Муза и генерал

Он скрипит от ярости зубами, он приближается ко мне так близко, что тяжело дышать. Господи, как похожи любовь и ненависть! Властно и трепетно он сжимает мои плечи и разворачивает к себе, его рука на моей щеке, его рука на моем лбу, его пальцы очерчивают мой рот, моя голова следует его ладони, мои губы обмирают под его пальцами. Вопреки воле? Не знаю, способна ли я ответить хоть на один вопрос... Лелик - способен. Не ослабляя объятий, вполне адекватно он реагирует на телефонный звонок.

- Власов слушает. Здравия желаю, товарищ генерал!

Его способность говорить оскорбляет меня. Ничего себе всеядность: и я и генерал одновременно.

- Брось генерала, - шепчу я прямо ему в ухо.

Он трется щекой о мои волосы и прижимает меня к плечу. В одной руке я, в другой - трубка. Я отстраняюсь и медленно, пуговица за пуговицей, расстегиваю его рубашку.

- Товарищ генерал, нам необходимо топливо. Завтра на пять утра запланирована предполетная подготовка, на семь - полеты. - Его рука в попытке пресечь демарш страсти на второй пуговице твердо, до боли держит мою ладонь.

Я вырываюсь, я опускаюсь все ниже, ниже. Я добираюсь до брючного ремня, я вытягиваю ремень; сантиметр за сантиметром наматываю его кожаную, узкую плеть на кулак. Он замирает в ожидании, дыхание сковывает его грудь, и я прижимаюсь к ней лицом, и мои губы скользят вниз, к солнечному сплетению, к животу. Я слышу его глубокий вздох, он тяжело и натужно рвется из самых глубин тела.

Генерал повержен: в унисон с дрожью, сотрясающей наши тела, летит прочь трубка. Его сильные руки стягивают с меня свитер, обнажают мою плоть, его губы пьют мое желание. И было ему счастье: я хочу - и было мне счастье: он хочет.

Где-то далеко рычит голос деклассированного генерала:

- Але! Але! Где Власов! Немедленно соедините!

Мы собираем разбросанную по всей квартире одежду, торопливо натягиваем ее. Телефонная трубка, успокоившаяся на полу, молчит.

- Генерал не дышит. Довел старшего по званию? Не стыдно вот так немилосердно обращаться с начальством? Влетит тебе, Лелик.

Мои слова вытаскивают его из-под дивана, так вот куда улетели колготки! Он накидывает их мне на шею и затягивает узлом.

- Не твое дело, Вака.

- Как так не мое? С сегодняшнего дня и до конца предвыборной гонки генерал мне родней родного. Между прочим, сам редактор определил меня его штатным биографом. Завтра у нас первое свидание. - Лелея романтическую интонацию, я наивно вздыхаю. - И знаешь, что меня мучает, отчего я вся дрожу и потею: неужели он тоже имеет обыкновение набрасываться на невинных девушек? Скажи, Лелик!

Проигнорировав скабрезный намек, он оставляет мою шею, а вместе с ней и желание затянуть на ней колготки.

- Если ты напишешь эту статью, я не подам тебе руки.

С колготками на шее я пристраиваюсь прямо на полу, напротив Лелика, зашнуровывающего высокие летные ботинки, и рассуждаю просто, без аффекта:

- Лелик, все, что ты говоришь, - ужасно: нам что, придется заниматься любовью, даже не пожав руки? Радость моя, это просто разврат какой-то! По тебе плачет полиция нравов. Что же касается генерала и статьи о нем, это тебя не касается. Я сама решаю, о ком мне писать и что.

Сто мужчин из ста в ответ на мое непослушание выставили бы меня за дверь и больше не открыли, но, судя по всему, Лелик относится к редкостному нынче классу настоящих мужиков. Принадлежность к этому реликту определяет прежде всего отношение к женщине, которой дозволено многое, но не все. Не путать с подкаблучниками! Так отцы взирают на забавы дочерей, даже поощряя эти забавы, но степень дозволенности контролируют строго.

Обычно мужчины этого круга имеют высокий социальный статус, и многие горизонты власти им открыты, но они никогда не вступят в схватку с женщиной, и даже не в силу благородства натуры, а исходя из постулата, что женщина слабей и, в общем, что с нее взять. Не к лицу мужчине всерьез тягаться с ребенком. По-моему, это их кредо.

Нет никакого противоречия в том, что слабые женщины зачастую управляют этими столпами мироздания. И в степени управления есть равновеликое заблуждение обеих сторон. Сесть на шею такому непросто. Но возможно. Главное, не забывать: мужчина - часть природы, причем дикая. Дрессуре поддается не на основе общих методик, а при индивидуальном подходе. Индивидуумов из реликтовой группы, у которых глаз замылен властью: "Я сказал - все прогнулись" - надо бить с пофигистской небрежностью к регалиям, внезапно и влет.

Лелик поднял ко мне лицо, и я увидела, что он смеется, подавшись вперед, легко потянул меня за колготки. Сожалеет об утраченной возможности?

- Вака, понимаешь, есть люди, которых просто надо гнать из авиации, пока они все не разворовали, не развратили подчиненных, не загубили все, что создано.

- Так не молчи, напиши рапорт командующему, кассету приложим...

- Вака, я офицер и кляузами не занимаюсь. И вообще, я не собираюсь объяснять женщине то, чего она никогда не сможет понять.

Я чувствовала себя лошадью на привязи, и колготки здесь ни при чем. Пока Лелик собирал планшет, я улучила время и сунула кассету в угол, под диван. Судя по колготкам, пол там не моют годами.

Мы вместе вышли из подъезда. Впервые при свете дня мне представилась возможность разглядеть летный гарнизон. Если сравнивать его с гарнизоном подводников, в котором я прожила значительную часть своей жизни, то различие лишь в приоритетах: здесь статус памятника имеет стоящий на постаменте списанный самолет. В нашем гарнизоне памятником была списанная субмарина. В остальном же - полная идентификация объектов: однояйцевые коробки пятиэтажек - типичный образец гарнизонного домостроения на всем Кольском полуострове. Нет даже минимального архитектурного изыска, и это при том, что до города, небольшого, но обладающего некими архитектурными традициями, всего несколько километров.

Естественно, при полном отсутствии в данной местности чего-либо впечатляющего мы с Леликом произвели фурор. Повсюду распахивались окна, дамы стекались на улицу, бойко занимали места на скамейках. Тронутая до глубины души, я готова была отвесить публике поклон. Совершенно непроизвольно подруги по разуму создали критическую ситуацию, идеально подходящую для тестирования мужика на прочность. Скажем так: способен ли кавалер пренебречь ради дамы сердца общественным мнением и с большой степенью вероятности отшить соперниц?

Оглядев собравшихся, я вытащила из сумочки носовой платок классическое средство мести - и приблизилась к Лелику; затем, привстав на цыпочки, тщательно потерла ажурным платочком его щеку.

Лелик, демонстрировавший прежде безукоризненное поведение, граничащее с полной слепотой, обнял меня.

"Ого!" - подумала я.

Но в этот миг мои уши уловили его шепот:

- Перебор, Вака, перебор.

Я играю в карты, я поняла, о чем он. Обидно, что он понял, о чем я. Сунула платок в карман и повернулась к партеру спиной, на языке сцены это означало "занавес". Мы двинулись к автобусной остановке.

- Лелик, - пожаловалась я, - мне страшно, кто-то влез сегодня в мою квартиру, все перевернул, приезжай, будешь меня охранять.

- Вакочка, - сказал он, - я знаю, ты девочка способная, особенно когда врешь. Я не могу бросить гарнизон. Не придумывай, приезжай сама, у тебя же есть ключ.

Болван стоеросовый! Вбил себе в голову, что я вру на каждом шагу. Да, я вру, но не так часто и не сейчас!

- Да не могу я приехать, меня Василий не пускает, - раздраженно возразила я.

- Кто это?

- Мой сын.

- У тебя есть сын?

Он смотрел на меня как на инопланетянку. Хотя что тут удивительного, я - половозрелая тетка и вполне могу иметь сына. Сейчас с его глаз спадет пелена: моя девственность нарушена не им. Позор моей семье! Что скажет мама?

- А ты решил, что я рожаю одних дочек?

Я дерзко уставилась на него. Конечно, мне доводилось слышать о подобных неандертальцах, коих пугают чужие дети, для них женщина с ребенком явление абсолютно аморальное. Такое впечатление, что они к процессу деторождения не имеют никакого отношения, но чтобы герой неба Лелик...