Кандибобер (Смерть Анфертьева)

- Почему?

- Вы знаете гораздо больше меня...

- Ничуть! - воскликнул Следователь. - Мои знания никак не связаны, они рассыпаются в руках, понимаете?

- Вы говорите о подготовке к ограблению... Мне об этом ничего не известно. Грамотно ли она проделана, проделана ли... Вы сказали, что все сделали два человека...

- Как бы два! - в горячности воскликнул Следователь. - Как бы два! А сколько на самом деле... Я этого не знаю.

- Вы говорите, что вина Квардакова доказана?

- Да!

- Мне трудно в это поверить, - осторожно начал Анфертьев. - Очевидно, доказательства имеют значение для суда, я же позволю себе... не поверить. У меня хорошие отношения с Борисом Борисовичем, и я...

- Другими словами, вы сомневаетесь в его вине? Вы что-то знаете? Скажите, помогите следствию... Уж если вы цените свои отношения с Квардаковым, то вы не можете безразлично относиться к его судьбе, вы должны ему помочь, верно?

Такого поворота в разговоре Анфертьев не ожидал. Он помолчал, глядя в пол, перекинув ногу на ногу, исподлобья посмотрел на Следователя:

- А как отнесся к вашим доказательствам сам Борис Борисович?

- У меня такое ощущение, что он все время думает о другом. Мои вопросы словно отрывают его от более важных мыслей... Он как-то спросил меня, допрашивал ли я вас... Потом поинтересовался показаниями Луниной, вашего кассира... Мне кажется, что он не всерьез относится к тому положению, в котором оказался. Как если бы слишком затянулась неудачная шутка, и вот-вот все прояснится и станет на свои места.

Ввели Квардакова.

Борис Борисович был все в том же своем мохнатом пиджаке, но теперь ворс совсем погас, свалялся комьями. Однако вошел он легко, увидев Анфертьева, быстро шагнул к нему и, двумя руками сжав ладонь Вадима Кузьмича, пытливо посмотрел в глаза, словно хотел спросить о чем-то, но так и не спросил. Анфертьев отметил про себя, что Борис Борисович похудел, черты лица его обострились, глаза стали ещё ближе друг к другу, сделались меньше, и в них появилась смятенность.

Квардаков сел на приготовленный для него стул, уставился в стену прямо перед собой, ожидая вопросов.

- Вадим Кузьмич Анфертьев - единственный человек, который не верит в вашу виновность, - бесстрастно произнес Следователь.

- Да? - живо обернулся Квардаков и посмотрел на Анфертьева с некоторой подозрительностью. - Это правда, Вадим? Но почему ты не веришь очевидному?

- Что очевидно, Борис Борисович? - с чувством произнес Анфертьев и вдруг осознал, что вот эти его слова, произнесенные так сочувствующе, едва ли не самое подлое из всего, что он сделал. Он мысленно усмехнулся своему падению, но не возникло в нем ни раскаяния, ни сожаления. Он начинал привыкать к этому нервному типу с бледным лицом и хорошим галстуком. Хотя прошло больше месяца после происшествия в заводоуправлении, Анфертьев не торопился брать деньги из папки.

Но все чаще ловил себя на мысли, что и затягивать с этим делом не следует. Ему стали видеться кошмары, от которых он просыпался, вцепившись пальцами в подушку, - какие-то люди очищали архив, выбрасывали в окно пыльные папки, грузили в грязные машины, вывозили на городскую свалку и там сжигали их. А грузчики были неестественно веселы, они не знали, что ворочается в толстой папке, отчего из-под её картонок просачивается такой тяжелый стелющийся дым - желтый, зеленый, фиолетовый. Струи его свивались, заворачивались в спирали и походили на галактики, которые Анфертьев видел когда-то в школьном учебнике по астрономии. И эти зеленые, красные, синие вселенные вертелись у него перед глазами, как шутихи в праздничном небе, сталкивались, кружились, возникали и гасли звезды, и миллиарды лет со свистом проносились мимо него, и миры корчились в денежном дыму, рождаясь и умирая в тяжелом воздухе городской свалки... - А что очевидно, Борис Борисович? - с чувством произнес Анфертьев, протянул руки к Квардакову, даже пальцами своими пытаясь послать волны сочувствия и скорби.

- Но столько улик, Вадим! Откуда они?

- Для меня их не существует! - и ответил, и уклонился от ответа Анфертьев.

- Почему? Почему ты им не веришь, если уже я начинаю принимать их, если мне они уже кажутся убедительными?

- Я видел вас все обеденное время. До последней минуты. Мы с вами договаривались ехать в театр. Может быть, для кого-то, - он покосился в сторону Следователя, - эти напильнички имеют значение, но я знаю совершенно твердо - у вас не было времени совершить все это.

- А краска? - напомнил Следователь.

- Неужели она была в бутылке с кефиром? - вскинулся надеждой Квардаков.

- Но я тоже держал её в руках, - заметил Анфертьев.

- Да, верно... Пока я ходил за деньгами, ты держа её в руках. И твои руки остались чистыми. Ты был театре? - спросил Квардаков.

- Был, - кивнул Анфертьев. - Им понравились мои снимки, они сказали, что у меня золотые руки.

- Тебя берут? - спросил Квардаков с таким напряжением, будто для него сейчас не было ничего важнее.

- Берут. Я сказал, что буду с месяц занят... Пока идет следствие. А потом готов отдать себя в полное и распоряжение.

- Ну и слава Богу, - облегченно откинулся Квардаков. - Хоть это удалось. А что Света?

- Нормально. Подписка о невыезде... Мы с ней почти не видимся.

- Почему?

- Не знаю. Она... переживает... От разговоров уклоняется. С ней что-то происходит... Мне так кажется...

- Вы не могли бы мне устроить очную ставку с Луниной? - обратился Квардаков к Следователю.

- Зачем? У вас нет расхождения в показаниях. A устраивать из очной ставки свидание... Так не принято.

- Я хочу её видеть! Поймите, - Квардаков прижал руки к груди, - у меня нет других просьб, жалоб, нареканий... Мне нужно её увидеть. Хотя бы для того, чтобы попрощаться. А?

- Скоро будет суд. Она вызвана в качестве свидетельницы. Увидитесь и попрощаетесь. Взглядами, - жестковато ответил Следователь.

- Вы думаете, будет суд? - спросил Квардаков странной улыбкой.

- Совершенно в этом уверен.

- Суда не будет, - твердо сказал Квардаков, глядя невидяще в стенку прямо перед собой. - Вадим, скажи Свете, что суда не будет.

- У вас есть доказательства вашей невиновности? - растерянно спросил Следователь.