Отложенное убийство

— А что же, Степа, Сережа с нами так и не повидается?

— Почему не повидается? Вы его увидите. Совсем скоро. Зуб даю!

25 февраля, 12.51. Сотрудники агентства «Глория»

— Ну и ну! — сказал Костя Меркулов. — Весело же вы без меня живете, господа!

Он ничего не понимал во встретившей его суматохе на аэродроме. Его еще пришлось вводить в курс последних событий. Ему еще пришлось объяснять и про заминированную машину, и про Антона Сапина, который из рядовой пешки вдруг за считанные дни вырос в глазах следствия в матерого киллера, ферзя преступного мира Черноморского побережья. Известие о том, что заложники освобождены, Константин Дмитриевич встретил легким наклоном головы: мол, он и не сомневался, что если за дело взялась «Глория», так оно и выйдет; хотя на самом деле он предполагал, каких усилий это стоило и МВД, и прокуратуре, и «Глории».

— Молодец, Денис, — в своей обычной сдержанной манере похвалил он Грязнова-племянника.

— Бум стараться, Константин Дмитриевич, — принял похвалу Денис. — Хотя, по правде сказать, без вас у нас ничего бы не получилось.

— Как это «без меня»?

— А вот помните ваше выступление на заседании Госдумы, когда речь шла о терроризме…

— А с машиной-то все в порядке? — семенил, приплясывая, Станислав Вешняков. — Ехать-то мы можем?

Машина приобрела безопасность тотчас после изъятия оттуда адского взрывного устройства, но Вешняков все никак не хотел в это поверить, предпочитая услышать от посторонних, что да, его любимой железяке и ему лично ничего больше не грозит. За увлеченными объяснениями, почему опасность миновала, тема выступления Меркулова на заседании Госдумы как-то отсеялась, временно отступила в задний ряд, откуда Денис не спешил ее вновь вытаскивать. Уж лучше он сделает это наедине, если зайдет речь, а если не зайдет — ну и бог с ним, может, так надо.

— Правда, глориевцы у нас молодцы, — уже погрузившись в вешняковскую машину, воздавал должное молодым сотрудникам Вячеслав Иванович Грязнов. — Но что я тебе, Костя, буду объяснять, ты, поди, и сам все про них знаешь. Лично я хочу рекомендовать тебе одного человечка, на которого, по-моему, тебе надо обратить самое пристальное внимание. Что повышение звания у этого человечка не за горами — видно без Очков! Шурочка Романова была украшением МУРа, а Галочка Романова, того и гляди, взлетит выше тетки…

Галя в ответ на похвалы скромно улыбнулась. Честно признаться, улыбалась она через силу: перед глазами до сих пор маячил Антон Сапин, то приставляющий к виску дуло пистолета, то уже в наручниках, бросающий на нее, ментовскую суку, которая его загубила, тягостный взгляд… Этот взгляд Сапин предполагал сделать презрительным, прожигающим насквозь, но получился он растерянным, почти испуганным. В нем читалось: «Что же это я натворил? И зачем? И что из этого выйдет?» Что выйдет, было ясно заранее: то, что Сапин своими поступками целиком и полностью заслужил. Галя не могла сочувствовать этому человеку, но и не настолько очерствела профессионально, чтобы сердце ее не оказалось задето этими вопросами.

26 февраля, 11.00. Галина Романова

Стоял отличный весенний денек — первый день настоящей сочинской весны. Дремлющие в почве и деревьях соки, казалось, проступали наружу, излучая солнечный свет, выдавая колыханием ветвей размах своего молодого буйства. Сад зазеленел — сразу и весь. Черешни, абрикосы и яблони приветствовали свое возвращение к жизни, сильными стволами сквозя в зеленом облаке. «Мы здесь! — словно говорили они. — Мы с вами, люди! Пройдет еще совсем немного времени, и мы принесем вам вкусные плоды…»

Именно в такой день производилась эксгумация трупа Никиты Михайлова.

От Гали Романовой никто не требовал, чтобы она присутствовала при эксгумации; сама напросилась, не совсем отдавая себе отчет в мотивах. Хотела ли она попрощаться с тем, кто некогда был ей так дорог, чей образ помог ей усовершенствоваться, преобразиться, стать собой? А может быть, хотела окончательно удостовериться в смерти человека, который на протяжении семи лет был для нее все равно что мертв, а потом неожиданно и страшно возник в другом — том, кто подменил его?

Присутствие на эксгумации Антона Сапина было обязательным, и он был доставлен к дому Михайлова в наручниках и под конвоем. Впрочем, сейчас он уже не пытался бежать. Исчезла острота первого отчаяния, которое толкнуло его на попытку самоубийства, когда он понял, что все потеряно, лучший убийца Краснодарского края проиграл. Отчаяние ушло вглубь, пропитало его насквозь, лишая ноги — подвижности, руки — силы. Лицо стало медленным, почти неподвижным, светлая борода отросла, давно не мытые волосы завились надо лбом. Сегодня, как никогда прежде, он был похож на того, чье место пытался занять, только никакой выгоды Сапину это уже не приносило.

— Думаю, сразу опознать сумеют, — толковал следователю приветливый судмедэксперт; многочисленные трупы, которые он на своем веку видел и вскрыл, не изгнали жизнерадостности с его круглого лица и, судя по отвисающему брюшку, даже способствовали аппетиту. — Времени прошло мало, труп сохранялся не на свежем воздухе, а в земле, погода стояла относительно прохладная…

Сапин совершенно точно указал место, где он зарыл убитого, несмотря на то что дружно пробившаяся трава скрыла прямоугольник вскопанной земли. Если бы события развернулись хотя бы двумя неделями позже, когда весна вошла бы в силу, не исключено, что Гале было бы труднее сделать те выводы, которые она сделала…

— Это все Зубр организовал, — вяло, безразлично, словно речь шла о посторонних людях, повествовал Сапин. — Он первый заметил, что я похож на тренера Михайлова. Я ему говорю: «Ты шо, Серега, где ж это я на него похож? Я — это я, а он — это он. У него борода, а у меня нет». Но другие, вишь ты, тоже путали меня с ним. Стало быть, и правда — похож. Хоть и чудно мне это. Я — местный, он — приезжий из Питера, родственников общих — никаких. Откуда сходству взяться?

Дружно взлетали лопаты, отбрасывая комья земли. Галя приложила к носу конец шейного платка, пропитанного духами: чем свежее и чернее становилась земля, тем настойчивее пробирался в ее ноздри дурнотный сладковатый запашок… Но, возможно, запах лишь предвкушало ее воображение: ни до чего, напоминающего мертвое тело, лопаты пока не добрались.

— Михайлов в последнее время бедствовал, — продолжал Сапин свое равнодушное и тем более леденящее повествование. — Все, что зарабатывал, пропивал. Жил, как бомж, только на корте молодцом держался. Зубр предложил ему индви… как это… персональный, в общем, заказ. Мол, есть один заказчик, «новый русский»: хочет, чтоб Михайлов дочурку его вывел в мир профессионального спорта. Задаток дал: две тыщи «зеленых». Михайлов воспрянул духом. Приоделся, купил пожрать чего-нибудь: он ведь до этого всю неделю, почитай, не ел, а только пил. А первую встречу с заказчиком Зубр ему назначил на шесть часов того утра, когда я из СИЗО дременул…

Теперь отложили лопаты, теперь действовали осторожно — как только среди чернейшей земли забелело нечто, похожее на белых червей. Запах не оставлял пространства для сомнения. Галя отодвинулась от края могилы, но не ушла, только время от времени, словно ища поддержки, переводила взгляд на деревья, на густой, уже задевающий лодыжки, коврик травы… Когда подобрались ближе, оказалось: белое, то, что производило впечатление червей, — выступающие складки простыни, в которую было закутано нечто огромное, пухлое, также червеобразное.

— Это не он, не он, — вдруг, словно разбуженный, забормотал Сапин. — Мамой клянусь, не он. Подменили! Тот был худой… ну, нормальный…

— Гнилостные изменения, — сообщил обаятельный судмедэксперт. — Неужели ни разу не сталкивались, Сапин? Трудно поверить! А еще профессиональный убийца…

— Убийца, ну и что же? Мое дело чистое: послал маслину [5]— и готово. Я же их не хоронил. Что же это такое, что же это…