Золотой омут

Все загоготали:

— Ну мужик попал!

— И как, заплатил? — восхищенно спросил бычок.

— Как с куста. Приволок через пять минут на тарелочке… с собой не было, так он в банк сгонял… А куда он денется? — самодовольно ответил рассказчик. — Так что наварились мы нехило, ну и Алла, официантка эта, тоже не в накладе…

— Нормально! — одобрительно кивали слушатели.

— Вот так-то, мужики. А лоху этому все как с гуся вода — у него бизнес прибыльный. У него бабла немерено… Так что делиться надо!

— Какой бизнес?

— А он рынок продуктовый держит… В районе Петровско-Разумовской… Ну и сам понимаешь. Опять же хавчик бесплатно…

Вспомнив о еде, все полезли в сумки, пакеты, а кто и вовсе — за пазуху. На расстеленной газете стали появляться колбаса, банка тушенки, помидоры из чьей-то посылки, буханка бутырского черного хлеба, которым, как и всеми прочими необходимыми в камере вещами, приторговывали местные контролеры.

В тюрьме Вадим находился уже третьи сутки. Он вновь и вновь мысленно прокручивал случившееся и никак не мог поверить, что действительно находится в Бутырской тюрьме, о которой раньше только слышал. Ну и иногда видел по телевизору.

Вопреки всем своим опасениям, Вадим без особого труда прошел «прописку» в камере — благо настоящих уголовников тут было не так уж много и процесс прописки проводился скорее от нечего делать, чем из чувства сохранения традиций.

Он уже начал привыкать к тюремной обстановке, к своим сокамерникам, к местным обычаям. По именам и по «погоняловам» он еще мало кого знал. В разговоры не вступал, разве что кратко и односложно отвечал на вопросы соседей. Он присматривался, привыкал. Мало ли, может быть, ему придется пробыть тут довольно долго. Ничего удивительного — в ожидании суда подследственные могли томиться в тюрьме и год, и полтора. А были еще и чемпионы; которые проводили в бутырских камерах по два-три года. Однажды один из них совершенно случайно выяснил, что следователь просто-напросто забыл про него, а дело, завалившись за шкаф, так и пролежало там все это время…

К исходу вторых суток заключенные уже не наводили ужас на Лучинина. Он понял, что они, в сущности, такие же несчастные сидельцы, как и он сам. Вадим перестал замечать духоту в камере, одуряющий запах грязных тел и вонь от параши в углу, шум днем и ночью, постоянный бьющий в глаза свет электрических лампочек… Постепенно он стал привыкать…

«Человек — животное неприхотливое, ко всему привыкнуть может», — размышлял он, наблюдая, как сокамерники закусывают.

Парень, стоявший на пике у двери, закричал:

— Атас! Пупок идет!

По камере прошел легкий шорох. Карты и малявы были быстро спрятаны, «дорога» — веревка, по которой передавались эти записки из камеры в камеру, — смотана и ловко засунута в дыру в матрасе. Все быстренько заняли свои места и сделали вид, что занимаются обычными, повседневными делами — кто читал засаленную книгу, кто смотрел телевизор, кто штопал носок… Железная дверь в камеру открылась, и толстый надзиратель по кличке Пупок, прозванный так за то, что натянутая животом гимнастерка вечно приоткрывала его пуп, выкрикнул:

— Лучинин, на вызов!

Вадим тяжело поднялся, быстро прибрал свою постель, на которую тут же нашлись охотники, и вышел в коридор.

Это был его первый вызов из камеры, и, наверное, поэтому сокамерники не стали заряжать его письмами и прочими малявами на волю. Да и шмон при выходе из камеры на этот раз был поверхностный. После чего контролеры отвели Вадима в следственный корпус.

5

Гордеев ждал, когда освободится камера для допросов, почти два часа.

Ему было жалко Вадима Лучинина. Адвокат знал, что вызванных на допрос к следователю или на свидание с адвокатом заключенных размещали в специальных комнатах следственного корпуса — боксиках. Их было около полутора десятков. Были одноместные беженки — стаканы, но были и такие, куда контролеры забивали под завязку по двадцать, а то и по тридцать человек, вплотную друг к другу, так что было абсолютно невозможно не только сесть, но и свободно подвинуться. В боксиках ни окон, ни вентиляции, ни туалета.

«Летом здесь настоящий ад, да и осенью не лучше», — посочувствовал Гордеев несчастным зекам. В таком боксике можно просидеть тридцать минут, если повезет, а если нет, то и все восемь часов, так и не встретившись со своим адвокатом.

Наконец дверь в камеру допросов открылась, и на пороге появился слегка небритый парень в потертых джинсах и футболке. На щеке были видны следы не то ссадин, не то царапин. Контролер без усилия подтолкнул парня в комнату, тот сделал несколько шагов и остановился. Следом в комнату вошел контролер. Дверь за его спиной закрылась.

Стараясь опередить возможную реплику Гордеева, контролер выпалил:

— Это твой адвокат, хотя ты и отказался добровольно от защиты. Я ненадолго оставлю вас наедине, порядок есть порядок, и ты ему можешь сам сказать, что в защите не нуждаешься и отказываешься от адвоката… Ясно?

— Ясно, — отреагировал молодой человек.

Гордеев поднялся со стула и сделал шаг навстречу парню, одновременно протягивая руку для приветствия.

— Здравствуйте, Вадим. Я Юрий Гордеев, ваш адвокат. Вот мое удостоверение. Для участия в деле меня пригласила ваша мать. Если вы, конечно, не будете против…

Вадим с тревогой посмотрел на Гордеева, но протянутую руку пожал. Рука Гордеева была твердая и теплая. Рукопожатие придало Вадиму уверенности.

— Здравствуйте. Как мама? — спросил он.

— Нормально. Конечно, насколько это возможно в настоящих условиях. Она у вас молодец…

— Я знаю…

Гордеев вынул из сумки объемистый пакет:

— Вот передача от вашей матушки, там необходимые веши и продукты. Я ей там немного посоветовал, что положить… Тут мыло, сигареты…

— Спасибо…

Молодой контролер, который уже успел вернуться, невозмутимо наблюдал за происходящим, явно не собираясь двигаться с места. Гордеев с нескрываемым сарказмом посмотрел на контролера:

— Ну вот что, молодой человек, порядок есть порядок. Адвокаты разговаривают с клиентами, и в этом особом деле им помощники не нужны…

Щеки на круглом детском лице контролера заалели, а оттопыренные уши зарделись. Он резко повернулся, шагнул к двери и несколько раз ударил по ней связкой ключей, которую сжимал в руке. Дверь распахнулась, и контролер скрылся за ней. Дверь закрылась, и в замочной скважине со скрежетом повернулся ключ.

Когда Гордеев и Лучинин остались наедине, Вадим еле слышно произнес:

— Меня почти заставили подписать отказ от зашиты. Я не хотел, но следователь сказал… — В горле Вадима пересохло, он с трудом сглотнул.

Гордеев решил прийти парню на помощь:

— Известные присказки. Защитник, дескать, не нужен, дело очень легкое, а адвокат все испортит, без него меньше проведешь под следствием, здесь, в Бутырках… Много раз уже слышали, знаем.

— Да, он мне так и сказал… — подтвердил Лучинин. — Что сами без него разберемся. А, дескать, появление защитника только все усложнит.

— Куда уж сложнее… — усмехнулся Гордеев. — Вы ведь не в бегах, в Бутырской тюрьме. Всегда под рукой. А если дело такое простое, да еще его хотят закрыть, к чему бросать человека в камеру? Следователь наверняка говорил вам, что никакого зла вам не причинит, а только немножко допросит — и все будет в порядке… Верно?

Лучинин кивнул:

— Не такими словами, но смысл практически был тот же. Меня тут допрашивали. Мне кажется… Я боюсь…

Гордееву показалось, что в глазах Вадима мелькнул страх.

— Боитесь? Чего? Вам угрожали, применяли силу, воздействовали еще как-нибудь? — допытывался Гордеев.

Лучинин молчал.

— Вы можете мне обо всем этом рассказать? — настойчиво расспрашивал Гордеев. — Понимаете, надо пресечь это сразу, как говорится, на корню…

Усилием воли Вадим взял себя в руки:

— Н-нет… П-просто следователь сказал…, что может меня обвинить по другой статье…