Дьявольский коктейль (сборник)

Неожиданно лодочник оживился и хитро посмотрел на нас.

– Помню их. Я еще подумал, что этой парочке нечего делать вместе.

– Что вы имеете в виду? – спросил Кибл.

– Эта девушка сказала, что ее старик пустил за ней по следу сыщиков, и они сообщат ему, что она весь день провела с парнем в плоскодонке. И еще она сказала, что выходит из дома ненадолго, чтобы не давать фактов, нужных для развода. А этот парень в клетчатой рубашке оглянулся и говорит, дескать, старый денежный мешок, так он про ее мужа, никогда не узнает, где они были. Ведь он, то есть парень, сейчас во Франции по делам, ну и все такое. А потом они заметили, что я там стою и могу услышать, ну, они вроде как подмигнули друг другу, мол, заткнись. Но, по-моему, они и направились к тому берегу, где створ, потому что не хотели, чтобы их застукали.

– Именно так, – произнес Кибл и посмотрел на меня, словно желая сказать: «Я же вам говорил».

– И очень ловко скрылись, – согласился я. – Артистически.

– До утра вы их, конечно, не видели? – обратился Кибл к лодочнику. – А случайно не заметили, как они появились здесь?

– На машине. – Лодочник показал рукой на берег. – Они пришли со стоянки машин.

– В какой машине? Не обратили внимания?

– Послушайте, – лодочник посмотрел на Кибла, – сюда машины подъезжают целый день: или в паб, или к нам. Я смотрю за рекой, у меня по горло хлопот, я не могу сказать вам, кто приехал, кто уехал, на чем приехал, на чем уехал, понимаете? Но эти двое приехали на машине, потому что они появились утром, а первый автобус приходит около часа тридцати, понимаете?

– Очень вам благодарен, – вздохнул Кибл. – Вы нам помогли. – И он протянул лодочнику еще фунт. У того глаза моментально скользнули к часам на башне. До открытия паба оставалось еще десять минут, и я решил заполнить их.

– Молодой человек или девушка говорили с акцентом?

Сам лодочник говорил с сильным беркширским акцентом, поэтому его замешательство было понятно.

– Они говорили, – наконец ответил он, – как по телевизору.

– Немного пользы, – заметил Кибл.

– Вы всегда завязываете конец швартова плоскодонки? – спросил я.

– А? – Лодочник озадаченно уставился на меня.

– Вы завязываете концы швартов, чтобы они не распускались?

– Нет, мы их сплетаем. Заворачиваем концы назад и вроде как вплетаем один в другой. Завязывать нехорошо, они быстро обтреплются.

– Как этот? – Я отмотал канат плоскодонки, закрепленный на корме «Летящей коноплянки».

– Дайте погляжу, – подозрительно проговорил лодочник.

Я протянул ему конец. Он сжал обтрепанный конец каната в грязных сильных пальцах и потряс им в воздухе. По-моему, этот жест выражал ярость и презрение.

– Проклятые... вандалы! Извините меня, мадам, – обратился он к Джоан. – Эти сукины дети привязали канат к дереву или к чему-то вроде дерева, а потом не смогли развязать и не стали утруждать себя – просто отхватили кусок ножом.

– И часто так случается?

– Каждое лето. То тут, то там кто-нибудь укоротит канат. – Он вытянул швартовы и на глаз измерил длину. – Обкорнали на четыре-пять футов. Мы постоянно говорим, что надо переходить на цепи. Но и цепь можно связать в такой дьявольский узел... Ну, – обратился он к Киблу, – вам лучше взять другую плоскодонку с хорошим канатом.

– Эта вполне меня удовлетворяет, – ответил Кибл. – До завтра.

Мы отбуксировали плоскодонку в Хенли, в похожий на гараж сарай, где Кибл летом держал «Летящую коноплянку». Когда катер разгрузили, по узкой полоске причала потянулась маленькая процессия: Джоан несла остатки ленча, Кибл – газеты, Линни – банные полотенца, а я – свою мокрую одежду и куртку с заряженным пистолетом. Миновав лодочный сарай, мы направились к «Роверу» Кибла, стоявшему рядом на траве.

Питер больше всего дрожал над своим драгоценным фотоаппаратом, который по-прежнему висел на кожаном ремешке у него на груди.

– Уверен, – небрежно начал я, – что ты делал снимки возле плотины. А не попали случайно в кадр парень и девушка в плоскодонке?

Он покачал головой:

– Боже мой, нет, даже и мысли такой не было, в особенности когда это случилось. Понимаете? Я хочу сказать, как бы это выглядело, если бы я делал снимки, когда вы и мистер Теллер тонули?

– Ты никогда не будешь репортером, – улыбнулся я.

– Вы бы тоже не снимали?

– Наверное, снимал бы.

– Но в любом случае, – мрачно сказал он, – я не мог снимать. У меня еще во время ленча кончилась пленка, а другой не было. Даже если бы был пожар или что-нибудь такое, я бы не мог снять, понимаете? – Он задумчиво посмотрел на фотоаппарат. – Обычно к середине дня у меня еще остаются кадры, а в этот раз кончились.

– Пожар, – серьезно заметил я, – конечно, снимать интереснее, чем двух тонущих людей, которые скрылись под водой.

– Знаете, вы очень практичный человек. – Питер оценивающе разглядывал меня.

– Питер, – воскликнула его мать, – нельзя так разговаривать со взрослыми!

Кибл затормозил возле стоянки машин, где Линни и я пересели в «Остин».

– Завтра позвоню, – сказал он, выйдя из своей респектабельной машины.

– Хорошо.

– Позаботьтесь о Линни.

– Обязательно.

Линни поцеловала родителей, но отца с большей теплотой, и состроила гримасу Питеру, когда «Ровер» проезжал мимо ворот стоянки. Потом села за руль, подождала, пока я устроюсь возле нее, и протянула руку к зажиганию.

Рука немного дрожала.

– Хотите, я поведу машину? – равнодушно спросил я.

Положив руки на колени, она с минуту смотрела в лобовое стекло. Ее лицо казалось бледным на фоне оранжевого платья.

– Я думала, вы оба погибли.

– Знаю.

– У меня все еще стоит перед глазами та картина. Так глупо.

– Совсем не глупо. И полагаю, вы привязаны к Дэйву Теллеру.

– Когда мы были маленькие, он присылал нам подарки и разные игрушки.

– Симпатичный человек.

– Да. – Она вздохнула и, помолчав, сказала: – По-моему, будет лучше, если вы поведете машину. Вы в самом деле не против?

– Конечно, не против.

Мы поменялись местами и поехали в Лондон. Мы почти никого не обгоняли. В Чизвике, когда мы съехали с шоссе и влились в городское движение, я сказал, что довезу ее до дома, а там возьму такси. Линни, отводя в сторону смеющиеся глаза, напомнила, что ни одно такси не остановится возле меня, если я буду голосовать в одежде ее отца, а она будет лучше себя чувствовать, если сама приедет на машине домой. Поэтому, несколько раз повернув, мы приехали на улицу Путни, и я затормозил перед парадным.

Летнее солнце заливало тихую улицу. Ни одного прохожего. Линни выглянула в окно и окинула взглядом высокий дом. И вдруг вздрогнула.

– Вам холодно? – Я посмотрел на ее голые руки.

– Нет... У меня в багажнике есть жакет... Я подумала о вашей квартире.

– Что же вы о ней подумали?

– Она такая... пустая. – Линни делано засмеялась и опять вздрогнула. – Надеюсь, вам не приснятся кошмары после нынешних переживаний.

– Не приснятся... – Я забрал свои вещи и вышел из машины. Линни пересела на место водителя. – В пансионе оставят для вас обед? – спросил я.

– Не думаю, – весело ответила она. – Наверно, там будут булочки и молоко, как обычно.

– Не согласитесь пообедать со мной? – спросил я и быстро добавил, увидев, как развитая воспитанием подозрительность мелькнула в ее глазах: – Конечно, не у меня в квартире. Я имел в виду ресторан.

– Мне нужно благодарить мать за чудовищные предрассудки, которыми полна моя голова, – неожиданно взорвалась она. – Я и правда очень хочу есть и не вижу причины, почему мне нельзя поужинать у вас в квартире, если у вас есть какая-нибудь еда. – Линни решительно вышла из машины, заперла ее и встала рядом со мной на тротуаре.

– Должны быть консервы, – задумчиво пробормотал я. – Подождите секунду, я взгляну на черный ход.

– На черный ход?

– Нет ли грабителей, – объяснил я. Но когда я осмотрел площадку и нижнюю ступеньку пожарной лестницы, как всегда посыпанную специальным порошком, то убедился, что за весь день по ней никто не поднимался.