Риф Скорпион (cборник)

В третьей коробке лежали книги. В основном художественная литература. Тут Бенте явно была всеядна. От Юна Мишлета до Жана-Поля Сартра. Все книги, которые я открывал наудачу, были ею подписаны. В самом низу лежал Энциклопедический словарь. С закладкой в виде листка из настольного календаря. На листке дата — второе марта. И никаких пометок. Какая статья ее интересовала? «Канада»? Или та, что внизу страницы: «Каналетто, прозвище двух итал. художников — Антонио Каналя (1697–1768) и его племянника Бернардо Беллотто (1720–1780)»?

Ну конечно. Бывший наш постоялец. Карло Бернардо Каналетто Виванте. Торговец контрабандным оружием, переселившийся из гостиницы «Турденшолд» в шведскую тюрьму. Я успел забыть про него.

Других закладок в этом томе не было. В остальных книгах тоже ничего такого, что вызвало бы какие-то ассоциации с насильственной смертью владелицы, если не считать изрядного числа детективных романов. Я открыл еще одну коробку. Снова книги. Художественная литература и учебники. В следующей коробке оказалось более разнообразное содержимое. Главное место занимали три зеленых пластиковых футляра и толстая пачка различных журналов. Название верхнего — «Латинская Америка сегодня».

Я оглянулся на дверь. Никого. Хозяйка ушла.

Я быстро извлек из коробки зеленые футляры. Ярлык на первом гласил «Эмнести», на двух других — «Африка». Я просмотрел содержимое всех трех. В одном обнаружил папку с газетными вырезками о норвежских контактах с режимом апартеида в Южной Африке. Вырезки были разложены по темам, на самой толстой пачке надпись: «Торговля». Здесь на одной из наиболее давних вырезок я увидел портрет улыбающегося директора Магне Муэна, лет на пятнадцать моложе, чем когда я видел его последний раз. В статье шла речь о контракте на поставку радиоаппаратуры для рыболовного флота ЮАР. Пятнадцать лет назад… Значит, вырезки собирала не Бенте. В правом верхнем углу папки я обнаружил имя и фамилию Турвалда Брюна.

Остальной материал в этой коробке свидетельствовал, что владелец его интересовался также политикой, в основном борьбой за права человека в разных частях света.

В следующем картонном ящике лежали под одеждой две коробки из-под обуви. Одна была заполнена предметами, какие обычно валяются на письменных столах: карандаши, ручки, ластики, ножницы, бумага, настольный календарь, машинка для сшивания бумаг, арифмометр, скрепки. Во второй я увидел пять пачек писем и открыток, скрепленных круглыми резинками.

Не в моих правилах читать чужие письма. Все же на сей раз я сделал бы это, если б успел. Может быть, уважение к честной жизни покойницы заставило меня все же начать с настольного календаря. Сразу бросилась в глаза запись на листке за 10 мая. Номер телефона. 93 65 00/299. Записан в последний день жизни Бенте. Этот номер был мне знаком.

Кто-то хлопнул наружной дверью.

Шаги по меньшей мере двух человек направлялись к комнате бывшей квартирантки.

При всем желании я не успел бы навести порядок, чтобы комната выглядела, как до моего прихода. Но я попытался. Неудивительно, что старший инспектор Морюд застал Антонио Стена в несколько взбудораженном состоянии.

Будь окно открыто, я выпрыгнул бы на газон к резвящемуся котенку. Теперь же я был, словно бабочка, прижат к стеклянной стене, которую не видел, но очень далее осязал.

Морюд посмотрел на меня, точно я был собачьим калом на цветочной клумбе. Я проштрафился, что не помешало ему веселиться.

— И что же господин Стен изволит здесь искать? — спросил он.

— Она одолжила у меня две книги, ответил я. — Незадолго до смерти.

— Какие именно?

— Андре Бринка. На английском языке.

— Найдите.

Он указал рукой на гору картонных коробок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы достать книги, которые я успел приметить раньше. Слишком мало времени, чтобы это выглядело правдоподобно, да я все равно понимал, что бой проигран. Морюд взял из моих рук добычу и посмотрел на титульные листы. Показал мне надписи: фамилия Бенте и число, когда книги были куплены.

— Что ты искал на самом деле? — спросил Морюд.

— Не знаю, — ответил я.

— Нашел?

— Нет.

Сидя на заднем сиденье полицейской машины, едущей в центр, я думал о номере телефона. Коммутатор Студенческого городка. Добавочный — Турвалда Брюна.

— Дурак ты, Антонио Стен, — сказал Морюд. — Либо ты сам убийца, хотя лишь последний идиот сунется туда, где совершено преступление, зная, что все соседи слышали про таинственного черномазого, которого задержали вскоре после того, как был найден труп. Либо недоумок, воображающий, что какой-то узколобый любитель способен вести расследование эффективнее, чем сотня сотрудников уголовного розыска. Прямо не знаю, что о тебе думать. И в каком из этих двух качеств ты лучше выглядишь. Одно несомненно: ты глуп как пробка.

Он сел за свой письменный стол. Кроме нас, в комнате никого не было. Тот же кабинет, где меня допрашивали пять дней назад. Тогда в нем находились еще трое.

Мне недоставало Акселя Брехейма.

В голове вертелся номер телефона, по которому я пять раз безуспешно пытался дозвониться, номер, который Бенте записала на календаре в день своей смерти.

Каждое мое движение отзывалось болью под ложечкой.

Вводя меня в кабинет, Морюд проникновенно читал мораль, возмущаясь поведением этого тупоголового любителя, безмозглого дилетанта, которому вздумалось конкурировать со специалистом. Теперь вдруг оборвал тираду.

— У тебя что-то болит? — спросил он с оттенком сочувствия в голосе.

Я потер мышцы живота.

— Ага. Работаю по совместительству подвесной грушей.

Он посмотрел на меня с таким интересам, что я добавил:

— Одна дева. Ей не понравилась моя рожа. Особенно пасть.

— Кто именно?

— Вероника Хансен. Возлюбленная Бьёрна Муэна. Морюд издал протяжный свист, продувая воздух в просвет между передними зубами. Звук был примерно такой же, как при звонке телефона серой модели 1967 года, и не менее противный. Недаром я поместил этот аппарат у себя в подвале, где оборудовал маленькую мастерскую.

— По правде говоря, — сказал Морюд, — надо бы тебя арестовать за попытку уничтожить доказательства, но, пожалуй, лучше нам с тобой не торопясь хорошенько побеседовать.

И мы побеседовали.

Я рассказал почти обо всем, что случилось со мной после предыдущего визита в этот кабинет. Разговор с Педером в кафе. Пробежка в воскресенье утром и встреча с голубками, которые собирались ехать на Фусен. Посещение автомастерской и Народной библиотеки. Знакомство с двумя дежурными дамами в «Интер электроникс» — с пучком волос и без пучка. Разговор с двумя соученицами Бенте. Столкновение с Вероникой во время кросса. Еще я рассказал про мусорщика с почти фотографической памятью.

В этом месте Морюд присвистнул еще раз.

Я опустил то, что сообщил мне Аксель Брехейм о сбережениях Марго. Если Морюд уже осведомлен, нет смысла обременять его мозг повторением фактов. Если же Брехейм почему-либо предпочитает о чем-то умалчивать — это внутренние дела полиции. Мне хотелось, чтобы у Акселя Брехейма было побольше козырей. Если кому-то из их ведомства суждено решить загадку, пусть счастливцем будет он.

Я также ничего не сказал про американских журналистов и про частое мельканье белых «опелей» и коричневых «тоёт». Меня всегда преследовало опасение, что кому-нибудь вздумается приписать мне шизофрению или паранойю и запереть в психбольницу.

Имя Турвалда Брюна тоже не было упомянуто. А назови я его, возможно, события последующих полутора суток развернулись бы совсем иначе.

Вечером, в половине девятого, дома у себя, я сидел в самом глубоком кресле и таращился в пустоту. На столике рядом лежала книжица «Как делать мормышки», но я не мог заставить себя открыть ее. На полу валялась вчерашняя «Дагбладет» с шахматной задачей, на решение которой ушло тридцать секунд, как только я сообразил, что все дело в цугцванге. Я побывал в подвале, однако вид незаконченной модели фрегата «Мария-Лючия» не возродил во мне былую энергию. Просмотр одного из альбомов с марками дал повод малость поразмыслить над тем, сколь нелепо собирать клочки бумаги, наклеенные в верхнем правом углу конверта, когда подлинный интерес представляет только его содержимое.