Приговоренный к власти

Алик тут же вздернул трубу.

Мелодию всеми любимой, знаменитой песни тут же подхватили десятки голосов.

Кто-то тронул Лешку сзади за локоть, и, повернувшись, он увидел своего третьего компаньона по бизнесу — Раздорского. Рано начавший полнеть, в очках, сутуловатый, но с признаками большой физической силы в широких покатых плечах, он смотрел на Лешку, лукаво косился на Лану и сказал с доброй улыбкой:

— И ты уже здесь! И, как всегда, с прекрасной дамой.

— Не надо предательских намеков, — ответил Лешка. — Познакомься. Это Лана, это Раздорский Вово, ударение на второе «о».

Лана засмеялась и подала руку с тонкими длинными пальцами.

— Своеобразное имя и оригинальное.

— Владимиров очень много, — сказал Вово. — Надо же как-то выделяться. Наша контора, Леша, надо считать, сегодня не работает?

— А кому трудиться, если все фирмачи здесь?

— Да. Я уже давно здесь. Нашу фирму воспрявший пролетариат уже громит?

— Нет, — нервно ответил Лешка, разом вспомнив утренние жуткие события.

Всеобщий нарастающий гул неожиданно накрыл площадь. Все куда-то бросились в едином порыве. Толпа сгустилась перед «Националем». Лешка и Лана застряли в середине и, что творилось впереди, разглядеть не могли. Могучим ревом взрывалась порой вся людская масса, кричали даже те, кто ничего не понимал.

Гул моторов бронемашин становился более явственным и угрожающим.

— Садись мне на плечи! — крикнул Лешка.

Он присел, и Лана уселась на него верхом, ее плоская кожаная сумка задела его по лицу, прохладные руки охватили лоб. Лешка без труда распрямился из положения подседа. Он думал, что при ее росте и соблазнительной женской комплекции она окажется потяжелей.

— Ну, что там, дозорный? — засмеялся низкорослый мужчина.

— Ничего не пойму! — крикнула Лана. — БТР наверху, около телеграфа… Народ поперек улицы… Ага! Троллейбусы разворачивают. Один и второй! Перегородили улицу, точно!.. Люди на БТР залезли!.. Конец, завязли!

От «Националя» запела труба — может, Алика, а может, другая, но снова прозвучали такты из «Дня Победы», и все поняли ликующий сигнал — все в порядке.

Лешка опустил Лану на землю.

— Пойдем поищем телефон. Мне надо сориентироваться в обстановке.

— А ты здоровый, черт! — засмеялась Лана. — Верхом на тебе скакать удобно, как на верблюде!

Уму непостижимо, как она сразу стала родной и близкой!

Они нашли таксофон около гостиницы «Москва».

— Кто там? — с веселой беззаботностью спросил Журавлев.

— Это я. На Манеже. Здесь БТР пытались прорваться.

— М-м… Ты выбрал неправильную диспозицию. Это не основное направление. Маневрируй к Белому дому. Там будет решаться все. Раздавать награды или строить виселицы. А может, и то и другое. Ты в армейском наряде?

— Да нет, зачем?

— Дурень, я же, по-моему, тебе все ясно объяснил. Надо использовать в игре те козыри, которые у тебя уже есть. В Белом доме готовятся к обороне, ты меня понимаешь? Полагаю, что доверенным лицам будут раздавать оружие. Хотя извини, я еще не знаю, на какой ты стороне?

— Да пошел ты к чертям собачьим! На какой я могу быть стороне?

— Значит, облачайся в воинские доспехи, возьми документы и шпарь в Белый дом. А еще лучше, иди домой — спать.

— Сам иди спать. Как там у вас-то? Тут говорят, что вы все в Останкине под арестом.

— Чушь. Сидим, ждем, пьем чай да кофе, а хочется пива.

— Правда, что Горбачев вылетел в Москву?

— Сведений нет. Вся остальная информация такая же недостоверная, как и у вас на улицах. М-м… Все, как в синагоге: все кричат, никто не слушает. Мне тебе больше нечего сказать.

Лешка взглянул на Лану. Она причесывалась, глядя на свое отражение в стекле витрины.

— У меня есть для тебя неожиданное и трагическое сообщение, но оно потерпит. К делам сегодняшним отношения не имеет.

— Подождем. Я никогда не спешу. Тогда отбой?

— Дробь барабан, — ответил Лешка и повесил трубку.

Лана взглянула на него вопросительно.

— Это мой самый близкий друг, — пояснил он. — Настоящий. Мы совершенно разные. Алик и Вово в общем-то еще дети, а Журавлев — это… Познакомишься, поймешь. Пошли к Белому дому.

— Пешком?

— Да. Или найдем наземный транспорт. Я все же боюсь, что эти бандиты догадаются отключить метро.

— Умно, мой генерал. Только тогда я переобуюсь.

В ее сумке оказались кроссовки, и она надела их вместо туфель на высоком каблуке.

Они вышли на Герцена и не собирались ловить машину, как около них, у края тротуара, тормознул «БМВ», правая дверца его распахнулась, приглашая к посадке.

Араб улыбался Лешке из салона своим безгубым, острым лицом.

— Прошу, Алексей Дмитриевич! Ты рядом, дама позади. К Белому дому?

— Туда! — Лешка подмигнул Лане, усадил ее в машину и насмешливо спросил Араба, упав на сиденье рядом с ним: — А тебя что несет к Белому дому?

— Как что? — неприязненно усмехнулся Араб. — Будем защищать нашу новую жизнь. Торчать там в обороне я, положим, не собираюсь, но всякий защитник всегда желает покушать и выпить. Это моя фирма обеспечит. Если проиграем, нам с тобой, Алексей, обоим кранты. Удушат.

— В каком смысле?

— Большевички перекроют кислород всем деловым людям. Душить — это единственное, что они умеют. Ты слышал, придумали себе определение: «социализм с человеческим лицом»! Сволочь. Чепуха поросячья. На звериную морду человеческое лицо не натянешь.

— Так ты антикоммунист, Араб? — засмеялся Лешка.

— И антифашист тоже. Потому что разницы между этой публикой не ощущаю ровно никакой.

Лана наклонилась к ним сзади и спросила:

— Так это ваше имя — Араб?

Он быстро посмотрел на нее через зеркало обратного обзора.

— Нет. Зовут по-другому. Но я — вымогатель, учтите, не рэкетир, как называет себя шпана, а профессиональный русский вымогатель. Имя осталось в том прошлом, когда я занимался разрешенной деятельностью и занимал кое-какие официальные посты. Они теперь никому не нужны, эти посты, а завтра тем более. Но я хочу, чтобы это «завтра» было для нас, а не для быдла, которое ни работать, ни воровать, ни даже водку пить по-настоящему не умеет. Я заезжал к тебе сегодня утром, Алексей, но твоя контора была закрыта.

— Да, сегодня же день расчетов.

— Пустое, повременим. Я заезжал просто так.

— Во сколько? — стараясь быть безразличным, спросил Лешка.

— В одиннадцатом часу. Поцеловал закрытую дверь и ушел. Около твоей конторы двое-трое бухих алкоголиков отирались. Ты догадаешься наконец представить меня своей подруге, или считаешь, что я не заслуживаю?

— Перестань, Араб, мы с тобой в одной связке. Араб — это Лана. Лана — это Араб. Человек весьма достойный по современным меркам.

— Все-таки сделал поправку на время, — усмехнулся Араб и энергично повернул руль, выполняя поворот. — Ничего, я не в обиде. Я, конечно же, заметил на улице первой вас, Лана, а не Алексея. У вас очень броская фигура. Редкое явление — без вызывающего похабия, без распущенности, а сильная, зовущая фигура настоящей женщины.

— Эй, Араб! — осек его Лешка. — Твои поэтические дифирамбы в наш деловой контракт не включены!

Лана засмеялась:

— Но они мне все равно приятны. Современные хамы разучились угождать женщинам. Хорошее слово — «угождать»?

— Прекрасное, — кивнул Араб. — Я не пою дифирамбы, Алексей, а лью воду на твою мельницу. Мои слова всего лишь комплименты импотента, я безопасен, к сожалению.

— Вы серьезно? — спросила Лана.

— Да, дорогая. И просто не знаю, гордиться ли мне своим участием в чернобыльской эпопее или рыдать по ночам, хватаясь за беспомощный прибор. Извините за грубость.

— Говорят, обычно поначалу выпадают волосы, — без уверенности заметил Лешка.

— Облучение действует на каждого непредсказуемо. У одних падают волосы, у других хвост. Опять же, извините. Вы приехали. Мне немного в сторонку надо.

Машина прижалась к тротуару и остановилась. Лешка взялся за дверную ручку, дождался, пока Лана выберется из салона, и негромко сказал Арабу: