Расплата

Я сильно взволнован, мой мозг работает с той же скоростью, что и во время биржевых торгов.

– Этот слух, который до вас дошел… Как называлась та швейцарская компания?

– «Цайц». Это огромная компания. Входит в европейский конгломерат, который чем только не занимается.

Тиллинг говорила мне, что Лиман несколько лет назад работал на крупную швейцарскую фармацевтическую компанию. Очередные кусочки мозаики попадают на нужные места. Я готов держать какое угодно пари на то, что Лиман работал именно на «Цайц».

– Если фонд Андрея получил лекарство, принадлежавшее «Цайц», могло ли это стать известно швейцарцам?

– Клинические исследования должны пройти подтверждение, – отвечает Эмили. – И в зависимости от того, куда вы обратитесь, данный процесс может быть прозрачным, а может и не быть. Если предположить, что у «Цайц» есть лекарство от туберкулеза, они должны быть особенно заинтересованы в контроле над любыми патентными заявками на аналогичные средства. Даже если заявка Андрея не предполагала открытого рассмотрения, они могли узнать о ней. В заявке, без сомнения, было бы указано мое имя, а возможно, – и имя Андрея.

Если бы в «Цайц» выяснили, что Андрей проводит испытания их лекарства, они бы пошли на все, чтобы остановить моего друга. Как только эффективность лекарства против устойчивых форм туберкулеза была бы доказана и обнародована, швейцарцам пришлось бы начать выпускать его, невзирая на отсутствие платежеспособного рынка. «Цайц» потеряла бы миллиарды.

– Предположим, что люди, искавшие Андрея, работали на «Цайц». – Я возвращаюсь к началу нашего разговора. – Чего они надеялись добиться?

Эмили пожимает плечами.

– Возможно, они хотели убедить Андрея, что для него будет лучше, если он отменит исследования и сообщит им, сколько принадлежащих им данных у него есть и откуда он их получил. Один из способов достичь этого – запугать Андрея, избить и пригрозить, что будет еще хуже.

– «Цайц» когда-нибудь угрожала вам или вашей клинике?

– Я в этом не уверена, но кто-то сообщил в Министерство здравоохранения, что чеченские террористы используют мою клинику для проведения испытаний мощной разновидности туберкулеза, устойчивой к лекарствам, которая была украдена из швейцарской лаборатории. – Эмили негодующе качает головой. – Я пошла прямо к министру и предложила предоставить всю мою документацию на рассмотрение любой компетентной комиссии. Больше я об этом ничего не слышала. Потом кто-то взломал нашу компьютерную сеть. Кто бы это ни был, ему удалось обмануть первый уровень нашей системы защиты, но он не смог преодолеть второй уровень, охраняющий конфиденциальную информацию.

Я встаю из кресла и начинаю мерять шагами комнату; я слишком взвинчен, чтобы спокойно сидеть. «Цайц» пыталась надавить на Эмили, используя ту же дерьмовую историю о терроризме, которую Лиман скормил Дэвису и Де Нунцио. Все кусочки мозаики становятся на свои места. Я подхожу к окну и смотрю на волны, накатывающие на берег. «Цайц» виновна в убийстве Дженны. Интересно, как же я смогу отомстить целому конгломерату?… У меня за спиной Эмили начинает что-то тихонько напевать.

– Что? – Я поворачиваюсь к ней.

– Извините, – говорит она, прижимая к лицу руку Андрея. – Мелодия, которую пела миссис Жилина, врезалась мне в память. Это русская детская песенка.

– «Тише, мыши». – Я неожиданно называю песенку, которую упоминала Катя, еще не понимая, почему я это делаю.

– Совершенно верно. – Эмили удивленно смотрит на меня. – Вы ее знаете?

Будто пелена падает у меня с глаз. Я был так расстроен, увидев Андрея, прикованного к постели, что не сделал никаких выводов из его слабости. Он не мог обмениваться сообщениями с Катей сегодня утром. Должно быть, поддельные бумаги выкупила миссис Жилина, выдав себя за Андрея.

– Ее упоминала сестра Андрея. Помните, когда мы разговаривали с вами по телефону в Москве, вы пообещали позвонить по моей просьбе и сказали, что позже, вероятно, сможете сообщить мне больше о преследовавших меня людях. Скажите: кому вы звонили?

– Миссис Жилина, – отвечает Эмили. – Она тоже входит в состав совета директоров благотворительного фонда Андрея.

Дверь спальни открывается. В проеме двери стоит Владимир; на нем такой же зеленый хирургический халат, как и на мужчине внизу. Владимир манит меня пальцем.

– Идем, – говорит он, – миссис Жилина хочет говорить с тобой.

Я смотрю на Андрея и замечаю передающую часть маленького монитора, подключенную к розетке под кроватью. Похоже, миссис Жилина слушала нас; она ничего не упускает из виду.

– Можно поднять край кислородной палатки? – спрашиваю я у Эмили.

– Да.

Шум океана становится еле слышным, когда я просовываю голову под полиэтилен. Все сомнения в отношении Андрея, мучившие меня последние несколько дней, рассеялись. Я наклоняюсь вперед и нежно целую его в щеку.

– Я люблю тебя, – шепчу я. – Прощай.

45

Дальняя дверь гостиной ведет на темный застекленный балкон, выходящий на океан. Миссис Жилина сидит в кресле-качалке, ее трость стоит у стены позади нее. Миссис Жилина медленно качается, и по ее лицу бегают серо-голубые тени. Ее ноги укутаны пледом. На маленьком мониторе, лежащем у нее на коленях, горит красная лампочка.

– Не хотите ли чаю, Питер? – спрашивает миссис Жилина, глядя на нас с Владимиром.

– Нет, – отвечаю я, переполненный нетерпением. Если кто-то и знает ответы на оставшиеся у меня вопросы, этим человеком должна быть миссис Жилина.

– Вы уверены? Это единственное место во всем отвратительном доме, которое не давит на меня, но здесь все время холодно. А чай согрел бы вас.

– Все нормально, – говорю я. По сравнению с машиной Тенниса, на балконе жарко, как в бане.

– Тогда только одну чашечку, Владимир, – приказывает она. – И пожалуйста, закрой за собой дверь.

Он безмолвно повинуется ей; судя по ее тону, они довольно близко знакомы – я этого не ожидал.

– С Владимиром вас познакомил Андрей? – спрашиваю я.

– Нет. Я работала вместе с отцом Владимира. Это я познакомила его с Андреем. Сядьте.

На соседнем кресле-качалке лежит еще один плед, и я тщательно укутываюсь в него, стараясь не задеть поврежденную руку. Я слышу, как шелестят страницы, а потом до меня доносится голос Эмили, тихо и мелодично говорящей по-русски.

– Она читает ему Толстого, – замечает миссис Жилина, выключая монитор. – Меня уже тошнит от Толстого.

– Никогда его не читал.

– Идеалист, – пренебрежительно заявляет она. – Я нахожу религию и философию такими же скучными, как и современное искусство и архитектуру. Наши с Андреем взгляды расходятся.

– Но у вас ведь было взаимопонимание.

– Было, – соглашается она. – И наши действия привели к таким последствиям, которых мы никогда не желали. Я глубоко скорблю о вашей супруге.

– Я должен знать, что произошло, – мрачно заявляю я. – Расскажите мне о «Цайц».

– Расскажу. Хотя «Цайц» – это уже конец истории. Эмили поведала вам середину. Думаю, мы можем обратиться к началу.

– Начало мне уже известно.

– Правда? – Миссис Жилина поднимает одну бровь. – Тогда просветите меня.

– Андрей заболел, и это изменило его приоритеты, – нетерпеливо начинаю я, собирая вместе кусочки мозаики, которые мне удалось обнаружить. – Он хотел большего, хотел помогать людям, не имеющим доступа к уровню медицинского обслуживания, открытого для него. Он нашел Эмили и основал клинику, финансируя ее из собственного кармана и из пожертвований, получаемых на месте. Как-то раз, примерно год назад, Эмили сообщила Андрею о лекарстве, по слухам, найденном «Цайц». Неожиданно ему понадобилось много наличных денег – во-первых, чтобы заплатить тому, кто продал ему лекарство и все необходимые данные, а во-вторых, чтобы организовать клинические исследования этого лекарства. И Андрей начал воровать деньги у «Терндейла».

– Вы считаете Андрея вором? – От слов миссис Жилина веет ледяным холодом.