочный. Я не могу себе представить, что там такая же обстановка и такие же отношения, как в гостинице. Я довольно часто бывал у них, там все выглядит очень-очень прилично.

— Снаружи всегда все выглядит прилично, и обычно ты попадаешь на кухню уже после окончания работы. Тогда там, конечно, царит спокойствие. Но мы могли бы еще раз попробовать. В конце концов, хуже не будет. Кстати, я уже снял со своего счета все, что можно было. В ближайшее время мне отключат электричество и телефон.

Матиас не желал этого слышать. Больше всего ему хотелось немедленно вернуться в Италию, чтобы не видеть того, что творится здесь. Но ему нужно было еще попасть в бюро, кое-что выяснить, возможно, получить пару заказов и, если удастся, даже продать кое-какую недвижимость, прежде чем снова уехать.

В Берлине оставаться было невозможно. Как только человек попадал сюда хотя бы на пару часов, его тут же с головой накрывала бедность, словно вонючая волна из клоаки, и он ничего уже больше не хотел.

А мир был так прекрасен, и жизнь была слишком коротка, чтобы закрывать на все глаза!