Причесывая жирафу

приблизительно в сто франков каждый. Кроме того, он слегка улыбается довольной улыбкой.

Никогда я не видел человека до такой степени довольного собой. Он должен был бы прикрепить к потолку зеркало, чтобы можно было любоваться собой спящим. Я завидую ему. Как хорошо, должно быть, быть вселенной для самого себя. Он для себя храм и Пантеон, сам для себя устанавливает законы и нормы поведения. Маленький бог и неплохой черт. К тому же, у него есть возможность, какой у других нет. Он может взять у вас наручные часы и вынуть их из трусиков у королевы или герцогини. Это здорово, правда?

– Как это случилось, что вы еще не легли в такой поздний час? осторожно осведомился я, дуя на свой пунш, чтобы остудить его.

Он сардонически рассмеялся, и смех его был похож на карканье ворона, которого охотник-дальтоник принял за фазана.

– Спросите у мисс Лолы.

Мисс Лола бросила на него восхищенный взгляд. – Профессор никогда не спит, – пробормотала она.

– Как это так – никогда?

– Я – как лошадь, мой дорогой, – пояснил Пивуникони, – когда мне хочется спать, я сплю стоя.

– Это, вероятно, очень практично, – заметил Берурье. – И это, возможно, сослужило вам добрую службу в армии, особенно когда вы находились на часах?

Я стремился поскорее убраться отсюда. Мне была ненавистна атмосфера этого помещения. Все ненормальное мне противно. И еще, вид этой бледной девушки нервировал меня. Она никогда не получала в подарок букета фиалок. Магические фокусы – только это мог предложить ей этот пресыщенный кондор. Ее любовь к Пивуникони могла бы заинтересовать психиатра. К тому же, этот тип до такой степени принадлежит ей, что все остальные должны отступать.

А он требует от мисс Лолы лишь того, чтобы она кричала «браво» и хлопала в ладоши. Если бы у меня было немного побольше времени, я бы заинтересовался этой девушкой, но не так, как вы об этом думаете: я не стал бы ее удочерять, на это я не способен. Но я хотел бы проделать с ней собственные фокусы, вот!

Ну, вот… Я опять вас шокировал? До какой же степени вы можете быть стыдливы, ну?

Я опорожнил свой стакан, а что касается Беру, то у него эта операция была давно проделана, и мы распрощались с этими господами.

– Я не пожелаю вам доброй ночи, – сказал я Пивуникони, – потому что вы не спите, а скажу: «Добрый день!»

Беру зевал так, как будто присутствовал на концерте Дебюсси.

– Скорее в постель, – сказал он. – Я очень рад, что нашел Медора. Он согревает меня. Должен тебе сказать, он стоит настоящего одеяла.

– Почему ты зовешь его Медор, ведь это собачье имя! Если бы оно было хотя бы кошачьим!..

Это замечание огорчило его. Он нахмурился.

– Вот уж не ожидал, что ты можешь быть таким формалистом.

Затем он внезапно понял справедливость моего замечания.

– В сущности, ты, возможно, и прав. А как же, по-твоему, я смог бы его окрестить?

– Три Лансье, – предложил я.

– А может быть, Бисскот?

– Почему?

– Потому, что он из Бенгалии.

– Нет, это уж слишком длинно. Нужно, чтобы имя