Смерть и побрякушки (СИ)

— Спасибо, сама доберусь, — покачала головой Марина.

— Как знаете, — на лице дамы читалось сомнение.

И чего переполошилась? Квартира на замке, окна Марина проверила, все колющее и режущее припрятано, да и не будет мальчишка шлятся по дому, даром, она, что ли, выцыганила у соседей деревянную решетчатую «арестант-кроватку». Передернув плечами, Марина зашагала по коридору. С утра не отпускавший озноб трепал ее все сильнее, болела голова, а главное, невыносимо хотелось спать.

Кошмар последних дней помнился Марине смутно, мелькали лишь фрагменты, словно рваная пленка старой киношки. Коридоры милицейского морга, белый свет и оцинкованные столы, при одном взгляде на которые начинало ломить кости. Мужчины и женщины с привычными стылыми гримасами положенного по разнарядке сочувствия поверх невыносимо казенных лиц. Кладбищенская контора и оскаленная яростью мадам Маргарита, швыряющая сто баксов поверх пучка справок. Деловитый Лешка с ящиком поминальной водки. Незнакомые люди в строгих костюмах и с венками в руках. Прочувственные речи, ни слова из которых ни доходит до сознания. И поверх всего болезненно ярким пятном — два красных гроба.

Но даже дни не были так страшны, как ночи.

Марине не раз случалось проводить бессонные ночи. Журналистский хлеб не легок. То вечные разъезды, ожидания на темных холодных полустанках, ночевки черти где, когда возможность вздремнуть на стуле представлялась даром небес! Полуночные светские тусовки: туфли жмут, косточка лифчика вылезла и давит, а ты сквозь застывшую улыбку рассуждаешь об эстетике постмодернизма и роли прессы в современном обществе. Всяко бывало, но такого…

Ночь полнилась криком. Стоило Марине закрыть глаза и тихонько поплыть в сон, как из Сашкиной постельки раздавалось требовательное «мама!». Словно подброшенная, Марина срывалась с кровати и бросалась к малышу. Она протягивала руки, Сашка видел, что перед ним вовсе не мама и темноту спальни оглашал истошный вопль. Малыш отпихивал Марину ручонками, извивался и тут же воздух наполнялся омерзительным запахом. Скрутив бьющегося ребятенка, Марина меняла загаженный памперс, укладывала, закутывала в одеяло… Измученный битвой Сашка засыпал, Марина на подгибающихся ногах брела к кровати, ложилась… «Мама!» И все начиналось сначала.

Щемящая душевная боль, с которыми Марина сперва кидалась к малышу, очень скоро сменилась тупым раздражением. Постоянный крик елозил по истерзанным нервам и ей уже не было жаль Сашку, а хотелось только скорее упихать требовательного монстрика в кроватку и хоть на минутку, хоть на секундочку прилечь.

К середине ночи они достигали компромисса. Марина бродила по комнате, а Сашка, плотно охватив ее ручонками за шею, сидел у нее на руках и бессонными глазенками совенка таращился в темноту. Положить его было невозможно — он мгновенно заходился воплем. Марина наматывала бесконечные круги по лысоватому ковру и чувствовала как руки до отказа наливаются болью. Сквозь полусонное отчаяние пробилась мысль, что наплюй она на чертово ночное видение, не помчись к Алене, Сашка сейчас орал бы у себя дома, сам, без нее, а Марина бы спокойно выспалась. Тут же ей становилось стыдно, а оттого — еще гаже.

Засыпал Сашка под утро. Уложив, почти уронив его в кроватку, Марина брела в душ. Онемевшие руки никак не желали отвернуть кран. С трудом вымывшись, она варила себе громадную кастрюлю кофе. Помогало, но плохо. Муть в голове все равно не желала расходиться.

В этот день, решив, что после ночной баталии Сашка проспит минимум до вечера (сама бы она так и сделала!), Марина положила рядом с ним несколько игрушек. Возле кровати пристроила табуретку, на ней — чашка молока, и пакетик сока с предусмотрительно воткнутой соломинкой, пачка печенья, развернутые карамельками. Эти развернутые карамельки ввергали ее в самоумиление. Надо же, додумалась, догадалась, что малыш сам не сможет развернуть! Молодец! Марина критически прищурилась, прикидывая — дотянется малый? Дотянется! И тихонько выскользнула за дверь.

Неверный жигуль так и остался стоять возле редакции. Марина вскочила в троллейбус и поехала просить мадам Маргариту подменить ее на ближайшую пару дней. Затем помчалась в милицию, где молодой следователь битых три часа терзал ее бессмысленными вопросами и взглядами исподлобья, ему самому казавшимися весьма проницательными. А потом затрещал мобильный, звонили из конторы под названием «Де юре» и адвокатесса-праведница сообщила ошеломляющую новость — Пашка назначил Марину новым генеральным директором «Worldpress» и опекуншей ребенку и состоянию!

Марина покачала головой. А ведь она не знала, что Пашка детдомовский. Прожила с человеком год, а не знала. Может, сама виновата, никогда не расспрашивала. Честно говоря, неинтересно было — не предлагает Пашка с семьей познакомиться, и ладно, так даже проще. Детством любовника тоже не интересовалась. Ей вообще скучны были любые воспоминания времен соски и горшка. В это время человек еще не личность, а так — личинка, кусок мяса.

Интересно, с Аленой он говорил о своем детстве? Господи, о чем она думает! У нее зверски убили сестру — сестру-любимицу, сестру-разлучницу, и зятя — бывшего возлюбленного, нынешнего врага! Она же должна что-то чувствовать! Ну хоть что-то: боль, тоску, да пусть злобную радость! Но не было ничего, кроме гулкой пустоты. В глубинах души ворочались какие-то чувства, но недавний ужас и постоянная усталость поставили на их пути прочнейшую стену измотанности. Поспать бы часиков двенадцать, глядишь, эмоции и очухаются. Только где там поспать, когда дома Сашка.

Марина всмотрелась в поток машин. Сейчас быстренько мотнуться в редакцию, наскоро проглядеть номер и забрать жигуленок, а то на такси не наездишься. Марина глянула на часы, с сомнением покачала головой. Невозможно рано, но… Кто его, Сашку, знает, что там с ним происходит, да и адвокатесса чуть в обморок не плюхнулась, услышав, что малый один. Домой!

С Сашкой придется что-то решать. Детдом, конечно, ужас, но ведь Марина действительно не может оставить ребенка! Ну вот хотя бы сейчас — надо ехать в редакцию, а она катит домой! Полный абсурд! Да и вообще, о какой работе может идти речь, если каждая ночь станет бессонной?

Забежав в супермаркет, она наскоро покидала в сумку стандартный набор продуктов и надолго задумалась возле полок с детским питанием. Вот эти растворимые каши — они годятся, или как? Говорят, дети часто капризничают с едой. В конце концов, откажется — будет ходить голодным! Решительно загрузив в тележку каждого пакета по штучке, она покатила к кассе.

Вытащив из ящика почту, Марина заторопилась наверх. Поднимаясь к себе, она опасливо прислушивалась. Рева не слышно. Приободрившись, она вставила ключ в замок… дикий смрад ударил ей в ноздри. Зажимая нос, она наскоро закинула покупки на кухню и помчалась в комнату.

Вонью тянуло из кроватки. Уже догадываясь, что произошло, Марина обречено подошла. Посреди кровати, скрутившись невообразимым узлом и зажав в кулаке сплущенный пакетик сока, спал голопопый Сашка. Его головенка покоилась на сорванном памперсе. Ароматное содержимое памперса, видимо, многократно обновлявшееся, распределилось по простыне и подушке, кое-что лужицей застыло на полу. Табуретка перевернута, осколки чашки зубрятся ломкими краями, белые потеки молока вокруг, печенья и карамельки разлетелись по всей комнате. Прежде чем грохнуть табуретку, Сашка, похоже, швырялся игрушками, причем удивительно метко — единственная Маринина ваза, керамический шедевр, привезенный давным-давно из Средней Азии, лежала в осколках.

Марина уставилась на спящего малыша с глухой злобой. Почувствовав какие-то изменения в окружающем мире, тот завозился, пошлепал губешками. На замурзанной мордочке четко виднелись две проплаканные дорожки.

— Сама виновата, — тихонько прошептала Марина, — Нельзя было его оставлять, — ей снова стало безумно жаль Сашку. Бедный цыпленок, сколько же на тебя свалилось!

Она поставила чайник, вооружилась веником и стараясь не шуметь, принялась ликвидировать следы погрома. Вынула из шкафа чистое белье и склонилась над малышом. Памперс удалось вытащить без всяких хлопот, Сашка даже не шелохнулся. Но главные «сокровища кишечника» размазались по простыне. Марина тихонько просунула руку под легонькое тельце, головенка малыша ткнулась ей подмышку. Тоненькие золотистые волосики забавно щекотали кожу, а щечка была удивительно нежной. Марина невольно заулыбалась, вслушиваясь в ровное детское дыхание.