Из собрания детективов «Радуги». Том 2

Синьора Рипамонти села за пишущую машинку, повернувшись к нему спиной. Двумя пальцами, чтобы не испачкаться, Лелло стал перебирать папки: Алиотти… Альтамура… Атаназио… Барбини… Бастианенго… Бацца… Он снова пересмотрел все папки на «Б». Баукьеро среди них не было. Ничего не поделаешь, он проиграл.

Представив себе, как обрадуется Ботта, Лелло совсем помрачнел. Конечно, он может сказать, что отказался от своей затеи. Но потом Ботта, этот везунчик, встретит Триберти, и тот расскажет ему, как было дело, и тогда он, Лелло, окажется в дурацком положении. Ботта назовет его лгуном и кретином.

— Нашли? — спросила Рипамонти.

— Пока нет.

Ему оставалось полистать папку Гарроне, но какой от этого толк? Лелло вдруг понял, что попал в ловушку, которую ему уготовила судьба после бесконечной цепи унижений. Из-за душевного благородства, мягкого характера, христианского милосердия, доброты он все время притворялся, будто ничего не видит и не слышит. Получив удар по одной щеке, подставлял другую, мучился и страдал. И не потому, что он слаб, а из чувства долга перед ближними. А в итоге долготерпение и скромность привели его к постыдному поражению, к полной неудаче. Жалкий болван, вздумал разыгрывать из себя хитреца. И теперь из-за пустяка обречен на постоянные унижения.

Чтобы как-то успокоиться и не вызывать у синьоры Рипамонти подозрений, он дрожащими руками принялся снова перебирать папки: Паракки… Пиоди… Прателлини… Убальди… Унгаро… Маккья… Мартелли… Луккези… Ландра… Гарроне… Ганча… Галимберти…

Желая оттянуть время, он открыл папку Гарроне. В ней лежало с полдюжины пожелтевших проектов: куб с венчающей его пирамидой, склеп, некое подобие пагоды… Слева, в верхнем углу листа, тушью было выведено: «Автор проекта архитектор Ламберто Гарроне», а на листе с проектом пагоды стояла также лиловая печать: «Братья Дзаваттаро. Мраморные памятники, плиты и надгробья. Гранильные работы и резьба по камню. Проспект Реджо Парко, 225».

— Простите, что означает печать мастерской, которая делает памятники?

— Только одно: что автор проекта договорился с владельцем такой мастерской и с могильщиком, — ответила синьора Рипамонти, повернувшись к нему. — Да и то не всегда. Порой архитекторы прибегают к двойной игре: владельцу мастерской говорят, что уже имеют клиента, ну а клиенту показывают печать владельца мастерской и говорят, что могут добиться скидки и всяких других преимуществ.

Мелкими шажками, почти на цыпочках Лелло подошел к ней. Быть может, судьба не так уж жестока к нему? Черное облако неудачи, кажется, начинает рассеиваться. Существование мастерской братьев Дзаваттаро вновь придало ему силы, вселило надежду на успех.

— У них тоже существует сильная конкуренция? — дрожащим голосом спросил он.

— Не знаю, но скорее всего — да. Могильщики и владельцы мастерских по сооружению памятников и надгробий сюда заглядывают редко. Им обычно не нужно искать работу, клиенты приходят к ним сами. Но и там, вероятно, идет борьба за заказы.

— Словом, все дерутся между собой! — радостно воскликнул Лелло. Он буквально пожирал глазами синьору Рипамонти, этот кладезь информации.

Синьора Рипамонти улыбнулась еще горестнее.

— Мы живем в скверном мире, — сказала она. — А у меня еще и скверная работа, этот запах увядших цветов, все эти могильные камни, вазы…

Она неверно истолковала исполненный признательности взгляд Лелло и торопливо прикрыла рукой вырез на груди. Но Лелло все-таки успел увидеть у самой ложбинки маленький четырехлистник, висевший на золотой цепочке.

По коридору он чуть ли не бежал, ему казалось, что он босыми ногами ступает по душистой луговой траве. Сейчас Лелло любил всех людей. Он взглянул на часы. Нет, пора уже возвращаться на службу, в мастерскую братьев Дзаваттаро он съездит завтра. Он отбросил ногой воображаемый камешек с милой тропки, перескочил через сказочный пенек. Жизнь прекрасна и полна чудесных неожиданностей! Массимо, его дорогой Массимо, который недавно звонил и говорил очень ласково, заедет за ним после работы. И они вместе поужинают в каком-нибудь загородном ресторанчике.

Лелло перескочил через три каменные ступеньки, с грохотом отворил стеклянную дверь и обомлел: старик на скамье сидел в прежней позе и все еще сосал зеленую карамельку. На секунду Лелло показалось, что ничего не изменилось и все придется начинать сызнова. Он похолодел от ужаса. Но тут же опомнился. Проходя мимо старика, он небрежно кивнул ему. Потом повернулся и шутливо спросил:

— Ваша фамилия случайно не Баукьеро?

Старик в ответ лишь молча взглянул на него своими водянистыми глазами. Напевая вполголоса веселый мотивчик, Лелло покинул здание-ловушку.

О нет, ни от чего его не оторвали! Собственно, у него не было в городе никаких дел, просто он хотел подышать свежим воздухом. Он даже извинился, что явился в полицию, не переодевшись, без пиджака, да еще с собакой.

На Баукьеро была короткая рубашка в темно-зеленую и коричневую клетку, и, видимо, до того как манжеты пообтерлись, она была с длинными рукавами. Собака, вытянув лапы, смирно лежала на боку возле двери, стараясь вдохнуть побольше свежести от керамических плиток пола.

Сантамария смотрел на собаку и ее хозяина с той нежностью, с какой археолог смотрит на древние фрески. Вот он каков, этот «мирный горожанин», скромный, честный, незаметный труженик, защищать которого и призвана полиция! Прежде Сантамария думал, что этот скромный «никто» давно уже исчез после бесконечных социальных бурь и катаклизмов. Большой кадык, белые острые локти, которые торчат из-под слишком коротких рукавов, потерявшие форму полотняные брюки, полосатые носки и черные в дырочках старые башмаки. И наконец, совершенно невыразительное лицо. Точь-в-точь такие же, как этот Баукьеро, люди линчуют безобидных карманных воришек, насилуют матерей семейств, заманивают в погреб шестилетних детей, убивают соседей из-за вазы с геранью, невольно подумалось Сантамарии.

— Давайте сюда вашу шляпу, — предложил Де Пальма.

— Благодарю вас.

Коричневая соломенная шляпа перекочевала с коленей Баукьеро на письменный стол Де Пальмы.

— Итак, мы позвали вас, чтобы еще раз проверить некоторые сведения о той блондинке.

— Ее нашли? — спросил Баукьеро, привстав со стула.

Собака устало подняла голову, но сразу же опустила ее и грустно вздохнула.

— Нет, пока нет, — сказал Де Пальма. — Но мы, кажется, напали на след и потому хотели бы уточнить кое-какие мелочи в ее туалете. А именно: какая у нее была сумка.

Баукьеро задумался. Он был не из тех свидетелей, которые ничтоже сумняшеся повторяют прежние показания.

— Ну, это была большая сумка с ремешком, похожая на ягдташ, — неторопливо начал он. — Без бахромы. Розовая или оранжевая, точно уже не помню.

— С матерчатой пряжкой или с круглым металлическим замком?

— С пряжкой.

— Что было изображено на пряжке? Вы сказали…

Баукьеро поднял вверх короткие растопыренные пальцы.

— Звезда, это я хорошо разглядел. Звезда Италии. Белая. Бедная наша звезда! Какая у нее печальная участь — попасть на сумки… гулящих девиц.

— Не помните, звезда была вышита, наклеена? А может, она была из пластика?

— По-моему, не металлическая и не из пластика. Потому что она не блестела. Скорее всего, она была из материи или вышита на матерчатой же сумке. И еще, края звезды слегка загибались. Особенно хорошо я запомнил ее очертания. Остальное…

— Не могли бы вы нарисовать нам эту звезду? — мягко спросил Де Пальма.

Баукьеро изумился так, словно его попросили спеть арию Риголетто.

— Для чего? — с легким смешком сказал он.

Сантамария так и не понял, к кому относится эта насмешливая улыбка. То ли Баукьеро смеялся над самим собой, вынужденным выполнять столь нелепые просьбы, то ли над полицией, которая с такими просьбами к нему обращается.

— Это очень важно, — таинственно и доверительно сказал Де Пальма. — Мы не можем пока объяснить вам причину, но, поверьте, от вашего ответа зависит результат расследования. Мы сейчас на распутье…