Наследие (СИ)

— Это и будет ваша месть?

— Нет, только небольшое дополнение. Остальное вы узнаете позже.

Лафонтен подумал немного, внимательно разглядывая Розье. Припомнил загадочную небрежность заговорщиков в той истории с нападением на Мишель Уэбстер, папку с бумагами Крамера, которую кто-то перепрятал тайком от Шапиро. С какой-то ведь своей целью перепрятал, возможно, рассчитывая, что вернется за ней позже…

— Наводка охотника-Бессмертного на загородный дом, о которой стало известно и с которой начали раскручивать заговор, была устроена вами.

Розье усмехнулся:

— Я Наблюдатель. И я не псих, в отличие от Шапиро. Мне нужно было расследование в Ордене, а не война с Бессмертными.

— Зачем?

Розье покривил губы в победной усмешке:

— Вот этого я вам по доброй воле не скажу. А в пыточное кресло снова усадить меня вы не посмеете.

Верховный аккуратно стряхнул с сигареты пепел.

— Я вам не верю, Камилл. Не знаю, зачем вам это нужно, но вы мне лжете.

— Думайте, как хотите, — обронил Розье. — Тем интереснее будет сюрприз.

— Каким бы ни был этот сюрприз, ваша глупость от этого меньше не станет.

Не дожидаясь ответа Розье, он нажал кнопку вызова и кивнул появившимся охранникам:

— Уведите.

Дождался, пока за ними захлопнется дверь, потом нервным движением погасил сигарету. Некоторое время молча сидел, уставившись в одну точку.

Значит, вот как складывается головоломка, не дававшая ему покоя последние пару месяцев! Он в самом деле не знал ничего толком о женщине, которая упомянута в «деле Валера» — сначала было не до того, потом она спешно переехала, а искать ее никто не счел нужным.

В этом и состоит ошибка, которую он должен был понять по настойчиво являющимся воспоминаниям?

Лафонтен снова припомнил лицо Розье, твердую линию подбородка, морщинки между бровей и возле губ. По-северному светлые глаза и волосы, привычку к законченным, несуетливым движениям…

Потом медленно покачал головой:

— Нет. Этого не может быть.

*

Немного времени спустя в кабинет, постучав, заглянула Дана. Лафонтен стоял у окна, прислонившись к простенку, и смотрел на двор.

— Месье Антуан?

— Знаете, — произнес он, — наверно, Бессмертные не зря считают нас низшей расой. Мы так дешево ценим то, чего нам дано так мало!

Дана подошла ближе.

— Вы хотели что-то спросить?

— Я хотела напомнить… Вы не забыли, что доктор Роше просил вас сегодня не задерживаться?

— Забыл, — усмехнулся он. Глянул на часы. — Дел больше нет, можно отправляться прямо сейчас.

Дана, кивнув, повернулась к двери:

— Я распоряжусь.

Телефон внутренней связи издал мелодичную трель. Лафонтен шагнул к столу и взял трубку.

— Да.

— Прошу прощения за беспокойство, месье Антуан, — раздался голос Денниса Гранта. — Как прошла ваша беседа с Розье?

— Ничего интересного, — ответил он. — Придется довольствоваться его официальными заявлениями.

— Негусто, — хмыкнул Грант. — Знать бы, с чего такое упрямство.

— Может быть, он что-то скажет завтра, — предположил Верховный. — Я отправляюсь домой, Деннис. Если есть еще что-то срочное…

— Нет, больше ничего.

— Тогда до свидания.

— До свидания, месье Антуан. Спокойной ночи.

Он положил трубку и невесело улыбнулся про себя. Хорошо бы спокойной…

*

Заседание Трибунала, посвященное разбору дела Камилла Розье, не обещало никаких внезапных поворотов. В деле все было изложено четко и ясно, Верховный свой разговор с Розье оформлять протоколом не стал, а более ни в чем наличие скрытых мотивов не просматривалось.

Вел заседание Деннис Грант, снова занявший место председателя во главе длинного стола. Верховный Координатор тоже занял свое обычное место — кресло за столом, поставленным так, чтобы видеть и слышать всех присутствующих, но самому на виду не быть.

Все повторялось, только на стуле посреди ярко освещенного круга сидел не Шапиро, а Камилл Розье. В самом начале заседания, в ответ на традиционный вопрос «Что вы можете сказать в свое оправдание?», он ответил: «Ничего». После такого ответа спорить и доказывать стало нечего. Ему, конечно, задали еще несколько вопросов; ответы были столь же краткими и бесцветными.

Лафонтен, внимательно наблюдавший не столько за ходом обсуждения, сколько за настроением собравшихся, для себя решил, что сторонников у Розье немного. Но для того ведь и дается право защищаться, чтобы изменить мнение судей в свою пользу. Попытаться доказать, что не был в курсе всех планов Шапиро и ничего не знал о планах по использованию Центральной Базы, Розье точно мог. Тогда почему он отмалчивается? Очень хочет умереть героем — хотя бы и только в собственных глазах? Или… не в собственных?

Прислушиваясь к обсуждению, Лафонтен понял, что Грант для себя все решил. И Розье на его защиту и покровительство рассчитывать не приходится. Однако странное дело, Лафонтен готов был поклясться, что Розье как минимум дважды готов был заговорить и сказать, быть может, хоть что-то в свое оправдание. Но натыкался на ледяной взгляд Гранта — и снова опускал голову.

Что за чертовщина здесь опять творится?..

Присматриваясь к Розье, Верховный думал еще и о другом. Насколько основательны претензии Розье на родство с Клодом Валера? Возможно ли настолько полное несходство между отцом и сыном?

От задумчивости его отвлек ровный голос Гранта:

— Итак, совещание закончено. Господин Розье, если вам есть, что сказать в свою защиту, говорите — это последняя возможность.

Розье выпрямился, но взгляда не поднял:

— Мне нечего сказать.

— Вы уверены?

— Я поддался чувствам там, где поддаваться им было нельзя. Такой слабости трудно найти оправдание. Я полагаюсь на вашу справедливость.

— Воля ваша. В таком случае я прошу вас покинуть зал.

Розье встал и пошел к выходу — к ожидавшей его охране. Дверь за ними закрылась, и в зале вспыхнул свет.

Некоторое время было тихо, потом нависшую тишину нарушил Карл Брэдфорд:

— Чертовщина какая-то! Что это за публичное биение себя в грудь? Он что, таким образом счеты с жизнью сводит?

— Может, не нужно искать скрытый смысл? — задумчиво подал голос Джо Доусон. — Вы не верите, что человек в самом деле сожалеет о своей ошибке?

— Кто сожалеет? — сдвинул брови Брэдфорд. — Розье? Если он о чем и сожалеет, так это о том, что у спектакля мало зрителей!

— Я бы не был столь категоричен, господин Брэдфорд, — возразил Лао Ченг. — Розье есть что сказать, не знаю, как вам, а мне это очевидно. Но если он решил молчать — это его право.

— Именно, — кратко уронил Акира Йоши. — Он не к психоаналитику на прием явился, чтобы ждать, что мы сами начнем выяснять причины и искать оправдания.

Следующим подал голос Филипп Морен, потом — Пауль Вайс… И во всех мнениях на разные лады повторялось одно: отказ Розье от защиты впечатление произвел скорее негативное и симпатий ни у кого не вызвал. Лафонтен в искреннее раскаяние Розье тоже не верил. Мог бы поверить, если бы не последний с ним разговор.

Увлекшихся новым спором судей прервал Грант:

— Господа, мы уклонились от главного. Сказано уже достаточно, и при этом — ничего нового. Камилл Розье хочет справедливости — и он ее вполне заслужил. Прошу голосовать.

— Виновен, — первым жестко произнес Карл Брэдфорд.

Грант кивнул. Один за другим к нему присоединились еще шестеро присутствующих.

— А вы, господин Доусон?

— Я воздерживаюсь, — кратко ответил тот.

— Полагаю, на то есть причины?

— Есть. Я просто не верю, что он такой негодяй, каким его здесь изображают, хотя и понять, что им движет, не могу тоже. Достаточно такого объяснения?

— Достаточно. — Грант выпрямился и еще раз обвел взглядом лица судей. — Есть ли возражения у Верховного Координатора?

— Те же, что у господина Доусона, — отозвался Лафонтен. — Но для основательного протеста этого недостаточно.

Грант кивнул, окончательно утверждая принятое решение.