Иллюзии успеха

Тьебо задумался: Сандра тоже упоминала о больших связях Шарля Вале. Уж не была ли она его «клиенткой», прежде чем стать его любовницей?

— Что за Робер Дени?

— У меня есть его координаты, патрон.

— Хорошо. Что еще о Вале?

— Все остальное, патрон. Вы ведь распорядились пропустить двадцать лет, ну и…

Тьебо покачал головой с едва заметной улыбкой.

— Сделаете для меня подробный письменный отчет. Дальше!

Младший в бригаде, Довернь, румяный блондин с фигурой регбиста, прозванный Пупсиком, переместил вперед свои девяносто килограммов.

— Красавчик Шарль, — начал он, поглядывая в листок, который держал в руке, — жил явно не по средствам. Он неплохо зарабатывал, но деньги на его банковском счете не задерживались. Я говорю только об официальных доходах, остальные не учитывались.

Комиссар нахмурился.

— На чем вы основываетесь, говоря, что были «остальные»?

— Я подсчитал его доходы и расходы — вот справка. Она не такая уж длинная, если иметь в виду его образ жизни. Кроме того, у него всегда была куча долгов, которые он, конечно, выплачивал, но — с опозданием. У Красавчика Шарля был порок, патрон! Он играл!

— Рулетка? Баккара?

— Покер.

— Выигрывал иногда?

— Довольно часто, причем изрядные суммы, но тут же, по капризу фортуны, терял их.

— Предполагаю, что в хорошие времена именно благодаря выигрышам он и выплачивал самые неотложные долги?

— Точно.

— А из чего складывался его — как вы это назвали? — «образ жизни»?

Довернь снова заглянул в листок, прежде чем начать перечисление.

— Он снимал дорогую квартиру на бульваре Экзельманс. Имел спортивную машину высшего класса. Зимний отпуск проводил в Савойских Альпах, на высокогорной станции в Межеве, летний — в Сен-Тропезе, где у него имелся свой — и неплохой — кораблик. Он играл в гольф, ездил верхом в клубах для сильных мира сего и занимался пилотажем в аэроклубе.

— И самолетик тоже свой?

— Почти. «Ралли-100», купленный на паях с двумя друзьями. Каждую неделю он летал на нем по два часа.

Комиссар побарабанил пальцами по подлокотнику и заключил:

— Насыщенная жизнь, как я погляжу!

Довернь усмехнулся.

— Да уж, скучать ему было некогда.

— Еще что-нибудь есть?

— Пока нет, патрон.

Тьебо повернулся к Жанне.

— Слушаем вас, моя красавица!

Она погрузилась в свои записи.

— Когда Ламбер сказал мне, что Вале получал свое боевое крещение в журналистике, я, на всякий случай, решила связаться со справочной службой Министерства внутренних дел. Вале совал свой нос решительно во все. Во время выборов в законодательные органы он предлагал свои услуги тому или иному кандидату в депутаты. Он создавал бюро, нанимал группу сотрудников и организовывал предвыборную кампанию. Это была серьезная, хорошо сделанная работа, и она всегда давала отличные результаты.

— А чем он сам-то занимался в этом деле?

— Он заставлял своего клиента работать с видеомагнитофоном. По существу, становился его имиджмейкером. Исправлял внешний вид манеры, учил, как надо убеждать аудиторию, если было нужно, корректировал целиком или частично тексты выступлений, чтобы они производили больше впечатления. А если этого кандидата избирали, он становился очень сильной «связью». Вале не забывал об этой стороне дела и умел воззвать к доброй памяти господина депутата, как только появлялась необходимость.

«Паук плел свою паутину», — подумал Тьебо. Паутину, в которой вчера вечером кто-то проделал две прорехи…

— Пока все, что у меня есть о Вале, патрон. Да, вот еще что: в 17 часов звонил следователь Делорм, он хотел бы, чтобы вы зашли к нему завтра утром.

— Зайду. Теперь все?

Жанна кивнула.

— Отлично.

Балафрэ, чувствуя, что пришел его черед, заерзал на стуле.

Маленький, коренастый, настоящий комок мышц и нервов… Шрам — след схватки во время ареста «теплой компании» в баре на Монмартре — пересекал правую щеку от скулы до подбородка…

Он выслужился из рядовых, и у него были свои привычки, свои методы работы. Он обладал нюхом старого крестьянина и языком, столь же цветистым, сколь и образным.

— Балафрэ, теперь вам слово.

— Я прощупал Симону Топен, консьержку с бульвара Экзельманс. К этому самому Шарлю, как я понимаю, она просто липла. Надо сказать, что, хотя ей уже и стукнул полтинник, она еще ого-го, вдовеет два года и глаза у нее такие голодные, если понимаете, что я хочу сказать…

— Понимаем.

— Ну вот. Красавчик этот тоже с ней любезничал: всякие там безделушки, царские подарки к праздникам. Это чтоб она у него прибирала хорошенько. Бабье там не переводилось. Симоне тут можно верить: так и шныряли, говорит, мимо нее туда-сюда. Вот только она не удосужилась подсчитать, сколько они там прохлаждались.

— А что за гостьи?

— Да манекенщицы всякие, актрисульки… Из тех куколок, которые только и ждут, чтоб кто-то помог им отхватить контракт на маленькую рольку в фильме или прорваться на телек, хоть в статистки.

— Это что — консьержка сама вычислила, кто они такие и зачем приходят?

— Какое сама! — покачал головой Меченый. — Это ей Шарль рассказывал, пока она драила его апартаменты. А она, значит, уши развешивала и, небось, глядела на него, как влюбленная курица, с пыльной тряпкой в руках.

— После таких визитов девчушки действительно сразу же получали контракт?

— Она говорит, Вале из кожи лез вон, чтобы слово сдержать. Только, надо думать, однажды вышла осечка, потому что месяца два назад какая-то там Дженни Сен-Клер…

Тьебо вытаращил глаза.

— Что такое, патрон? Что с вами? — удивился Балафрэ. — Вы ее знаете?

— Не то чтобы знаю, но мне сегодня уже называли это имя, — ответил Тьебо, припоминая утренний визит к Каламите. — Продолжайте-продолжайте, старина!

— Ага. Значит, эта самая Дженни трижды возникала у консьержки и всякий раз что-то такое передавала для Красавчика. Потом, через несколько дней, когда примерно в 8.30 Симона была у него, в дверь позвонили. Она открыла. И эта самая Дженни ворвалась прямо в комнату и с ходу вцепилась когтями ему в морду! Вдвоем они еле-еле ее утихомирили. Адрес этой птички у меня есть. Все, патрон!

Тьебо оглядел свою команду.

— Хорошо поработали, молодцы. У кого-нибудь есть, что добавить? Отлично. В таком случае, посмотрим, что у нас на завтра…

Глава 6

Дени пригласили на набережную Орфевр к десяти, но он явился на четверть часа раньше: пунктуальность, вызванная заботой о том, чтобы не опоздать к поднятию занавеса. Говорил стоя, держался непринужденно, без всякого смущения. Низкий красивый голос профессионального актера…

— … В заключение, господин комиссар, я хотел бы сказать вот что. Если бы мне было дозволено самому себя квалифицировать, я бы назвал Робера Дени большим актером на вторые роли, который не сумел или не имел возможности достичь большой известности.

Большой актер… Большая известность… Интересно, а как у него насчет большой скромности?

— Так и не хотите присесть?

— Отчего же… Теперь, когда я вам представился, пожалуй. — Он сел, положил ногу на ногу и, помогая себе жестикуляцией, снова обратился к Тьебо. — Теперь мы можем перейти к рассмотрению существа проблемы. Проще всего будет, если вы станете задавать мне вопросы. Постараюсь отвечать на них как можно более объективно, дабы помочь вам поскорее добраться до истины.

Довернь, устроившись за столиком стенографистки, открыл свой блокнот, чтобы записывать показания свидетеля.

— Заранее благодарю вас за помощь, которую вы согласились оказать нам, господин Дени. Вероятно, проще и логичнее всего будет, если мы начнем с самого начала.

— Я тоже так считаю.

— Когда вы познакомились с Шарлем Вале?

Актер чуть склонил голову набок.

— Десять лет назад. Фирма «Юниверсаль» снимала фильм о Второй мировой войне. «Пушечный марш». Действие разворачивалось во Франции в июле 44-го. Я играл командира отряда маки. Небольшая роль, но интересная. На случай, если вы видели картину, меня звали капитаном Гийомом… Помните: тот, кого эсэсовцы убивают на ферме?