Он не хотел предавать

— В Спа-Франкоршам? С фламандского название трассы переводится как «Красная вода», — не то спросил, не то подсказал Леже. — Я занял в Спа третье место.

— Кончай понты! Третье место там занял француз.

Леже улыбнулся:

— Это был я.

Сокамерник смерил его недоверчивым взглядом:

— Я че-то не врублюсь. Так ты кто, русский или француз?

— Француз. Но русский.

— Пилот? «Формулы»?

— Пьер Луи Леже. Может, слышал?

— Кончай фуфло гнать!

— Клянусь. Можешь спросить у черножопого, он подтвердит.

Бугай выглядел озадаченным.

— Ну-ка слезай.

Он сдернул Леже с верхней полки и усадил рядом с собой:

— Че куришь?

— «Житан».

— Угощаю.

Бугай широким жестом протянул Леже коробку тонких кубинских сигар с профилем индейца на бумажном медальоне.

— Значит, ты обошел в Спа Кими Райкконена? Ну-ну. Рассказывай.

— Да что там рассказывать, — пожал плечами Леже. — У меня не было никаких проблем, в том числе с трафиком и с резиной. На получасовой сессии мы просто обкатывали основные и запасные машины. На повороте Stavelot Физикелло слишком широко вошел в поворот и залетел на гравийную подушку безопасности. После схода Физико у меня не было ориентира, и я просто ехал с максимальной скоростью, чтобы удерживать интервал с Райкконеном. Я видел его впереди. На прямой Kemmel меня опередил Вильнев, вынырнув из аэродинамического мешка. Через пару кругов неожиданно прямо перед моей машиной на болиде Вильнева взорвался мотор, и я попал в дымовую завесу. Быстренько связался с боксами, и команда подсказала мне, по какой траектории проехать в этом месте, так что в белое облако я вошел, не снимая ногу с педали газа. Это было страшно. Приходилось следить, нет ли на трассе масла. Примерно в этот момент сошел с трассы Монтойя — у него отказал двигатель. Так вот и оказалось, что по зачету пилотов я стал третьим. Это уже придало надежды, а когда объявили результаты Гран-при, оказалось, что я на третьем месте.

— Круто! — оценил бугай, внимательно слушавший рассказ. — Класс. Уважаю. А за что тебя дисквалифицировали?

— Авария, — небрежно пояснил бывший пилот.

— Жалко. Ты мне нравишься. Будем знакомы. Михалок, — протянул он широченную лапищу в нетрудовых мозолях от тренировочной груши.

— Очень приятно. Пьер. Можно просто Лежнев. Мне все равно.

— Хорошо говоришь по-русски. Совсем без акцепта.

— Да. Мои предки развелись, когда мне было семнадцать. Дома мы говорили только по-русски.

— Я сейчас тоже во Франции осел. Работы — зашибись, успевай башлять бабки.

Сокамерник с охотой рассказал пару эпизодов из своей бурной биографии: «От Москвы до Бреста нет такого места…» — если под Брестом подразумевать город в Нормандии. Пара похищении, покушение на убийство — и это только из того доказанного, за что бритоголовый успел отсидеть. Об остальном бугай повествовал намеками.

— Ну ладно, а теперь ты расскажи, за что на тебе красная пижамка? — Неожиданно сменил тему сокамерник. — За травку и малолеток такой фасон на Антилах не дают.

Леже посмотрел на свою красную тюремную робу и подумал, что в глазах бритоголового «bratka» то, что случилось с ним, выглядит всего лишь хулиганской выходкой.

— Меня обвиняют в убийстве, — тихо признался он.

— Это я понял. Иначе на тебе была бы матроска.

Леже шутки не оценил.

— Дали бы синюю спецовку, — пояснил бритоголовый.

— А… Да.

— Не кисни. По сравнению с Россией здесь сидеть одно удовольствие. — Бугай похлопал его по плечу. — Я первый раз попал на зону в семнадцать и сидел в Магадане. Зимой минус сорок, летом плюс сорок, — вот это я понимаю. А тут — бабки есть, адвокат есть, больше трешки не дадут. Сколько трупняков, один, два? — уточнил он с видом знатока.

— Один. Но только… Это произошло не здесь. Это произошло в Москве.

Бугай присвистнул и длинной матерной фразой оценил по достоинству всю серьезность положения.

— Мужик? Баба?

— Мужик.

— С плечами? Крутой мужик? Ну кто он, я спрашиваю, мент, бомж, сосед по квартире?

— Бизнесмен. Очень богатый.

— А какого хрена тебя угораздило?

— Так уж вышло…

— Ну, корешок, тебе крупно не повезло, — подытожил сокамерник и минут десять терзал поникшего Леже страшными подробностями лагерного быта.

— Но на зоне легче, хуже всего в предвариловке. Будешь сидеть в СИЗО в Бутырке или в Матросской Тишине. До суда года полтора можешь отсидеть. А там, если ты болеешь СПИДом, то тебя мажут зеленкой, а если открытой формой туберкулеза, то дают аспирин.

— Меня обещают выдать России. Я, кажется, влип, да?

— По самые уши. Если нужна помощь, говори. За мной скоро приедет «лоер», выкупать меня под залог.

— Тебя выпускают? — удивился Леже. — Так скоро?

— Такие, как я, надолго не задерживаются. Работа ждать не может. Я здесь и так, можно сказать, на отдыхе. Так что говори, если надо решить какие-то проблемы…

Леже с надеждой посмотрел на бритоголового. Подходящая кандидатура для серьезного разговора с должниками.

— Мне нужно найти одну женщину, — торопливо заговорил он. — Она была здесь неделю назад, но теперь могла уехать. Она должна вернуть мне один важный документ.

Если бы Леже был внимательнее, он бы поразился неожиданному изменению, произошедшему в лице его сокамерника. Бугай стал так серьезен, что, казалось, он не дышат.

— Я не хочу ехать в Россию.

— Да уж, в Россию тебе нельзя, — тоже шепотом подтвердил сокамерник. — Не выдержишь. Я тебе точно говорю.

— Я слышал. Там ад. Лучше я покончу с собой. Я придумал, как мне выпутаться. Я сознаюсь в одном преступление, которое совершил раньше, во Франции. Оно осталось нераскрытым. Та женщина, о которой я говорю, шантажировала меня. Она русская. Настоящая русская из Москвы. Ее зовут Любовь. Она разыскала меня и предложила убить ее мужа. Она меня шантажировала. Она выкупила у полицейского комиссара мое признание, которое я сделал в ту ночь, когда меня арестовали, сразу после первого убийства. Она обещала мне деньги, но только ради денег я бы не согласился. Она пообещала вернуть мне ту бумагу, которую купила у комиссара, и обманула…

У Леже нервно дрожали руки. Шепот его становился все тише и тише. От табачного дыма в камере стало сизо. Они сидели на полу, прислонившись спинами к прохладной стене. Даже на расстоянии от Леже бритоголовый ощущал, как бывшего пилота трясет мелкий озноб, когда он рассказывал о Кричевской.

— Она страшный человек. С виду такая невинная. Если бы ты ее видел! Светлые волосы, бархатистая, как персик, кожа и зеленые глаза. Пронзительно зеленые, как утренний океан. Найди ее. Я хочу, чтобы она узнала, что такое боль. Пусть ей будет больно. Мне кажется, она из тех, кто никогда в своей жизни не страдал. Не надо ее убивать, пусть живет. Я бы ее просто изуродовал… Изуродовал лицо, тело. Почему сейчас не клеймят преступников? Во Франции раньше преступниц клеймили. Это негуманно. Да, я лично не хотел бы ходить с клеймом на лице. Но в природе у хищников есть предупреждающая раскраска. У змеи — яркие пятна. В природе гуманнее. А у нас? Эта змея лежит с тобой в постели, и ты ее греешь и не знаешь, что это не человек. Она страшнее мамбы, которая должна ужалить, чтобы не отравиться собственным ядом. Страшнее галапагосского варана. Я преступник. Я убийца. Я убил двоих людей, которые мне ничего не сделали. Не думаю, чтобы я раскаивался в этом. Но я хотя бы осознаю, что сделал. А она абсолютно не сознает!

Расширенные зрачки Леже, темные, пьяные от крепкого табака, уставились на сокамерника.

— Порой она мне снится. Я держу ногу на педали газа… Она рядом. Я хочу ее размазать по стенке, а она смеется, и у меня ничего не выходит. Я бы хотел, чтобы она оказалась в инвалидном кресле, без ног, уродиной, чтобы ни один пластический хирург за нее не взялся. Когда ты найдешь ее, не слушай ни одного слова! Она обязательно будет лгать. Она лжет, как дышит. Два раза во Франции ее тестировали на детекторе лжи, и она обманула детектор. Потому что она уверена, что ни в чем не виновата. Она так часто лжет, что сама в это верит. Когда я встречался с ней в Москве после смерти ее мужа, она мне стала рассказывать про несчастный случай! Мне! Тому, кто сидел за рулем!