Голая правда

Одним махом Шиловская из актрис третьего или даже четвертого плана перебралась на второй — и совершила этот марш-бросок так изящно и красиво, как только она одна и умела проворачивать подобные операции. О ней, точнее, об их браке заговорили. Евгения с удовольствием давала интервью, умудряясь даже девственно краснеть от интимных вопросов репортеров. С томной застенчивой улыбкой истинной скромницы она несла белиберду типа того, что жених требует от нее оставить сцену и что она не знает, как ей поступить. Раздираемая чувством и долгом, она находится в затруднении, что выбрать — любовь или призвание, она не может жить без света рампы и готова, кажется, ради этого пожертвовать своей неземной любовью.

Впрочем, Барыбин ничего подобного от нее не требовал, это Маргарита знала со стопроцентной точностью. Он просто не смел ничего требовать, ошеломленный натиском женской ласки, нежности и колкого остроумия, а может быть, такая мысль просто не приходила ему в голову. Однако в газетах появлялись заметочки, в заголовках которых красовался сакраментальный вопрос: «Любовь или сцена?» — покинет ли известная актриса театральные подмостки и мир кино ради нового замужества или нет? Евгения, все так же мило краснея, интимным шепотом уверяла, что Алексей умоляет ее завести ребенка, и тонко намекала, что она не в силах противиться столь естественному желанию влюбленного мужчины.

Ответ на этот вопрос затерялся в новых подробностях сногсшибательной брачной церемонии. Когда отгремела шикарная свадьба и невеста в белоснежном платье уселась за руль белоснежного «мерседеса», украшенного белыми же ленточками и белыми розами, вся столичная тусовка ахнула. Да, это был для Шиловской миг упоительнейшего триумфа! Триумфа, ради которого стоило терпеть даже бычью шею, простецкие повадки и интеллектуальную примитивность нового мужа.

После свадьбы Евгению сразу же завалили предложениями о киносъемках с пятизначными цифрами в контрактах. Она отказывалась. Но не потому, что решила стать примерной женой влиятельного супруга, — она выбирала. Выбирала режиссеров получше, роли покрупнее, гонорары побольше. И очень удачно выбирала.

Через год после свадьбы ее звезда достигла такой яркости, что в свете, отбрасываемом ее лучами, едва виднелась не только ближайшая подруга Величко, но уже даже и сам новоиспеченный муж. Теперь уже все говорили не «А кто это Шиловская? Жена того самого Барыбина?!», а «Кто такой Барыбин? Неужели муж той самой Шиловской?!».

А потом, судя по всему, Евгении понадобился новый скандал, дабы привлечь к себе угасающее внимание падкой на сенсации публики, — она решила оставить мужа, несколько удивленного таким поворотом судьбы. Озадаченный и разъяренный, Барыбин будто бы не желал давать развода, и вожделенный скандал был в полном разгаре. Теперь Евгения играла принцессу в руках восточного тирана.

После того как Женька решила разбежаться и со вторым, ну очень удачным мужем, который, по здравому разумению, сделал бы счастливой и более привередливую женщину, между подругами наступило едва заметное охлаждение. «Наигралась» — так думала Величко, когда видела, как Шиловская с медленной яростной ненавистью, презрительно растягивая слова и пренебрежительно кривя губы, выговаривает наливавшемуся бесплодным гневом Барыбину, пасовавшему перед ее воинственной женственностью.

«Не мое дело», — думала Маргарита, пока «воинственная женственность» Шиловской не затронула ее лично.

А когда затронула, Марго неожиданно для себя растерялась, сникла, отказалась от борьбы. Исходя по ночам злыми слезами, днем она, как всегда, весело целовала Евгению, встречаясь с подругой на репетиции, хотя на самом деле ей хотелось изо всех сил впиться зубами в подставленную для поцелуя нежную розовую мякоть щеки…

Черная кошка пробежала между ними из-за Владика Панскова. Сначала Шиловская не обратила своего высочайшего внимания на юношу с признаками творческой развязности, который после первого появления в театре произвел легкий переполох в романтических сердцах театральных див. Пока он пробавлялся на вторых и третьих ролях, называемых в пьесах «1-й юноша», «2-й юноша», «кушать подано», но, судя по всему, вскоре его ожидало амплуа первого любовника — так прытко и целенаправленно он стал прокладывать дорогу на театральный Олимп.

…Сидя в нагретой полдневным июньским воздухом квартире, по которой плавали носимые сквозняком клочья сигаретного дыма, Маргарита, не торопясь, наслаждаясь воспоминаниями, перебирала самые сладкие моменты их связи.

Несмотря на разницу в возрасте — семь лет, которая совершенно не смущала Влада, а Маргариту терзала ревнивой подозрительностью по отношению к более молодым соперницам, они быстро сблизились. Марго тогда еще была замужем, но это ее не останавливало, между любовью и замужеством она решительно выбрала конечно же только любовь.

Что послужило их сближению? Наверное, как всегда, то, что со стороны кажется пустяком, безделицей — несколько взглядов, смущение при неожиданной встрече, несколько дружеских поцелуев на совместных вечеринках, вино, выпитое из одного бокала… Маргарита и не заметила момента, когда легкомысленный кудрявый юноша стал ей необходим, как воздух. Теперь она просыпалась по утрам с чувством невероятной наполненности и счастья, впрочем сменявшегося иногда раздражающей неуверенностью в себе.

Когда первые, еще слабые лучи рассвета начинали проникать в щели неплотно завешенных штор, Марго приоткрывала еще слипающиеся сладким забытьем глаза, чтобы еще раз проверить, не сон ли, что он рядом с ней, чтобы вслушаться в его размеренное дыхание и, положив руку на левую сторону его обнаженной груди, почувствовать кончиками пальцев, как мерными толчками бьется сердце. Плавая в утренней блаженной дремоте, она осторожно, чтобы не разбудить, гладила кончиками длинных пальцев розоватую кожу его предплечья и щек, под утро покрывавшихся серым налетом щетины, и захлебывалась от неимоверного, казавшегося невероятным счастья.

Кажется, такое было с ней впервые… Ни замужество, ни рождение ребенка не приносили ей столько сильных и глубоких эмоций. За этим человеком, с усталой небрежностью принимающим ее бурные проявления чувств, она готова была идти на край света. Она готова была бороться за него до последнего вздоха. Полусерьезно, в минуты шаловливой нежности, когда его голова, как будто скопированная с одной из античных статуй Аполлона, мирно покоилась у нее на коленях, Марго с невидимыми слезами на глазах уверяла его, что она не потерпит соперницы и будет с ней сражаться до последней капли крови. Чьей крови, не уточнялось.

Ноздри ее взволнованно дрожали, расслабленные кисти рук сжимались в кулак, а Владик, прикрыв ресницами глаза и слушая одним ухом привычную болтовню, нежился в лучах почти материнской ласки. Он принимал их отношения как должное, не задумываясь над тем, как они будут развиваться.

Марго, говоря о потенциальных соперницах, представляла себе легкомысленных отроковиц, бросающихся на любого мало-мальски известного актера, чтобы выпросить у него автограф. В роли соперницы могла выступить и какая-нибудь юная коллега, и подобранная мамой невеста, но все они казались ей не слишком опасными. Ее главным оружием были опыт, умение бороться и… любовь.

Ревниво оглядываясь по сторонам, Марго не ожидала, что ее соперницей окажется Евгения. Когда же она обостренным чутьем заметила первые покровительственные услуги Шиловской и мелкие одолжения, которые Пансков воспринимал со щенячьей благодарностью, Марго не приняла это всерьез.

Зачем Евгении нужен этот безвестный мальчишка? Он же никто, темная лошадка, «кушать подано». Зачем он ей нужен? Он не принесет ей никаких дивидендов, ни денег, ни славы — ничего, кроме хлопот. Спрашивая себя и сама же утешая себя малоправдоподобными оправданиями, Марго проморгала тот краткий, но важный миг, когда в ее руках еще была возможность все изменить, миг, когда сам Владик еще не был приручен, когда Евгения не успела заманить его в сети блеском стремительно увеличивающейся славы.