Раскрытие тайны

— Что-то, дочка, не приметила. Да много их сходит и входит больших и маленьких сержантов, разве за всеми уследишь, — ответила проводница.

Медленно тронулся и вскоре скрылся поезд, которого Татьяна так долго ожидала…

— Что же делать, что делать? — спрашивала себя девушка.

Она решила остаться — ждать следующего поезда.

Но и на следующий день сержанта не было. Не приехал он и на третий день.

2

Советник юстиции Павел Васильевич Божко как-то занимался материалами по обвинению некоего гражданина Крюка Николая Александровича и недовольно хмурил лоб, потирая руками уже давно поседевшие виски. На первый взгляд выходило, что Крюк вполне честный, порядочный и даже заслуженный человек. Все годы войны он провел на фронте, защищал Сталинград, штурмовал Берлин. Его заслуги отмечены боевыми орденами. Демобилизовавшись из рядов Советской Армии, Крюк стал работать начальником автобазы одного крупного предприятия и по отзывам начальства пользовался на заводе доброй репутацией.

— Хороший хозяйственник, способный организатор, активный общественник, — говорили о нем.

И вдруг выясняется следующее.

В один из сентябрьских дней 1954 года, в самый разгар уборочной, Крюк отказывается выполнить распоряжение и отправить на вывозку хлеба государству двенадцать автомашин из заводского парка. На юридическом языке это называется саботажем, а саботажники, согласно закону, привлекаются к ответственности. Вот почему у прокурора сперва появилось «дело» Крюка, а несколько позднее и сам он был вызван для дачи объяснений.

— Я не хочу быть преступником и отправлять в колхозы заведомо негодный транспорт, — объяснил прокурору при первой встрече Крюк и тут же представил целую пачку документов. Листы техосмотра и дефектные ведомости подтверждали, что добрая половина автопарка к дальнейшей эксплуатации по существу непригодна.

И прокурору хотелось верить Крюку.

— Конечно, негодные машины отправлять в колхозы — значит, сознательно срывать вывозку хлеба государству, тут вы правы, — согласился Божко, но когда Крюк ушел, он позвонил директору завода, которого, кстати, он знал.

— Машины у нас действительно потрепаны, гоняем их днем и ночью, сами знаете, и тут трудно брать Крюка за горло, — отвечал директор.

«Он, по-видимому, и сам не знает, что делается у него на автобазе, а Крюк, если он действительно настоящий хозяйственник, каким его выставляют, конечно, сделал бы всё необходимое и нужные машины отправил на вывозку хлеба», — рассуждал прокурор. Он позвонил в автоинспекцию.

— Только, пожалуйста, не пользуйтесь вчерашними сведениями, пошлите своих товарищей на автобазу и сообщите, что там делается сегодня, — попросил он.

К концу дня в кабинете прокурора появился молодой, строго подтянутый капитан милиции Снежков.

— Дело, товарищ советник юстиции, посложнее, чем думалось вначале. Все машины автобазы в рабочем состоянии, а вот восемь из них работают «налево» — возят из дальних сел сено горожанам, а из города, с шахтного двора берут уголь и продают его в селах. Уголь, как установлено, ворованный.

— Что за чепуха, парень всю войну солдатом прошел и хорошо прошел — знал ведь, за что воюет, а тут вот преступником становится.. — сказал в раздумье Божко. Вспомнилось только вчера прекращенное «дело» Антона Болдырева.

Болдырев — колхозный столяр из села Белолучье. Он был заподозрен работниками милиции в том, что обворовал магазин сельпо. Доказательством виновности служило орудие взлома замка на дверях магазина — сделанное из штыка немецкой винтовки долото. Это самое долото было найдено у двери обворованного магазина, и сотрудники милиции, едва прибыв в Белолучье, без особого труда установили, кому оно принадлежит. Но Болдырева, как на грех, дома в тот час не было. Его разыскали в соседнем селе за праздничным столом у младшего брата, отмечавшего с товарищами день рождения жены. Работники милиции вошли в хату как раз в тот момент, когда Антон Болдырев только передал имениннице свой подарок — отрез светлого шелка на летнее платье. Подарок сейчас же перешел в руки младшего лейтенанта, как вещественное доказательство, а сам Болдырев наскоро одевался, чтобы идти на допрос.

— Долото мое и шелк мой, — отвечая на вопросы то старшего, то младшего лейтенантов, говорил несколько позднее Болдырев.

— Продавец сельпо утверждает, что шелка вы у него никогда не покупали, а точно такой же шелк был на полках в магазине. Теперь же его нет. Как это объяснить? Требуем правдивых показаний.

— В сельпо не покупал, купил на прошлой неделе в городе, — настаивал на своем столяр, но его доводы были признаны несостоятельными. Болдырев был задержан, и работники милиции явились к Божко за санкцией на его арест.

Так было и сейчас.

— А почему вы думаете, что долото не могло быть похищено, как это утверждает Болдырев, тем более, что в летнее время вся его мастерская, чего и вы не отрицаете, находится под открытым небом, во дворе? — спрашивал Божко. Выслушав доводы и требования пришедших, он продолжал: — А почему вы считаете, что колхозный столяр не мог подарить кусок хорошего шелка жене своего брата?

— Продавец сельпо категорически утверждает, что он не продавал Болдыреву шелка, — повторил старший лейтенант.

— Так ведь сам Болдырев говорит, что шелк он покупал не в сельпо, а будучи на прошлой неделе в городе. Вы проверили, — ездил он в город? Нет? Напрасно! Почему, скажите мне и докажите, мы не должны верить простому человеку, заявляющему, что подарок он покупал в городе? Нет, вы, товарищи, докажите.

Дать санкцию на арест — значит, лишить человека свободы, закрыть для него будущее, заклеймить его имя, нанести тяжелую моральную травму. А вдруг он не виновен? Ведь прокурор должен быть не столько обвинителем, сколько искателем истины, исследователем сложных житейских взаимоотношений, тонким знатоком человеческих душ. Сколько раз он видел, казалось, бесспорные доказательства вины, и рука уже тянулась за ручкой, чтобы подписать краткое «согласен», но тут же останавливалась: нет, надо еще раз проверить, надо еще раз самому лично убедиться в достоверности фактов.

В течение всего этого разговора Божко медленно и тяжело ходил по кабинету. Лицо его хмурилось, на лбу собирались глубокие морщины, он всё требовал новых бесспорных доказательств виновности Болдырева, ставил неожиданные вопросы и, казалось, что Божко не прокурор, а защитник.

Так и не дал он санкции на арест столяра, а на следующий день на рассвете сам выехал на машине в далекое село Белолучье. И здесь Божко нашел то, чего вначале не смогли увидеть и понять работники милиции.

Кто такой Болдырев, как живет, как работает, как относится к людям и люди к нему? — вот те вопросы, которые прежде всего интересовали прокурора, и он получил на них полный ответ.

Антон Болдырев — колхозный столяр, инвалид Отечественной войны. В самый последний день боев уже в Берлине он был тяжело ранен и потерял ногу, но, вернувшись в родное Белолучье, еще больным горячо взялся за восстановление села. Его руками была выстроена не одна добротная хата, помещения на фермах и многое другое…

Ночевать Божко пришлось в избе двух престарелых колхозников. Усадив прокурора вечером за стол и угощая его ужином, старики рассказывали о себе. Они потеряли в годы войны сына, сами теперь часто болеют, и хата их тоже стала разваливаться. Вот является как-то к старикам Антон Болдырев со своим инструментом и говорит:

— Давайте будем ремонтироваться…

Старики были удивлены и обрадованы, а колхозный столяр с тех пор каждый вечер в течение целого месяца приходил к ним, и теперь хата может еще на одну жизнь послужить ее хозяевам.

— Вы думаете, хоть грош ломаный взял? Ничего! Еще обиделся, когда мы уговаривали его. Так было не только с нами. У Антона Сидоровича душа святая, дай бог каждому, — говорил старик.