Со мною в ад

— Если потребуется.

Я аккуратно заполнил и подписал обратную сторону пропуска и подал ему. Он встал, поглядел на меня — мне показалось, что он собирался сказать еще что-то, но промолчал, взял пропуск и пошел к двери. И, только открыв ее, чтобы выйти из кабинета, с неприязнью промолвил «до свидания».

Я взял листок, исписанный Томановым, прибавил адрес Дудова и сложил этот весьма скудный пока материал в новую тоненькую папку. Худо-бедно дело начато. Теперь вниз, в машину, — и через пятнадцать минут я буду на месте, а если придется трамваем или автобусом — тогда через двадцать пять — тридцать.

Но, как верно говорят люди, человек предполагает, а совсем другая сила располагает. Улица перед нашим управлением была с прошлой осени перекопана вдоль и поперек — там ремонтировали водопровод. А теперь вдобавок ко всему появился какой-то огромный автокран, укладывающий в траншею длинные красные трубы. И расположился он как раз возле моей машины. Мне стоило немалых трудов вывести ее задним ходом в переулок, ведущий к бульвару. Кроме того, я совсем забыл, что сегодня пятница и вдоль всего бульвара расположились грузовики и телеги, на которых сельчане привезли товары на продажу в свои павильоны. Ну, а сельские жители, известное дело, паркуют свои машины, как на комбайнерских площадках, не сообразуясь с городскими правилами. В общем, кое-как добрался я до бульвара Стамболийского, проехал мимо Русского памятника и Сердики, а отсюда уже был прямой путь к началу девятого маршрута — оказалось, что я потерял не так уж много времени.

Часы показывали десять тридцать. Как и на всех первых остановках любого транспорта, тут было не много народа. Продавец мороженого только что раскрыл свой зонт рядом с билетными кассами. Их было две, но только в одной сидела кассирша и считала стотинки. Стекло другой кассы было спущено и неплотно задернуто зеленой материей, за ней виден был пустой стол, на котором лежали рулоны билетов. Может быть, кассир ненадолго ушел и сейчас вернется? Однако я не стал ждать, пересек скверик и оказался на другой стороне кольца, где останавливаются и выбрасывают пассажиров прибывающие трамваи.

Они приходят почти пустыми, и нетрудно рассмотреть каждого, кто выходит из них.

Я остановился рядом с двумя киосками, в одном продавали газеты и журналы, в другом — разную галантерейную мелочь. Просто так торчать здесь бессмысленно, надо было хотя бы для вида чем-то заняться. Первой моей мыслью было купить газету, но, когда я вообразил, как прячу лицо за раскрытой газетой и делаю вид, будто погружен в чтение, а сам исподтишка наблюдаю за окружающими — как в старых криминальных романах, — мне стало стыдно, и я подошел к галантерейному киоску.

— Дайте мне, пожалуйста, пасту «Мери».

Никакого ответа.

— Пасту «Мери», пожалуйста!

— Нету! — послышался резкий женский голос.

— Тогда «Омнодент». Есть у вас?

— Нету! — еще громче ответила невидимая за кипами товара продавщица.

Я усмехнулся, поднял голову в сторону трамвайной линии — и увидел его.

Гено Томанов приехал не на трамвае, а на 65-м автобусе. Остановка находилась на другой стороне улицы, идущей в центр. Автобус пошел дальше, Гено постоял, огляделся и аккуратно пересек улицу. Он шел прямо на меня…

Я быстро повернулся спиной и буквально сунулся всем корпусом в окошко киоска.

— А шнурки для ботинок у вас есть?

Передо мной появились два длинных черных шнурка.

— Мне нужны коричневые и короткие.

Черные исчезли, но коричневые не появлялись, хотя я стоял и ждал. Гено в это время прошел сзади меня и уже приближался к навесу последней остановки. Я, собственно, сразу догадался, куда он шел. Мне не составило никакого труда быстро обойти круг и стать с противоположной — северной — стороны билетных касс у телефонной будки. Отсюда мне было прекрасно видно второго кассира, который уже сидел на месте и продавал билеты. Гено подождал своей очереди, купил билет и отошел. Кассир отпустил еще одного пассажира, снова опустил стекло и вышел из комнатки. Я миновал заднюю часть постройки и примостился около павильона — закусочной. Отсюда я увидел, как кассир вышел через служебную дверь и встретился с ожидавшим его Гено. Кассир внешне был похож на своего собеседника: такого же возраста, так же плешив и смугл, но ниже ростом и бородат, к тому же во время разговора он все время щурился и будто приглядывался к собеседнику — судя по всему, кассир был близорук.

Они обменялись всего несколькими словами. В сущности, говорил один лишь Гено, а кассир согласно кивал головой. Потом он снова ушел в здание касс, а Гено подбежал к остановке и вскочил в тронувшийся уже трамвай.

В пять часов пополудни я должен был пойти к Кислому на доклад, но без четырех минут позвонила Гичка, секретарша Кислого.

— Вы свободны, товарищ Дамов.

— Как понять?

— Доклада не будет. Его спешно вызвали к генералу. Я напомнила ему, но он отмахнулся — «завтра, завтра!» — и ушел…

Я повесил трубку, погладил ладонью блестящую поверхность стола. Нет на ней никаких пылинок, ничего нет на ней — ни бумаг, ни ручек и карандашей, ни украшений. Одна лишь папка. Но и в ней всего один-единственный листок, на котором я кое-как набросал свои гипотезы. Но это были, разумеется, самые общие соображения.

Спрятал папку в ящик, закрыл его, запечатал сургучом сейф и, надев плащ, вышел. Вчера дул довольно холодный для начала мая ветер, а утром по радио предупреждали, что ночью возможны заморозки.

Нет, ничего страшного, даже наоборот — прохлада была приятна. Неприятность ждала меня дальше: переднее левое колесо моей калеки совсем спустило и стало похоже на распластанную жабу.

Пришлось лезть в трамвай, которым я, честно признаться, пользовался очень редко. К тому же я забыл, что надо заранее покупать билеты, и всю дорогу трясся, ожидая контроля и зажав в руке два лева — на случай, если придется платить штраф. Так пропутешествовал я из конца в конец города и попал наконец на улицу Васила Ихчиева, 3.

Одноэтажный дом, покрытый турецкой черепицей, был очень старый, давно изживший себя и годный лишь на снос. Печальное чувство старости будто придавило его к земле. Только густая зелень во дворе, вишневые деревья, кусты и клумбы ярких цветов хоть немного скрашивали тяжкое впечатление от наспех сколоченных досок и узких окон с прогнившими ставнями.

Посреди двора в тени большой ветвистой вишни у чешмы [7] какая-то женщина мыла посуду. Я сразу догадался, кто она — маленькая, располневшая, но очень недурна собой в свои тридцать с лишним лет. Женщина собрала чистую посуду и пошла к дому, но, видимо, заметила меня и обернулась.

— Вы кого-то ищете? — заморгала она длинными подкрашенными ресницами.

— Вы Зорка Кираджиева, не так ли?

— Да, я Зорка.

Я показал ей свое служебное удостоверение. Она заметно смутилась.

— Мне очень нужно поговорить с вами. Или здесь неудобно?

Она все поняла — мои слова означали, что я могу вызвать ее в управление, а это было бы гораздо хуже для нас обоих.

— Да нет, почему же, заходите! — напряженно улыбнулась она. — Раз нужно… почему же… я не против… Пойдемте! — и пошла вперед.

Я последовал за ней. Она вошла в дом, поставила посуду на столик в маленькой прихожей и открыла дверь в свою комнату:

— Заходите.

— Вот, приходится беспокоить вас, — сказал я, садясь на предложенный ею стул у квадратного стола, покрытого чистой узорчатой клеенкой. — У меня к вам всего несколько вопросов, надеюсь, вы поможете мне.

— Да, конечно, только я не знаю чем… Я не очень-то вмешиваюсь в их дела, они…

— Ну, что знаете, — мягко прервал я ее. — Вы давно живете здесь?

— Да уж давно, восемь лет. Этот дом был деда Якима, и никак он не хотел продавать дом, зачем, говорит, мне деньги, на похороны у меня отложено, мне и не надо больше… Ну, ладно, а этот Гено — не знаю, говорили ли вы с ним, — так вот, этот Гено как завелся… Пришел сюда, как стал умолять, упрашивать, день за днем… Я, говорит, буду смотреть за тобой, живи здесь, никто тебя не тронет. Не знаю, как он уговорил деда Якима, но тот продал дом. Сначала я все удивлялась — зачем ему, Гено то есть, этот хлам, эта развалюха с клопами да тараканами. Но Гено, он хитрый, ему пальца в рот не клади. Оказалось, что за эту кучу гнили он, как собственник, получит две квартиры в новом доме, который строится. А мне пока комнату сдал… Он, Гено, еще тогда смекнул про это дело, все предвидел. Во-он эти дома новые, понастроили их кругом, только наш квартал остался, но к весне, говорят, и нас рушить будут. А Гено этот страшный человек, я точно говорю, через трубу пролезет, но свое отхватит. И все ему надо, все ему мало — одна машина есть, мало, давай вторую, да две квартиры, да участок дачный в Симеоново… И любовница туда же…