Ищу комиссара

Больных же из этого вагона сняли девять человек: их тоже клали по двое на носилки — валетом — и грузили в стоявший на перроне автобус. Ваське врезалось в память на всю жизнь: в проходе вагона — носилки; на них лежит исхудавший до костей мальчик, похожий на гнома; быть может, он уже знает, что умрет, и безразлично прислушивается к тому, как врач и сестры уговаривают лечь на эти же носилки Киру, а она вцепилась из последних силенок в Ваську и кричит, кричит, но крика не получается, и тогда она кусает в руку санитара-носильщика, пытающегося оторвать ее от Васьки.

— Это твой брат? — спрашивает усталый, с серым от бессонницы лицом пожилой врач, тщетно пытаясь разыскать в списке еще одну такую фамилию — Александров. Васька молчит. — Это твой брат, девочка? Мальчик, как твоя фамилия? — обращается он к Ваське. — Эта девочка твоя сестра?

Васька молчит.

— Может, обоих тогда снимем? — предлагает санитар.

Врач кивает головой. Откуда знать санитару, взятому лишь вчера из штаба МПВО, что врачу дано строжайшее указание снимать только тех, кто уже не может сам двигаться, а остальных отправлять дальше.

Поэтому врач не настаивал на том, чтобы немедленно снять Киру с поезда, тем более, что девочка не хочет; да и кто знает, быть может, там, в Сибири, ей будет лучше. Но все же, скорее машинально, чем по необходимости, повторил:

— Это твоя сестренка, мальчик? Как твоя фамилия?

Ни у Киры, ни у Васьки не было эваколистков: их внесли в общий список; а поскольку еще до Ярославля из вагона выгрузили пятнадцать трупов, у которых нельзя было спросить фамилий, то никто и не знал теперь, кто умер, а кто остался в живых, тем более, что многие пяти-шестилетние дети их просто не помнили. Васька, конечно, помнил свою фамилию, но и теперь, тридцать с лишним лет спустя, не смог бы объяснить, что заставило его скрыть ее от врача, которому, в общем, было это безразлично. И добро бы еще он назвался фамилией Киры — Александров, это имело бы какой-то смысл, поскольку врач, по-видимому, хотел для очистки совести убедиться, что они брат и сестра, и пускай едут вместе. Васька сам не понимал, что заставило его назваться фамилией (или кличкой) человека, которого он не запомнил даже в лицо, но он сказал:

— Лидер!

— Лидер? — рассеянно переспросил врач и еще раз просмотрел список. — Тут даже и фамилии этой нет… Учет поставлен из рук вон… Впрочем, все равно… Сделайте девочке камфору… и глюкозу, если осталась… И пусть едет…

Покачиваясь от усталости, врач повернулся и двинулся дальше по вагону. Молоденькая, со слезами на глазах медсестра, разогрев в ладони ампулу с камфорой, набрала шприц и подошла к Кире. Кира безропотно разрешила сделать себе укол, но Васька вдруг почувствовал, что скамейка под ним мокрая… У Киры был голодный понос. Боясь, чтобы не заметила медсестра и не вызвала снова носильщиков, Васька обхватил девочку за плечики и прижал к себе, пока сестра, пряча шприц и смахивая с длинных ресниц слезы, не отошла.

А между тем во вновь составленном списке эвакуируемых, следующих в Сибирь, появилась новая фамилия: Лидер.

…Несколько лет спустя старший оперуполномоченный Собко послал в Ленинград требование. Ему ответили, что в картотеке Ленинградского уголовного розыска действительно числится преступник по кличке Лидер, 1918 года рождения, пропавший без вести при невыясненных обстоятельствах в июне-июле 1941 г. Разумеется, бывший детдомовец Васька не мог быть тем самым Лидером, да и тот Лидер не мог быть родственником Ваське: ведь Лидер — это только кличка.

…В вагоне было тепло, ноги постепенно оттаяли, и Лидер не заметил, как задремал под шум новогодней компании…

— Гражданин! А гражданин! — тряхнули его за плечо. Лидер вскинулся. Перед ним стояла проводница с веником в руке. — Гражданин, вы из какого вагона?

— Я?.. Я… из этого…

— Из моего? Где вы сели?

— Я?.. Я… в Нюрине…

— В Нюрине? В Нюрине ко мне никто не садился! Вы что-то путаете, гражданин!

Лидер попытался что-то еще сказать, но громкая хоровая песня, донесшаяся из третьего купе, заглушила все, даже перестук колес. Когда хор рявкнул: «…горбушку — и ту пополам!..», нервы проводницы не выдержали. Швырнув веник под лавку, на которой сидел Лидер, она исчезла. Лидер успел понять, что проводница метнулась не в сторону компании, а сюда, в нерабочий тамбур, то есть, возможно, в следующий вагон за бригадиром или… Куда она ушла?.. Зачем?.. За кем?..

Лидеру казалось, что после ухода проводницы прошло не более двух-трех минут. Что делать?.. Где сейчас поезд?.. За окном была беспросветная темень. Лидер схватил шапку и вскочил; в узком зеркале над лавкой мелькнуло его небритое черное лицо; в ту же секунду хлопнула, защелкиваясь, дверь; между тем со стороны нерабочего тамбура никто не появлялся, и Лидер понял: дверь запирают на ключ!.. Наконец мимо купе шмыгнула, словно мышь, проводница; Лидер бросился на выход, нащупывая в кармане ключи, — и носом к носу столкнулся с… милиционером. Это был молоденький младший сержант в шинели с парадными золотыми погонами, надетыми, должно быть, в честь Нового года. Поигрывая связкой поездных ключей, младший сержант с интересом смотрел на Лидера.

13

Младший сержант Бодрызлов, тот самый, что опрометчиво блеснул перед Басковым «железнодорожным» патриотизмом, заявив, что «ни за какие коврижки» не пошел бы служить в территориальные органы, не очень огорчился тем обстоятельством, что новогоднюю ночь предстояло провести в дороге. Вернее, даже и не всю ночь. Маршрут был не до конца, до Оби, а только до скрещения — далее 282-й пассажирский должен был следовать в сопровождении начальника линейного поста станции Тургинской, а во-вторых, 293-й — встречный почтово-пассажирский, на котором сержант должен был возвратиться, — прибывал в Верхнюю Кунду в 23.45 — без четверти двенадцать — то есть практически к Новому году Бодрызлов был бы уже, считай, дома.

В обычной обстановке сопровождающие отправлялись в путь без оружия; не собирался получать его и Бодрызлов: беглецы пойманы еще утром на переезде, Желтов скомандовал отбой и ушел домой, и ничто, казалось, не предвещало новых осложнений. Однако после обеда, за час до прибытия 282-го, началось новое столпотворение. Вновь явился Желтов и приказал выдать всем оружие. Выяснилось, что получены новые данные: в пределах эксплуатационной площади Верхне-Кундинского леспромхоза находятся двое преступников с автоматом. По сравнению с этим сообщением побег двух щенков из КПЗ был просто легкой шалостью. Местонахождение еще одного преступника — члена этой же шайки — неизвестно; не исключена возможность, что последний попытается выбраться из района по железной дороге.

За двадцать минут до прибытия 282-го Бодрызлов, выглянув из окна дежурной части, увидел, что к отделению подруливает желтый райотделовский «газик». Поигрывая поездными ключами, сержант повернулся к дежурному и, не скрывая иронии, произнес:

— Райотдел приехал! Будут са-а-ами поезд обрабатывать…

Старший лейтенант пожал плечами. Через полминуты в дежурную часть вбежал невысокий темнолицый казах — лейтенант из уголовного розыска РОВД по фамилии Алибаев. Торопливо поздоровавшись, он извлек из-за пазухи пачку фотоснимков размером 9 на 12, отделил больше половины и, вручив дежурному, предложил раздать сопровождающим и — хотя бы по два — передать на линейные пункты и посты. Старший лейтенант кивнул и тут же, отсчитав четыре штуки Бодрызлову, приказал:

— Одну себе, три отдашь в Турге…

— А где Желтов? — спросил инспектор из РОВД.

— У себя, — ответил дежурный, разглядывая снимок. С фотографии смотрел широкоплечий, аккуратно подстриженный мужчина в черной (или коричневой) кожаной куртке, из-под которой торчал воротник белой рубашки. На вид ему можно было дать сорок с небольшим. Левую бровь преступника пересекал короткий, хорошо различимый даже на этой неважной фотографии шрам. — Значит, Лидер… — сказал дежурный. — Побег из СИЗО. Редкий случай. В моей практике такая ориентировка впервые, чтобы из СИЗО… Значит, без оружия?..