Из собрания детективов «Радуги». Том 2

Однажды на выставке рисунков психически больных детей в Монте-Карло, куда он зашел со скуки, Массимо увидел, что почти на всех рисунках не только фантастические звери, но и деревья, люди и даже солнце были с огромными когтями. Желтый экскаватор яростно отпрянул назад, снова вскинул свою морщинистую шею и вонзился в асфальт. Большие сверкающие зубья чудища стали его взламывать. Появились первые трещины, потом откололся огромный кусок. Казалось, челюстям экскаватора его не раздробить. Но нет… Истеричный рев мотора, удар когтями, и большущий серый пласт разлетелся на мелкие куски.

Массимо пересек виа По, подошел к мрачным, цвета запекшейся крови портикам префектуры, а затем миновал плотные ряды машин у Королевского дворца.

И машины, и сам дворец нагоняли тоску. Как заметил однажды дядюшка Эммануэле, принцы и короли Савойской династии, сооружая свои геометрически правильные площади и сливающиеся один с другим проспекты, предугадали, что на смену им придет промышленная династия Аньелли, и со свойственной лишенным воображения людям дальновидностью словно предсказали, что заводы «фиат» будут состоять из бесконечных конвейеров. Но едва Массимо подошел к пьяцца Дуомо, как понял, что это успокоительное однообразие уже стало ненадежным. Архисовременный стиль Муниципального дворца технических служб явно был плодом изощренной фантазии. Железобетонные конструкции и облицовка говорили о ярко выраженном стремлении «слиться» с серыми камнями церкви напротив и с красными руинами ближних Палатинских башен. Не приходилось удивляться, что Дворец технических служб стал одним из самых безобразных строений города. Увы, похожих на него «нарывов» в Турине становится все больше. Старые массивные здания, образовавшие как бы огромную цитадель, постепенно отступают под натиском новых архитектурных монстров. Повсюду теперь царит неодолимое стремление не отстать от веяний модернизма.

Массимо углубился в узенькие, унылые улицы старого города и сразу ощутил не изведанную прежде радость.

Из ворот и обшарпанных подъездов вырывались клубы пыли и запах плесени, выскакивали дети, собаки, доносился стук инструментов — это трудились искусные ремесленники, которые вечно опаздывают с выполнением заказов. Все ласкало взор: бакалейщики в серых халатах, мальчишки-рассыльные в белых халатах, могучая женщина с хозяйственной сумкой, шепчущиеся о чем-то монахини, пенсионеры, потягивающие половинки сигар, матери, что-то кричащие из окон своим детям. На каждом углу стояла толстая проститутка. Это был не пролетариат, а «тощий народ», и Массимо испытывал несколько двойственное чувство при виде этого своеобразного карнавала. Его не смущали ни грохот машин и мотоциклов, ни рев проигрывателей, ни режущий слух южный диалект (ведь не мог же невидимый устроитель празднества предусмотреть буквально все). И когда Массимо подошел к элегантным и грустным портикам возле муниципалитета и увидел Лелло, который о чем-то оживленно беседовал со своими коллегами, его вдруг осенило: Лелло, несмотря на женоподобную фигуру и черные бархатистые глаза, был не кто иной, как униженный и ошельмованный служащий — Монсу Траве.

Милый мой, бедный! — с нежностью подумал Массимо. Лелло увидел его, отделился от группы, пошел навстречу. Массимо хотелось его обнять, но он лишь крепко сжал ему руку.

— О дорогой, — прошептал Лелло, пораженный столь необычным проявлением симпатии. Он кокетливо наклонил голову и с мягким упреком добавил: — На нас смотрят…

Они направились к машине Лелло — желтому «фиату-500».

— Знаешь, — признался Лелло, — я сегодня плохо о тебе подумал.

— Вот как?

— Да. Я решил, что ты меня презираешь.

— Я тобой восхищаюсь! — с искренним чувством воскликнул Массимо. — Ты удивительное создание!

Лелло покраснел. Он был безмерно счастлив.

— Значит, ты не считаешь меня кретином?

— Я считаю тебя верхом совершенства! — торжественно объявил Массимо.

— Ты такой хороший, добрый, — сказал Лелло. — Не знаю, как бы я жил без тебя. — Он вздохнул. — Мой главный недостаток в том, что у меня нет уверенности в себе. Достаточно какого-нибудь замечания Ботты, и я уже падаю духом.

— Чем они тебя обидели, эти людишки? — гневно сверкая глазами, спросил Массимо.

При мысли о том, каким унижениям ежедневно подвергается его благородный друг, у Массимо больно сжалось сердце.

— О, ничего особенного, — сказал Лелло, пройдя чуть вперед и вставляя ключ в противоугонное устройство, соединенное с клаксоном. — Просто у них возмутительные манеры. Сегодня мы едва не подрались с Боттой.

— Да что ты!

Другим ключом Лелло отпер замок, влез в кабину, открыл дверцу для Массимо.

— Впрочем, их особенно и винить нельзя, — добавил Лелло. — Это все ничтожные людишки, бескрылые, недалекие.

— Вы говорили… о нас?

— С чего вдруг? — удивился Лелло. Потом понял, наклонился и нежно поцеловал мизинец левой руки Массимо. — Нет, в этом отношении они, надо признать, люди без малейших предрассудков. Мы говорили об убийстве Гарроне… Кстати, ты больше не видел своего полицейского комиссара? Они никого не нашли?

— Нет. И до сих пор даже не знают, кого и где искать!

— Вот видишь. — Загадочно улыбаясь, Лелло включил зажигание. — А у меня возникла на этот счет одна идея. И поскольку она совсем не беспочвенна, мои завистливые сослуживцы сразу обвинили меня в тупости. Признаться, сегодня, когда я проводил свое скромное расследование, я в какой-то момент был близок к отчаянию.

— Уж не впутался ли ты в скверную историю?

— Нет, что ты! — засмеялся Лелло. — Просто я испугался, что потеряю лицо. Знаю, что это глупо, но в нашем кругу главное — не потерять лицо. Но потом, к счастью…

Машина несколько раз отчаянно дернулась и помчалась по дороге. Массимо чуть не врезался в смотровое стекло.

— Что за расследование ты ведешь? Ты напал на след? Если хочешь, я могу поговорить с моим комиссаром.

— Нет, это было бы преждевременно. Я тебе уже говорил, что Ботта знал убитого. Так вот, я предположил… Но не исключено, что в итоге я останусь ни с чем. Завтра мне надо… — Он резко затормозил. — Ой, посмотри!

— Что случилось?

— Вон… Тот самый старик!

Массимо взглянул на толпу людей у витрин на виа Гарибальди.

— Какой старик?

— Нет, мне показалось… Может, это и не он. Того старика я встретил сегодня, когда шел к Триберти, чтобы проверить свои подозрения. Он ел мятные конфеты.

— Он что, тоже вызвал у тебя подозрения?

— Не смейся надо мной, Массимо, прошу тебя, — обиженно сказал Лелло. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?

— Что я такого сказал?

— Ничего. Ты никогда не говоришь ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ты умный, не то что Ботта.

У Лелло явно испортилось настроение.

— Прости, — сказал Массимо. — Но я, честное слово, не хотел…

— Согласен, согласен, я слишком чувствителен к оттенкам и закомплексован. Не так ли? Весьма сожалею, но придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Он внезапно переключил скорость — вторую на третью. Мотор отчаянно взревел. И тут Массимо допустил роковую ошибку — инстинктивно зажмурился.

— Ну что же ты молчишь? — вскипел Лелло. — Наберись хотя бы мужества сказать мне прямо в лицо, что я не умею водить машину.

— Но я…

«Фиат-500» ворвался на пьяцца Статуто, словно гоночная машина на автодроме Индианаполиса. Шесть машин и трамвай чудом избежали с ним столкновения, прежде чем он затормозил на полной скорости у самого тротуара, жалобно скрипнув новыми шинами.

— Что ты делаешь, Лелло?

— Веди машину сам, раз ты такой умный. — И он вылез из «фиата», хлопнув дверью.

Идиллия кончилась. Массимо неподвижно сидел в машине, подыскивая всевозможные оправдания горячности Лелло: он молод, недавно купил свой «фиат», из-за тяжелой работы в муниципалитете и одуряющей жары разнервничался… Все это так, но трогательное ощущение, что перед тобой униженный Монсу Траве, исчезло. Сам виноват, зачем я посмотрел на него с откровенным вожделением, упрекнул себя Массимо. К тому же, чтобы окончательно не погубить вечер, ему придется успокаивать этого маленького наглого невежду. Он тоже вылез из машины.