Смерть и побрякушки (СИ)

— Марина Сергеевна…

— Оставьте ее, Максим Григорьевич, толку сейчас не будет. Потом повесткой вызовете.

— Да врет она, не могла сквозь дверь слышать!

— Вы в нашем деле человек новый, — лысоватый эксперт глянул на взъерошенного следователя поверх круглых очков, — Слышала-не слышала, всяко бывает, навидаетесь еще. Одно могу сказать, если бы деваху не принесло, засуетились бы в лучшем случае дня через три. А пацану всего полтора годика, один, без воды и еды.

Марина тихонько скользнула в спальню, огляделась, настороженно зыркая на спящего Сашку. Вытащила из шкафа Аленкин теплый свитер, просунула головенку малыша в ворот, подвернула край, укутала. Взяла Сашку на руки. Пошла к входной двери, потом остановилась. Нет, она не может просто так уйти, это трусливо и подло.

На всякий случай прикрыв Сашкино личико плечом, она вернулась к центральной комнате. Встала в дверях, поверх головы работающего эксперта глядя на золотистые волосы Аленки, раскинутые, изломанные мукой руки, тонкие запястья, грубым шнуром примотанные к перекладинам детской кроватки и на запекшуюся кровавую черту, рассекающую горло сестры. На второе, бесстыдно изувеченное тело, тело мужчины, когда-то любившего ее, Марина смотреть не осмелилась.

Глава 3

— Бога ради, но какое отношение я имею к ребенку? — злобными глазами Марина глядела на сидящую напротив нее накрашенную мымру.

— Согласно завещанию Севастьянова Павла Афанасьевича вы назначаетесь опекуном его сына Александра, — адвокатесса тоже рассматривала Марину без малейшей симпатии.

— Что значит, назначаюсь? Меня кто-нибудь спросил? Я совершенно не собираюсь обзаводиться детьми, даже собственными, не то что чужими. Я работающая женщина, у меня дел выше крыши, газета, карьера… Мне что, все бросить и пеленки стирать? — явное неодобрение, сквозящее в каждом жесте собеседницы заставляло Марину еще больше заводиться. Да кто она такая, грымза в дорогущем деловом костюме, чтобы осуждать? Сидит тут, в своем кабинетике со стеклянными стенами, прозрачном начальственном аквариуме, позволяющем наблюдать за подчиненными в большом зале — не отлынивает ли кто от нелегкого нотариального труда. Выспавшаяся, надушенная, холеная, брезгливо поглядывает на серую от усталости Марину. Сама бы ты как выглядела, если бы которую ночь возилась с орущим пацаном?

— Опекун имеет право распоряжаться всем имуществом ребенка, а Павел Афанасьевич оставил немало. К тому же предусмотрена и очень щедрая оплата опекунского труда, — искушающе сообщила адвокатесса.

— Спасибо, не нуждаюсь, — коротко отрезала Марина, — Сама неплохо зарабатываю. У мальчика наверняка есть бабушка-дедушка, вот пусть они и займутся. Будет им утеха на старости лет, — Марина нервно щелкнула замком сумки и вытащила сигареты.

— Попросила бы вас не курить, — адвокатесса сурово воззрилась на Марину, — Насколько я знаю, ваши родители умерли.

— Я имела в виду Пашкиных родителей, — Марина сунула сигарету в рот и победно выпустила пышный клуб дыма. Ну и что теперь, госпожа адвокат, пожарных вызовете?

— У Павла Афанасьевича нет родителей, — госпожа адвокат не стала вызывать пожарных, предпочла проигнорировать Маринину выходку.

— Он что, в пробирке самозародился?

— Насчет самозарождения ничего сказать не могу, но воспитывался Павел Афанасьевич в детдоме, с его стороны нет никаких родственников. После нашего с вами телефонного разговора я подозревала, что вы можете отказаться от малыша, — по тонким губам скользнула презрительная гримаса, адвокатесса и не пыталась ее скрыть, — Поэтому навела справки. Маленький Саша является единственным наследником, а вы, в свою очередь, его единственной родственницей.

— Что же делать? Повторяю, я не могу взять ребенка. У меня нет опыта и вообще… — Марина неопределенно дернула плечом. Ей ужасно хотелось высказать праведнице-адвокатше, что она думает и о ней самой и о ее презрении, но Марина сдержалась. Сейчас только эта элегантная стерва способна подсказать выход из нелепой ситуации.

— Если вы отказываетесь от опекунства, малыш поступит в ведение государства.

Марина протестующе вскинулась. Что она о Сашке, словно он недвижимость какая? Впрочем, после собственного отказа от ребенка подобный протест выглядел бы глупо. Скрепя сердце Марина выдавила:

— Что значит «в ведение государства»?

— Детский дом! — холодно объявила дама, постукивая наманикюренным ноготком по толстой книговине жутко официального вида, — Имуществу Павла Афанасьевича найдут опекунов, те все продадут, деньги положат в банк. Украдут половину, конечно. Потом еще парочка кризисов и к совершеннолетию мальчика от состояния отца и следа не останется.

— Ничего, будет жить как все! — с еще большей злобой буркнула Марина. Нечего на нее давить, а тем более превращать в злодейку, обрекающую малыша на гибель!

Адвокатесса, видимо, почувствовала настроение собеседницы, потому что прекратила обсуждать дела имущественные. Она немного помолчала, давая Марине перекипеть, а потом вполне мирным тоном осведомилась:

— Как мальчик себя чувствует?

— Спасибо, плохо, — снова буркнула Марина. Она не собиралась принимать перемирие. Все вокруг добренькие, все за ребеночка радеют, одна она мерзкая тетка! А предложи Марина сейчас вот этой добренькой адвокатше: «Возьми опекунство, спаси дитенка от детдома…», вся эффектная прическа дыбом встанет. Руками начнет махать, про личные заботы рассказывать, объяснять, что она человек посторонний. Вот и Марина семейству Севастьяновых тоже посторонняя. И не надо про кровные узы, много та же Аленка про эти узы вспоминала, когда Пашку уводила!

Но в самом деле, что же теперь делать с Сашкой?

— Вы его с кем оставили? — элегантная адвокатесса все еще пыталась наладить отношения с бездушной девицей, от которой нынче зависела судьба беспомощного малыша.

— Ни с кем, — рассеяно обронила задумавшаяся Марина. Тишина, повисшая в кабинете после ее слов, заставила Марину поднять глаза на собеседницу.

— Ни с кем? Один? Вы оставили годовалого ребенка одного? — с почти мистическим ужасом переспросила адвокатесса.

— Сашке полтора, — еще ершилась Марина, но откровенное изумление на холеном лице юридической дамы вынудило ее занервничать. Действительно, как там малый, вон сколько времени ее нет дома.

Адвокатесса тем временем окинула Марину весьма странным взглядом, потом принялась укладывать документы в папку.

— Езжайте-ка домой, Марина Сергеевна. Здесь все бумаги, просмотрите на досуге. Возможно, вы правы, вы действительно не созданы для заботы о ребенке.

Марину передернуло. Конечно, эта совсем нестарая еще красотка, всего лет на пять постарше самой Марины, все всегда делает правильно: подчиненными командует, дела ведет, бумаги оформляет, с милицией ладит. А дома ее, неверное, ждут муж и двое детей и здесь она тоже идеально в курсе: что приготовить на обед, как решить задачку по математике, и с какого возраста можно оставлять ребенка одного. Что поделаешь, не всем дано.

— Если вы всерьез решили отказаться от опекунства, — между тем продолжала адвокатесса, — свяжитесь со мной как можно скорее. Думаю, обойдемся и без детдома, я смогу подыскать порядочного человека, который позаботиться о ребенке, — Она подала папку Марине, — И пожалуйста, когда некому посидеть с мальчиком, я охотно приеду к вам или пришлю кого-нибудь. Он еще слишком маленький, дети в таком возрасте нуждаются в постоянном присмотре.

Марина вышла из прозрачного аквариума, прошла между двумя рядами столов — за каждым, погруженные в бумаги, восседали безупречно-офисные господа. Краешком сознание Марина отметила, что при ее появление шелест бумаг стих и поймала несколько любопытных взглядов исподтишка. Похоже, история убийства и наследства здесь известна каждому. Наконец Марина очутилась в коридоре. Дверь за ее спиной захлопнулась, чтобы тут же открыться снова.

— Может, мне вас отвезти, быстрее будет, — озабоченно предложила адвокатесса.