Золотой омут

Усилием воли он заставил себя взять документы, протянутые Гордеевым.

— Вот мое удостоверение. Вот ордер юридической консультации. Вот соглашение о защите интересов Вадима Лучинина. — От Гордеева не ускользнуло настроение Володина, но это были не его проблемы, а проблемы следователя. Гордееву было даже немного жалко Володина — он заметил его опухшую щеку. Кроме того, не так уж давно он и сам находился в подобном положении и тоже не всегда испытывал теплые чувства к адвокатам обвиняемых.

Володин, взглянув мельком нд документы, вернул их Гордееву:

— Вообще-то ваш клиент, Юрий Петрович, в защите не нуждается. Он отказался от услуг адвоката.

— Как это? — удивился Гордеев.

— Очень просто, — пожал плечами следователь. — Отказался — и все. Что тут непонятного?

— Вы можете это доказать?

— Да, могу.

— Документально?

— Конечно… Вот. Написано собственноручно Лучининым на первом же допросе. — Володин вынул из папки документ и протянул его Гордееву.

Гордеев взял протокол и мельком взглянул на него:

— Ну и что? Стандартный протокол, который первоходки подписывают не читая. Это же несерьезно. Мы с вами взрослые люди и знаем, как и почему отказываются от услуг защитника.

— И как же? — насмешливо спросил Володин.

— От испуга… К тому же здесь написано: «Обвиняемый Лучинин заявил: в защитнике не нуждаюсь, это не связано с моим материальным положением». Лучинин уже что, обвиняемый?

— Да. Хотя это определение вынесено не мною, я его поддерживаю.

— Понятно. В таком случае Лучинин, как обвиняемый, имеет право на допуск адвоката в течение семидесяти двух часов. Сколько он уже под стражей?

— Дело Лучинина перешло ко мне только вчера…

— Охотно верю. Но это не имеет значения. Вы прекрасно знаете, что адвокат должен услышать отказ обвиняемого от него самого. Вы мне даете возможность поговорить с моим клиентом наедине, если он откажется, я без всяких возражений уйду. А если нет, то не обессудьте. Дальше нам придется работать вместе…

Острая боль снова ожгла Володина. Он хотел возразить, но в спор с этим пронырливым адвокатом вступать не стал. «Не царское это дело». Вслед за зубом заныла десна.

— Хорошо. — Держась рукой за щеку и изо всех сил стараясь не показать на лице страдания, Володин подписал разрешение на свидание адвоката Гордеева с обвиняемым Лучининым и с плохо скрываемым отвращением подтолкнул подписанный бланк адвокату.

— Благодарю. Приятно общаться с умными и обходительными людьми… — Гордеев собрал свои документы и поднялся. — Да, как адвокат Лучинина, я хотел бы сразу сделать выписки из его дела. Чтобы не мешать вам лишний раз в вашей благородной борьбе с настоящей преступностью.

Володину уже было все равно. Он отдал Гордееву папку с делом Лучинина, оставил Васильева присматривать за адвокатом, а сам отправился к начальству…

4

Гордеев добрался до Бутырского следственного изолятора только часа через четыре. Он довольно долго изучал дело Лучинина и делал выписки. В Мосгорпрокуратуре не нашлось ксерокса, или же следователь Володин из вредности не подпустил к нему Гордеева — так что пришлось писать от руки. К тому же добираться до тюрьмы пришлось опять общественным транспортом.

Посещать Бутырскую тюрьму Гордеев не любил еще со времен своей работы в Генеральной прокуратуре. Слишком много неприятных воспоминаний оставило это заведение в душе Юрия Гордеева, в то, время молодого следователя. Нет, сам он, ясное дело, здесь не сидел, но навсегда запомнил тот запах, то ощущение людской беды и злобы, ненависти и отчаяния, которыми были пропитаны коридоры и камеры этой обители подозреваемых и обвиняемых. Кто-то ждал своей участи по делу, но было немало и таких, кто попал туда по собственному недомыслию. А то и вовсе напрасно.

Гордеев не признавался себе, но именно знакомство с темной стороной следственных изоляторов и стало одной из причин того, что он покинул стены Генпрокуратуры и подался в адвокаты, хотя основные причины были другими… [1] Главной причиной было бессилие что-либо изменить в системе, когда виновные зачастую оказываются на свободе, а невиновные могут отправиться и отправляются по этапу в зону. Гордеев знал, с какой легкостью судьи выносят карательные приговоры, даже не вслушиваясь в аргументы защиты.

«Не нам сидеть!» — не раз слышал Гордеев от судей, выносивших приговоры.

«Не нам сидеть» — вторили им прокуроры и следователи.

Гордеев, став адвокатом, делал все, чтобы добиться оправдания и освобождения своих подзащитных еще на досудебной стадии. И часто ему это удавалось. Именно поэтому Юрия Петровича не любили следователи. В их среде за Гордеевым закрепилась репутация «убийцы раскрытых дел». Гордеев знал это, ему было даже лестно. Но он знал также, что в прокуратуре его считают предателем, не все конечно, но многие. И эти многие нередко становились на его пути.

«Интересно, сколько сегодня придется ждать, прежде чем освободится комната для допросов?» Гордееву было хорошо известно, что в Бутырской тюрьме адвокаты всегда ждут свободных кабинетов. Почему-то (интересно, почему?) в следственном корпусе камер допроса раза в четыре меньше, чем необходимо. Гордеев вдохнул полной грудью осенний воздух, открыл дверь и вошел в ворота Бутырской тюрьмы.

— Фармазонщик попал в крытку и решил разыграть из себя весового. Ну вошел он в хату, заорал: «Всем встать!» У бродяг заиграло очко, и они встали. Только один не встал. «Ты че, не фурычишь?! А ну встать!» — «X это у нас петух», — подсказывают. «Кончай базар. Теперь я здесь буду петух».

Взрыв смеха спугнул тупую полудремоту-полузабытье, в которую погрузился Вадим Лучинин.

— Ништяк анекдот!

— Ну дает, фраерок!

— Это ж надо такое выкинуть! — донеслись голоса.

Вадим лежал на шконке лицом к ободранной и грязной стене и уже час безуспешно шатался уснуть. В камере, рассчитанной на тридцать человек, сидело около сотни заключенных, и поэтому спать приходилось по очереди. Вадим знал, что, если он сейчас так и не заснет, ему придется ждать очереди следующие шестнадцать часов. Он завидовал своим сокамерникам, которые моментально засыпали, не обращая внимания на шум десятков людей и три орущих во всю мощь телевизора. Вадим спать в таких условиях еще не научился. Он повернулся спиной к стене и опять закрыл глаза. Но заткнуть уши не получалось, поэтому он слышал все, что происходит в камере.

Рядом со шконкой, прямо на полу, расположилась живописная группа братанов.

— Мы ж его крыша… А тут такой наезд, прикинь!

— Западло…

— А я че говорю? Ну и забили мы, короче, стрелку за городом…

Худой, маленького роста паренек живописал свои приключения. Вадиму было тоскливо от этих рассказов, однако молодой, накачанный бычок, открыв рот, внимал рассказчику.

— Короче, приехали мы туда. А этот лох деловой аж трясется от страха. Весь белый, коленки, короче, дрожат… Ну мы с братками поручкались. Все утрясли. Наш-то лох со своим друганом бабки, короче, не поделили. Ну вот разборка крыш и прошла.

— Хорошо, без мокрухи обошлось, — заметил кто-то.

— А зачем братве стрелять друг в друга, сам подумай? Без крови договорились в пользу нашего, а потом в кабак поехали.

— К себе?

— Ну да. Мы угощали. Там официантка, помню, блондинистая вся из себя такая, подавала на стол. Наш-то на нее сразу запал.

— Ну и не? Разобрались? — Упоминание об официантке сразу вызвало дополнительное оживление среди слушающих.

— А мы ему, короче, говорим: «Нравится? Наша баба — никаких проблем, бери!» Ну лох и оттянулся по полной программе.

— Так и оттянулся? На халяву? — ахнули все вокруг.

— Хе-хе, — криво ухмыльнулся тот. — Оттягивался он, оттягивался… Всю ночь елозил… А утром, короче, мы ему и говорим: «Это же наша баба, чувачок! Тебя Сема ищет, а найдет — убьет. Так что гони пять тонн гриндеров — отмажем».