Ищите женщину

– Ловко ты, однако, залег! – двусмысленно заметил Гоголев, увидев Турецкого в коридоре своей конторы за пять минут до начала рабочего дня.

– Ты же знал, где я.

– Вот поэтому я и не стал тебя беспокоить. Твой друг и мой старший коллега звонил где-то с час назад, интересовался. Я объяснил, конечно, как мог.

– Я думал, что только бабы бывают сплетницами… А чего ему надо? Он же прекрасно знает мой мобильник.

– Ну как мешать? Сам посуди.

Дожали– таки!… Турецкий махнул рукой и, подумав, сообщил, что практически всю ночь читал и переводил документы, затем совершенно нечитаемые записки, затем…

– Я понял, что время не зря потрачено, – остановил его признания Виктор Петрович. – Теперь мне бы узнать о дальнейших планах. На когда брать обратный билет?

– А что, уж надоел? Разве я здесь кому-нибудь мешаю?

– Ха, живи сколько хочешь, если нравится! Но через полчаса мне сюда скажут адрес мамаши твоего Кокорина, если таковая еще проживает у нас.

– Вот за это спасибо! Это вы молодцы.

– Так Вячеслав позвонил же. Отчима зовут, – Гоголев взял со стола писульку, – Геннадием Юрьевичем, тридцать шестого года рождения, а мадам – Фира Сергеевна Кокорина, сорокового года.

– Эсфирь, наверное?

– Нет, именно Фира, я переспрашивал. Сам поедешь?

– Ну а кого, тебя, что ль, просить? Своих дел мало? Поеду… Ты мне вот что скажи. У тебя кто-нибудь среди ваших чекистов есть такой, кто умеет держать язык за зубами, но владеет информацией?

Гоголев неопределенно пожал плечами.

– Если поискать… А что нужно?

– Выяснить про одну дамочку. Она здесь жила, потом вместе с семьей, после громкого скандала – не с ней, с ее матерью, – им предложили выезд в Штаты. А после она вернулась одна. Как бы узнать?

– А что конкретно тебе надо?

– Понимаешь, такое ощущение, что появляется слишком много хвостов. Вот и хочу узнать, откуда они.

– Как скоро?

– Пока я тут. В Москве мне уже будет не нужно.

– Попробую, но твердо не обещаю. Слишком ты условия жесткие выставляешь: и чтоб знал, и чтоб честный был, и чтоб мзды не требовал. "Еще скажи – чтоб в Бога верил! Где ж я тебе найду такого?

– А в Москве есть такой человек. – Турецкий имел в виду Генриха, или Гену, как звал его Костя Меркулов, но он и под страхом смертной казни не «вспомнил бы» это имя. Да и далеко. Хотя сведения об этой Косенковой нужны были, как иногда говорит Грязнов, «до разрезу». Сама ведь она ничего не скажет. Разве что ответить согласится на не очень опасные вопросы. А в том, что они могут быть для нее опасны, Турецкий не сомневался.

Гоголеву позвонили около десяти утра. Он подвинул блокнот, записал. Положил трубку, вырвал листок и протянул его Александру:

– Если готов на подвиги, делай соболезнующую физиономию, садись в машину, которую я тебе сейчас вызову, и вали вот по этому адресу. Это в районе «Электросилы», на Сызранской улице. Скажешь водителю, он и отвезет, и подождет, сколько тебе надо. Клиенты дома.

Александр Борисович, чувствуя новые силы, наполнявшие организм, без остановки, не пользуясь лифтом, расписанным и разрисованным школьными неприличностями, без передышки поднялся на восьмой этаж и остановился перед обитой коричневым дерматином дверью. Так – он заглянул в бумажку просто для страховки, квартира девяносто пять. Нажал кнопку звонка и услышал странный квакающий сигнал – не пенье соловья или там звуки чардаша, а именно кваканье обыкновенной болотной лягушки.

– Кого вам, простите? – послышалось из-за двери.

Интеллигентные люди. Турецкий стал так, чтоб его было видно всего в дверной глазок, и, достав удостоверение, раскрыл и протянул вперед.

– Я к вам из Москвы, – сказал он, – из Генеральной прокуратуры. По очень важному, хотя и печальному делу.

За дверью была тишина, видимо, читали, что написано в удостоверении. Наконец снова прорезался голос – немолодой, с хрипотцой.

– Печальнее того, что мы уже знаем, вы нам сообщите вряд ли! Ну хорошо, подождите, сейчас я вам открою…

На пороге стоял мужчина в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Прихожая, освещенная рожковой люстрой, представляла собой узкий коридор, заставленный картонными коробками. Часть их содержимого валялась на полу. И вообще тут, похоже, прошел маленький ураганчик.

– Если вы снова с обыском, – сказал этот лысый человек, – то я должен сообщить: здесь уже все, что могли, переискали. И так и ушли. А я понемногу решил убирать. Вы извините, но Фире плохо и она лежит.

Турецкому больше ничего объяснять было не надо.

– Нет, я к вам не с обыском. Поэтому, ради бога, не волнуйтесь. А я хотел бы просто поговорить с вами в связи с той трагедией, которая обрушилась на вашу семью. Просто поговорить. Что-то узнать, если вы сочтете нужным мне рассказать. И я не займу у вас много времени.

– Вы хоть вежливый человек! – печально констатировал хозяин. – Ну что ж, пойдемте в комнаты. Только пусть вас не смущает этот, извините, бардак, который оставили после себя ваши коллеги.

– А почему вы считаете их, Геннадий Юрьевич, моими коллегами? – спросил Турецкий, проходя в большую комнату – ему была знакома эта стандартная трехкомнатная планировка, – где на диване с полотенцем на голове лежала женщина в спортивном костюме.

– Фира, к нам снова!

– Господи, – простонала женщина, – ну за что такие муки?!

– Здравствуйте, Фира Сергеевна, – сказал Турецкий, – извините меня за беспокойство. Я-то, вообще говоря, зашел к вам с одной целью: принести свои глубокие соболезнования по поводу гибели вашего сына. Я и в городе вашем, собственно, в связи с расследованием этого дела. Но, как вижу, опоздал.

– Фира, послушай, он знает, как нас зовут!

– А что толку, Гена? Ну хорошо, я принимаю ваши соболезнования. А что дальше? Нет, вы садитесь и извините, что я лежу. Этот обыск, вы знаете, так плохо на меня подействовал!

– Объясните мне, пожалуйста, что это был за обыск?

Она вдруг села и сняла со лба полотенце. Уставилась на мужа. Тот пожал плечами так, что руки его поднялись, будто крылья.

– Как это – вы не знаете? Как вы можете ничего не знать, когда они тыкали нам в нос удостоверениями прокуратуры?! – Женщина начала заводиться.