Банда - 2

- Я догадывался, - кивнул Дубовик, зардевшись от похвалы. - Но я, Паша, не сказал главного.

- Боже! Неужели еще что-то есть?

- Есть, Паша. Куртку эту я изъял в больнице. Конечно, сразу обратил внимание на эту нашлепку. Связался с Худолеем. Как ни странно, но у него получилось. Отпечаток... Картинка! - Дубовик положил на стол перед Пафнутьевым увеличенный снимок отпечатка пальца. - У меня были сомнения... Вдруг, думаю, врачи отметились, вдруг, соседи, когда тащили парня к машине... Мало ли... Но Худолея я озадачил и дело свое он сделал.

- Бутылку потребовал?

- Перебьется. Это ты его балуешь...

- А почему ты решил показать отпечаток именно сейчас? - спросил Пафнутьев.

- Приступаю к главному... Помнишь недавний разгром в хозяйстве Шаланды?

- Он?! - вскричал Пафнутьев, - Он, - кивнул Дубовик.

- Боже, какой ты проницательный, какой талантливый...

- Конечно, - кивнул Дубовик. - Он там у Шаланды оставил столько отпечатков, что следователю средней руки на всю жизнь хватит разбираться. Я выбрал самый внятный, красивый, полный... Он оказался на осколке настольного стекла господина Шаланды. Худолей его сфотографировал... А я возьми да и сличи, - Дубовик вынул из черного пакета второй снимок и положил перед Пафнутьевым рядом с первым. - Докладываю... Человек, совершивший убийство при угоне машины несколько дней назад, и человек, который устроил оскорбительное бесчинство в двенадцатом отделении милиции... Одно и то же лицо.

- И нет никаких сомнений? - настороженно спросил Пафнутьев.

- Никаких. Сличай! - Дубовик кивнул в сторону снимков.

- Так... Значит, немного повезло...

- Повезло?! - возмутился Дубовик. - Ты что же считаешь, можно совершить кучу преступлений и не оставить никаких следов? Следы, Паша, всегда остаются. Хоть на земле, хоть в воздухе, хоть в душе человека остаются следы! И толковый следователь их найдет и прочтет. Свидетелем чему ты сейчас являешься.

- Прости, я хотел сказать, что кто-то может назвать это везением, но мы-то с тобой прекрасно знаем, что это настоящая профессиональная работа.

- Это другое дело, - сжалился Дубовик.

- Документально все закреплено?

- Паша! - укоризненно протянул следователь. - Как ты можешь?

- "Опять виноват, - быстро сказал Пафнутьев. - Прошу великодушного прощения... От радости не те слова выскакивают.

- Я пойду? - Дубовик поднялся.

- Значит, наследил все-таки, значит, оставил пальчики... Дерьмо вонючее.

- Полностью с тобой согласен, Паша. - Я недавно разговаривал с Шаландой... Его ребята совместными усилиями сочиняют словесный портрет злодея... С художниками пытаются его нарисовать... Если не исчезнет возьмем.

- Не исчезнет, - сказал Пафнутьев. - При одном условии.

- Каком? - обернулся Дубовик от двери.

- При условии, что, - начал было Пафнутьев и вдруг что-то заставило его остановиться. И он не стал продолжать. - При условии, что ты его не предупредишь, - неловкой шуткой он попытался снять недоумение Дубовика. Принеси мне документы, снимки, протоколы и прочее, связанное с этим делом.

- Зачем?

- Хочу углубиться.

- Надо же, - пожал плечами Дубовик и через несколько минут принес Пафнутьеву папку с десятком страничек текста и снимками, оформленными печатями и подписями. Пафнутьев быстро просмотрел содержимое папки. Мелькнули снимки окровавленной куртки, разгромленный кабинет Шаланды, увеличенные отпечатки пальцев, заключение экспертов...

- Оставь пока, - сказал Пафнутьев. - И одна просьба - не болтать.

- Заяц трепаться не любит, - заверил Дубовик.

- Даже в этих стенах, - Пафнутьев выразительно посмотрел на Дубовика.

- Особенно в этих стенах, - поправил тот, подмигнув Пафнутьеву уже из коридора.

Пафнутьев задержался в кабинете дольше обычного. Копался в бумагах, куда-то звонил, бездумно листал свой блокнот. Он не мог остановиться ни на одной мысли. Его словно несло в теплых волнах и он только поворачивался, подставляя солнцу то спину, то живот.

Позвонил Тане, которая всегда относилась к нему так неровно, меняя свое отношение от подневольной жертвенности до полного неприятия.

- Здравствуй, Таня, - сказал Пафнутьев.

- Здравствуй, Паша, - ответила женщина, и не услышал он в ее голосе ни радости, ни воодушевления, ни желания говорить с ним, с Пафнутьевым.

- Очень рад был услышать твой голос, - сказал он и положил трубку на рычаги. Подумал, посмотрел на залитое осенним дождем окно и сладкая грусть необратимости уходящего времени охватила его. Он подпер щеку кулаком и некоторое время смотрел, как струятся потоки воды по стеклу. Пафнутьева посещало такое состояние и он ему никогда не противился, чувствуя, что это хорошо, полезно, что идет внутри его какая-то напряженная работа, идет очищение. В такие минуты он мог говорить только с близкими людьми, только на житейские темы, только благожелательно и сочувствующе.

Неожиданно позвонил Вике.

- Здравствуй, Вика, - сказал он, и слова его получились теплыми, почти отеческими.

- А, Павел Николаевич... Здравствуйте-здравствуйте.

- Как поживаешь?

- Плохо.

- Что так? - обеспокоился Пафнутьев, но не очень сильно.

- Обижают.

- При таких-то друзьях?

- Вот и я думаю, - что это за друзья у меня такие, если позволяют со своей лучшей подругой, красавицей поступать как кому захочется!

- Прийди, пожалуйста... Примем меры.

- Уж пожаловалась... Андрею.

- А он? Помог?

- Обещал.

- Это хорошо, - проговорил Пафнутьев. - Обещания надо выполнять. Я ему напомню.

- Напомните, Павел Николаевич. Ему о многом надо напоминать. И, как я понимаю, постоянно. Или не делать этого вовсе.

- У вас нелады? - удивился Пафнутьев. - Это меня радует.

- Почему? - удивилась Вика и он, кажется, увидел ее широко раскрытые от изумления глаза.

- У меня появляются шансы.

- Не надо мне пудрить мозги, Павел Николаевич! Ваши шансы всегда были достаточно высоки, чтобы отшить кого угодно. И я вам сказала об этом открытым текстом в первую же нашу встречу. Забыли?

- Не то чтобы забыл... Не придал должного значения. Оробел. Подумал шутит девочка.

- Я никогда не шучу, - отчеканила Вика. - С мужчинами.

- И правильно делаешь. Они шуток не понимают.