Поединок. Выпуск 7

— Назад! Это снайпер! — остановил он его и снова прижал к траве.

И в тот же момент, сквозь уханье мин, справа по краю болота до пограничников донеслись визгливые голоса собак. Группу брали в клещи.

***

— Почему вы думаете, что это снайпер? — не поднимая головы, спросил Сапожников.

— Чей же еще может быть такой прицельный выстрел? — ответил Сорокин.

— Сейчас проверим, — сказал Закурдаев и, нацепив на палку фуражку, осторожно высунул ее из–за стога. Тотчас же в козырек фуражки ударила пуля, а из леса снова донесся глуховатый хлопок.

— И бьет он, гад, откуда–то с просеки, — определил Закурдаев. — Я заметил, где пуля в болото упала. Вон круги пошли…

— Понятно. Нас ему за стогом не видно. А Елкин открыл себя, — сказал Сорокин.

— А собаки через полчаса будут здесь, — сказал Сапожников.

— А мы шо, не слышим? — оборвал его Закурдаев. — Ты лучше скажи, как отсюда уползти!

— Надо точно определить, где он засел, — сказал Сорокин. — Пока мы его не уберем, нам из–за стога носа не высунуть.

— Надо кому–то наблюдать. А я его вызову. Он еще стрельнет, — ответил Закурдаев.

— Я полезу в стог, — решил Сорокин.

Орудуя втроем с Сапожниковым и Борькой, они быстро сделали в стоге лаз. И Сорокин пролез по нему сквозь стог. Сделал небольшое оконце и увидел перед стогом широкую просеку, ведущую в глубь леса. Снайпер, конечно, прятался сейчас где–то на этой просеке.

Закурдаев тем временем снова высунул из–за стога фуражку. Но на сей раз выстрела не последовало.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Сорокин.

— Молчит гад, — ответил Закурдаев.

— Делай что хочешь, но он должен обозначить себя! — приказал Сорокин.

«Лоб ему, гаду, наверное, надо подставить!» — сердито подумал Закурдаев, и вдруг его осенило.

— У кого есть носовой платок? — спросил он Сапожникова и Борьку.

— У меня, — с готовностью отозвался Сапожников и добавил: — Только не очень чистый.

— Перед невестой будешь оправдываться. Давай сюда! — быстро потребовал Закурдаев.

Сапожников протянул ему скорее серую, чем белую, тряпку. Закурдаев схватил ее, ловко расправил на своем вещмешке, а сверху на все это напялил свою уже простреленную фуражку. Потом поддел вещмешок на палку и крикнул Сорокину:

— Следите, товарищ старший лейтенант!

Он приподнял вещмешок с фуражкой над стогом, потом быстро опустил его, потом приподнял снова.

— Эй! — позвал он Сапожникова.

— Ну, — отозвался тот.

— Как только немец выстрелит, в одну секунду подбери елкинскую винтовку. Понял?

— Понял.

— Зачухаешься — на себя пеняй!

— Поднимай!

Закурдаев снова поднял вещмешок над стогом. И задержал в таком положении всего на несколько секунд. Но и их хватило, чтобы пуля немецкого снайпера проделала в его фуражке, платке и мешке дырку. Закурдаев мгновенно спрятал свою приманку. И обернулся. Сапожников саженными прыжками махал через мыс к Елкину. Подпрыгнул, схватил винтовку и распластался на траве. В тот же момент над мысом просвистела очередная пуля, а из леса донесся очередной хлопок выстрела. Сапожников ждал этого. Он вскочил и уже вместе с винтовкой вернулся за стог.

— А ты соображаешь! — похвалил его Закурдаев.

Сапожников молча показал ему свое плечо. Пуля снайпера порвала гимнастерку и оставила заметный след на коже.

— На пару сантиметров взял бы пониже — и руки нет, — сказал он.

— А она тебе сейчас не шибко и нужна. Два километра и без руки проскочишь, — усмехнулся Закурдаев и показал ему фуражку и платок. — Наверное, думает, что между глаз попал.

— А старший лейтенант увидел? — спросил Сапожников.

Закурдаев в ответ пожал плечами. Взял винтовку и открыл затвор. В винтовке было всего два патрона. «А ведь он где–то не очень высоко сидит, — подумал он о немецком снайпере. — Иначе не то что на два, а на все шесть сантиметров ниже мог бы целить». И поделился этой мыслью с Сорокиным.

— Вымани его еще хоть на один выстрел, — попросил в ответ старший лейтенант. — Я вроде что–то заметил. Но убедиться надо.

Закурдаев передал винтовку Сорокину и снова поднял над стогом мешок с фуражкой. Но немец больше не стрелял. Стало ясно, что он распознал трюк пограничников и больше на приманку не поддался. Надо было срочно придумывать что–то другое. Срочно, потому что лай собак слышался уже совершенно отчетливо. А это означало, что, если через четверть часа пограничники не уйдут в лес, им придется принять свой последний бой на мысу, прикрываясь от врагов единственным стогом. Мысль у Закурдаева работала быстро. Но надо было еще быстрей, потому что Сорокин сердито окликнул его:

— Ну что ты там?

— А, была не была, — махнул рукой Закурдаев и быстро раскатал скатку своей шинели. Потом набил ее сеном и приладил фуражку.

— Если ударит, ко мне не подходите. Ранит — сам уползу. Убьют — все равно не поможете, — сказал он Сапожникову и Борьке и, пятясь, полез от стога обратно в болото.

Снайпер не стрелял. Вероятно, стог мешал ему видеть то, что делалось на мысу у самой воды. И Закурдаев невредимым сполз в болото. Там он насадил чучело на шест и положил на воду. Шест ушел под воду. А чучело поплыло. И сразу же в него стукнула пуля. Послышался уже всем знакомый хлопок. А за ним два выстрела из стога. Потом из стога вылез Сорокин к коротка приказал:

— За мной!

Пограничники бегом бросились в лес. Борьке очень хотелось узнать, как обнаружил старший лейтенант немецкого снайпера. Но обстановка не позволяла заниматься разговором, и он молчал, бежал, чувствуя, что едва успевает за пограничниками. Лес был густой, высокий и сухой. Под ногами мялась трава, ломались ветки. Просека осталась далеко позади. А вместе с ней и повизгивание рвущихся с поводков собак. Но все–таки они еще были слышны. Ветер доносил до пограничников их визгливые голоса. Причем теперь они слышались не столько сзади, сколько справа на уровне группы и даже немного впереди ее. Было похоже, что немцы стараются опередить неизвестных им диверсантов и отрезать им путь к советским войскам. Да, собак пограничники еще слышали. А стрельба на фронте, который был уже совсем рядом, вдруг затихла совсем. Словно и не было ни справа, ни слева, ни сзади, ни впереди никакой войны. Впрочем, объяснить это было можно. В районе больших болот сплошной линии фронта не было. Оборона советских войск носила очаговый характер, к тому же довольно маневренный. И немцы тоже здесь наступали далеко не по всем направлениям равномерно: где–то выдвинулись вперед, где–то заметно отставали. И вполне возможно, случилось именно так, что пограничники попали в коридор, свободный как от немецких, так и от наших войск.

Так, по крайней мере, представлялось Сорокину. И он вел бойцов вперед левее с тем, чтобы опередить погоню и не дать ей возможность оказаться у них на пути.

Неожиданно лес впереди начал редеть. Сорокин остановился. Закурдаев, обменявшись с ним взглядом, побежал к опушке. Вернулся он через несколько минут.

— То ли там пойма, то ли луга, одним словом, километра на два ни одного кустика. И не видно никого.

— Вот они нас туда и заворачивают, — разгадал план немцев Сорокин. — Хотят переловить, как перепелов. Не получится.

— А правее, примерно за километр, мелколесье и кусты пойдут, — продолжал Закурдаев.

— Это то, что нам надо, — сказал Сорокин. — Туда и пойдем.

Он сделал знак рукой и пошел вдоль опушки. Закурдаев, Сапожников и Борька двинулись за ним. Теперь они чутко прислушивались к каждому звуку, доносившемуся из леса справа. И скоро поняли, что им удалось опередить немцев. Что погоня запоздала и уже, как бы ни спешила, все равно захватит лишь след пограничников.

Увидев на опушке кусты, остановились снова. Надо было хоть на минуту перевести дух. Закурдаев воспользовался этим, сел на траву и снял сапоги, чтобы вылить из них воду. Он как вылез из болота, так и бежал по лесу в сапогах, полных воды.

Борька, увидев на опушке бочажину, поплелся к ней, чтобы хлебнуть глоток. А Сапожников приложил к ушам ладони и прислушался.