Риф Скорпион (cборник)

— Ты свинья, — сказала она. — Я знаю, что ты думаешь. Знаю твою «версию». По-твоему, Бьёрн жил с Марго. По-твоему, он ловелас. Готовый кому попало заделать ребенка. А потом прикончить девчонку, чтобы избежать скандала. Ты псих. Марго клеилась ко всем, у кого что-то болталось между ног. Это верно. Верхом ее желаний было выгодно выйти замуж. Согласна. Но между Бьёрном и ней ничего не было. Он даже толком не знал, кто она. Он жил со мной. Постоянно.

Мальчуган в красном теперь опережал нас на пятнадцать — двадцать метров. Вероника побежала быстрее, сокращая разрыв. Пришлось и мне напрячься, чтобы не отставать. Я должен был поспевать за ней, потому что мне вдруг представился один вариант, который раньше не приходил в голову.

— Но если все же, — сказал я. — Чисто теоретически. Представить себе, что у них был роман. Который начался еще до вашей с ним связи. И теперь она тебе мешала. Чисто теоретически. Если Марго рассказала тебе, хорошей знакомой, что ждет ребенка от Бьёрна Муэна. И надеется стать директорской супругой. Могла бы ты… чисто теоретически… убить ее? Чтобы избавиться от соперницы?

Подъем сменился спуском в сторону Крестового залива. Позади осталось шесть километров. У последних двух отметок я не сверялся с часами, а потому не знал, выдерживаю ли график.

Вероника сбавила темп. Я тоже.

Мы почти остановились, когда она ударила.

Сильно.

Локоть, воткнувшийся мне под ложечку, заставил меня сложиться, подобно Библии после воскресной проповеди. Когда погасли искры перед глазами, я различил ее спину далеко впереди. Вероника как раз обгоняла мальчугана в красном. Я ринулся вдогонку, но она убежала от меня на подъеме от залива к усадьбе Ладе. Возле музея Рингве я почти сравнялся с мальчуганом, однако на крутом косогоре перед строениями старой усадьбы, занятыми под Музей истории музыки, он тоже скрылся вдали. На самом верху, у восьмикилометровой отметки, я остановился, и меня вырвало.

Последние две тысячи метров я бежал, словно на свинцовых ногах сквозь желе.

В итоге я показал время сорок минут двадцать две секунды. На минуту с лишним хуже прошлогоднего личного рекорда.

В четверть первого в холл гостиницы «Турденшолд» вошел Аксель Брехейм. Он выглядел на редкость трезвым, но, когда наклонился над стойкой с видом заговорщика, острый запах от его одежды сказал мне, что большую часть вечера он явно провел в ресторане «Трубадур».

— Ты был прав, — тихо произнес он, убедившись, что, кроме нас, в холле никого нет. — У Марго Стрём был счет в сберегательном банке. У тебя есть пиво в холодильнике?

Он получил свои две бутылки по двадцать четыре кроны каждая. Я получил полсотенную бумажку и сел вместе с ним на диван в углу. Старший инспектор достал из внутреннего кармана пиджака выписку, взятую в банке.

— Вот, — сказал он. — Январь. Никаких вкладов. Она была без работы. Семь выдач. Мелкие суммы. Сальдо в конце месяца меньше четырехсот крон.

Он водил пальцем по колонкам цифр.

— Февраль. Поступает на два месяца в «Интер электроникс». По направлению с биржи труда. Видимо, жалованье не переводили на ее счет, потому что оба взноса разные по величине и даты случайные. Как если бы ей прислали перевод на дом, и потом она брала деньги по частям. То же в марте. Никаких выдач. Апрель — шесть выдач, ни одного вклада. Она опять безработная, старается поменьше тратить.

Аксель Брехейм одним глотком опустошил почти всю первую бутылку, прежде чем продолжил торжествующим тоном:

— И вот — май. Пятого мая.

Он показал пальцем. Я прочел: «ВКЛАД 05.05 20 000.00». Я прочел еще раз. Двадцать тысяч, ноль-ноль.

— Она внесла их сама, — сказал Брехейм. — Наличными. Двадцать тысяч. В июне снимала небольшие суммы. А теперь смотри июль.

Он показал на нижнюю строчку. «ВКЛАД 03.07 19 400.00».

— Она получила еще двадцать тысяч, — заключил я. — От кого-то. И оставила себе шестьсот, а остальные положила на книжку.

Я откинулся на кожимитовую спинку дивана.

— Но кому, — сказал я, — кому и зачем понадобилось за два месяца выплатить Марго сорок тысяч крон?

— Это самое, — ответил Аксель Брехейм, — я и собираюсь выяснить.

Однако, глядя на его лицо, я сказал бы, что он не очень-то верит в успех.

18

В среду шестнадцатого мая я проснулся в четыре часа дня с ноющими мышцами ног и болью под ложечкой. Шесть часов спустя уснул под наркозом в губернской больнице. За эти часы я успел совершить ряд дурацких поступков.

Первой глупостью было то, что, подкрепившись бутербродами, я решил навестить квартиру, которую снимала Бенте на улице Фрама. Женщине, открывшей мне входную дверь двухквартирного дома, было далеко за сорок. Синее платье украшал рисунок из черешен и яблок. Лицо коричневее, чем руки; вокруг глаз — светлые пятнышки, след от очков, которые защищали от горного солнца. Волосы золотистые с темной полоской у корней. Последний раз перед тем я видел ее на носилках перед машиной «скорой помощи», и тогда мутные глаза невидяще смотрели мимо меня, напоминая взгляд извлеченного из воды окуня. Сейчас они воззрились на меня с испугом и недоверием.

— Мы дружили с Бенте, — сообщил я, указывая кивком на дверь, за которой жила покойная.

Прежде чем вызвать хозяйку звонком, я потрогал ручку двери и убедился, что она, увы, заперта.

— Незадолго до смерти она взяла у меня почитать несколько книг, — продолжал я. — Мне бы получить их обратно.

Хозяйка посмотрела на меня так, как обычно смотрят незнакомые люди, слыша мой чистейший местный говор. Похоже было, что этот факт не прибавил ей доверия ко мне.

— Извините, — сказал я, протягивая руку. — Кажется, я забыл представиться. Антонио Стен.

Женщина отступила на шаг, глядя на мою пятерню так, словно ей показали фотоснимок из голодной Эфиопии.

— Все упаковано, — сообщила она, не сводя глаз с моей руки, которая теперь болталась у правого бедра. — Уложено в картонные коробки. Все ее имущество. Один родственник должен заехать и забрать его в пятницу. Там полный беспорядок. Уложено кое-как.

— У меня есть время поискать, — сказал я и шагнул к заветной двери.

В притолоку была воткнута кнопка. От полоски бумаги, сообщавшей фамилию жилички, остался только маленький клочок.

Как ни странно, хозяйка отперла дверь. Я вошел в комнату площадью три на четыре метра. Женщина осталась стоять на пороге. Пахло хозяйственным мылом. На зеленом газоне за окном котенок гонялся за бабочкой-капустницей. Шторы были сняты. У окна стоял простой обеденный стол и стул на трубчатом каркасе. У левой стены — деревянная кровать, крытая коричневым лаком; матрас убран. У правой стены стоял пустой гардероб. Остальную площадь занимали пустые книжные полки. Рядом с дверью висело зеркало. Посреди комнаты не полу громоздились большие картонные коробки. Все, что могло бы поведать о недавно жившем здесь человеке, покинуло свои места и легло в эти коробки. Все, свидетельствовавшее о том, что недавно в этой комнате расстался с жизнью человек, было смыто. Уничтожены следы, оставленные как живым, так и мертвым.

Я открыл наудачу одну коробку. Она была набита одеждой. Сверху лежала белая блузка. Я не видел Бенте в белой блузке. Что было на ней, когда я видел ее последний раз? Серый свитер? Нет. Что-то синее. Или коричневое. Я попытался представить себе ее в белой блузке, но увидел только два печальных серых глаза. В том, как она смотрела на меня, было что-то необычное. Как будто Бенте раз и навсегда преодолела былую боязнь смотреть людям в глаза. Ее глаза словно впивались в меня, не желая отпускать, силясь проникнуть в самую глубь моей ожесточившейся души. И в то же время говорили: добро пожаловать, перед тобой открытая дверь в тайники за скрытным обличьем, угадай только верный пароль.

И я понял, что мне ее недостает.

Женщина за моей спиной прокашлялась.

Я все так же стоял над открытой коробкой. Глядя на белую блузку. И не зная, что я ищу.