Австрийская площадь, или Петербургские игры

Поставив последнюю точку, он отнес репортаж в наборную и вернулся в кабинет.

Распахнулась дверь, и вошел Алексей Чернов. По его должности ответственного секретаря — ему был положен отдельный кабинет, но он пустил к себе Петра, потому что они много лет работали вместе и дружили.

— Ну что, болезный, поправляться пора, — сказал он, проходя к своему столу.

— И у нас с собой было, — в тон приятелю ответил Петр, потрясая двумя бутылками пива.

Пили без стаканов, радуясь светлому горьковатому напитку и приязнью друг к другу.

— В пятницу, ты ушел, подруга звонила. Ну, та черкешенка знойная, которая шефа на презентации вусмерть упоила…

— Альфия? — лениво спросил Петр.

— Она, — подтвердил Чернов. — Говорит, у нее в жэке полная лажа. Якобы сделали капитальный ремонт всех труб, деньги списали, а там и конь не валялся. Спрашивает, не напишем ли мы, чтобы этих паразитов зажравшихся прищучить.

Альфия была директором магазина. Во время обвальной приватизации на нее стали сильно давить, но Петр врезал жесткую статейку, и ее оставили в покое. В отличие от многих она добро не забыла и постоянно сообщала Петру всякие любопытные новости. Про себя Петр называл таких знакомых коротко источники. Как и у всякого хорошего репортера, их было у Петра много, в самых неожиданных учреждениях, ну а про мэрию и говорить нечего. При необходимости Петру сообщали даже, кто в Смольном с кем чай пил и чем закусывали.

— Да, если раскрутить, то слабо не будет, — сказал Петр, — в жилищном хозяйстве вообще черт-те что. Кто как хочет, так и ворует.

— И ведь с народом не делятся, суки прошмандованные, все себе и себе, — подначил Чернов. — Позвони в этот сраный комитет, интересно, чем отбрехаются?

— Там у них новый начальник, Клименко…

— Откуда же он взялся? — удивился Чернов.

— Говорят, Яковлев из района вытянул — раньше вместе работали.

— Тогда погодим, чтобы на работу пешком не ходить.

Они посмотрели другу на друга и рассмеялись, вспомнив про молодого ш I тишься.

— Господи, ну что ты пристал, зачем тебе это? — вздохнула Катя, но Петр уже понял: она расскажет все, что знает. Он молча сел напротив и стал слушать, запоминая самые важные, узловые моменты. В конце концов он понял суть дела.

Идея зрела давно. Еще года три назад Катины хозяева сговорились с мэрией о передаче целого квартала на Петроградской стороне австрийским фирмам для представительств, офисов и тому подобное. Передачу зданий планировалось провести не как обычную продажу недвижимости, а под прикрытием культурно-благотворительной акции международного характера. Шумиха в зарубежной прессе должна была стать бесплатной рекламой для привлечения клиентов. Возможно, планировалась и продажа, но по исключительно льготным ценам. Петр сразу же предположил, что львиная доля денег по этим сделкам, скорее всего, предназначалась отнюдь не городскому бюджету, а непосредственным участникам.

Видимо, Катя действительно не знала, а по ее положению и не могла знать, подробностей — кому сколько причиталось. С другой стороны, подобные аферы проворачивались в России сотнями, особенно в Москве. Доходы от них исчислялись миллионами долларов. Поэтому такая версия казалась Петру очень правдоподобной.

— Ты с одним человеком встречалась или с разными? — спросил Петр.

— С одним, и всего один раз. Он не похож на этих, ну, которые в кожаных куртках и с бритыми затылками. Совсем не такой, но, мне кажется, еще страшнее. Сам худющий, одет в дрянь за копейку, но чисто, а на брюках стрелка в лезвие наглажена. Только взгляд у него какой-то мертвый. И говорит, как командует. Зовут Глеб Васильич.

— Телефон оставил?

— Нет, сказал, найдет меня сам.

— Утро, конечно, вечера мудренее, — Петр задумался. — Но все к тому, что надо сдать ему информацию. Потихоньку, частями, без деталей. Лучше всего начать с каких-нибудь совещаний, где было много народу. Ведь ты говорила, что делала переводы…

— У меня даже протоколы есть в компьютере, я их и печатала.

— Участникам разосланы?

— Конечно, сразу же.

— Сколько их там было?

— Когда?

— Ну какая разница! Последний раз или предпоследний…

— Человек десять, точно не помню. Собчаковская Людмила, она там тон задавала, Уво…

— Уво — это кто?

— Мой непосредственный босс, — Катя чуть покраснела и отвела глаза, потом юрист, архитекторы, депутат, — этот, ты его знаешь, — с нерусской фамилией…

— Ягья?

— Да, он. Потом Кошелев из райадминистрации и Геппер, совладелец нашей фирмы из Вены. Остальных не помню.

— И этого хватит. Никто не установит, откуда к твоему Глебу Васильичу попала копия. А отдать ему надо именно копию, и ни слова больше.

— А потом? Он ведь на этом не отцепится…

— Потом? Не знаю, — честно признался Петр. — Но время выиграем, а там видно будет. Вдруг ты уволишься или уедешь за границу. Да мало ли…

— Ох, Петруша, ты все-таки очень умный. Если бы не пил и занялся делом!.. А, может, все образуется? — Катя совсем по-старушечьи развела руками, посмотрев на Петра. — Я тебе покушать принесла, там — в холодильнике. Думала, ты тут без меня бедствуешь.

Она скоро ушла, и Петр не стал уговаривать ее остаться. Из окна он видел, как из громоздкой темно-вишневой машины вышел шофер, чтобы открыть Кате дверцу.

А через некоторое время пришла Ира, и Петр почувствовал такой покой на душе, что все заботы и страхи сразу стали казаться мелкими и как бы позавчерашними.

— Я не знаю почему, чувствую себя счастливым, только когда ты рядом, позже говорил он.

— Ты забыл. Я же честно призналась, что колдунья, — сонным голосом отвечала Ира. — У твоих дверей налила в блюдце дождевой воды и порог обрызгала. Теперь ты без меня — ни шагу…

— Почему без тебя?

— …потому, что этой же водой я тебя окропила, тебя — спящего. А блюдце закопала черной ночью, в черном лесу, у Черной речки, под Черной горой.

Алые сполохи близкого рассвета летели с востока над тишайшим зеркалом Ладоги, дробились в озерах и протоках между сосновыми сопками Карелии и блекли в лабиринтах темных домов спящего Санкт-Петербурга. В этот же час над холодным со свинцом разливом Невы дрогнули и медленно поползли вниз исполинские крылья Дворцового моста. Подступало утро.

Неделю спустя полковник Микин, морщась, вскрыл конверт с разработочным рапортом, доставленным ему лично, без подписей и атрибутов положенной регистрации.

«Проведенными оперативными и специальными техническими мероприятиями установлено, — читал Микин, — что в 1992 году по предложению мэра Санкт-Петербурга Собчака и супруги канцлера Австрийской республики К. Враницки было принято решение предоставить один из кварталов нашего города для размещения инофирм. Среди организаторов этот план кодировался выражением „уголок Австрийской столицы“, сокращенно- „уголок“. В качестве места реализации проекта выбрана площадь на углу ул. Мира и Кировского (Каменноостровского) проспекта.

<…>

Рабочая группа подготовила технико-экономическое обоснование относительно размещения в прилегающих зданиях отделений фирм, представительств, бизнес-центра, казино, кафе, ресторана и гостиницы европейского класса. С австрийской стороны реализацию проекта взяла на себя фирма <…>, по заданию мэрии осуществлявшая реконструкцию аэропорта…»

1.8. А беда с того же дня ищет по свету меня

Внизу бухнула дверь, и донеслись удары острых каблучков по лестнице. Петр путаясь в штанинах, быстро натянул брюки на голое тело. Но шаги затихли этажом ниже.

Он прошелся по комнате. Здесь царило особенное холостяцкое запустение. Даже зимой, когда дочь была дома, жена к нему почти не заходила, а летом, отправив ребенка к ба бушке, вообще исчезала, оставляя Петра одного в пустой квартире. Он не мог точно сказать, когда начался их разлад. Видимо, после того, как Катя окончательно поставила на нем крест неудачника.