Есть много способов убить поэта

Председателю правления Советского фонда культуры народному депутату СССР т. Лихачеву Д.С.

Уважаемый Дмитрий Сергеевич!

Сообщаем, что просьба Советского фонда культуры об ознакомлении с материалами архивного уголовного дела на Гумилева Н.С., рассмотрена нами совместно с Прокуратурой СССР (тов. Абрамов И.П.) и по ней принято положительное решение. Для работы с указанными документами сотруднику Вашего Фонда т. Лукницкому С.П. следует обратиться в Прокуратуру СССР, где в настоящее время находится дело на Гумилева Н.С.

С уважением Председатель Комитета государственной безопасности В. Крючков

И вот я в Прокуратуре СССР, в соответствующем управлении. Пошел представляться начальству. Илюхина, с которым говорил по телефону, на месте не было. Поприветствовал его заместителя Л.Космарскую, надписал ей свою книгу.

После этих необходимых политесов... читаю "дело" и делаю записи. Меня не подгоняют, и даже подсказывают детали, нюансы - прокурорские тонкости, которые я могу не заметить или не знаю, впрочем, касающиеся невиновности Гумилева, а не вины поэта.

После чтения дела пошел навестить своих бывших коллег на другой этаж.

Надо отметить, что "третий этаж" - это управление особое. Это Управление по надзору за исполнением законов в органах госбезопасности. И просто так там никто даже из штатных сотрудников прокуратуры не бывает. Я же, как пресс-атташе Прокуратуры СССР, бывал, мало того - подружился с некоторыми сотрудниками. Там много интересного. Попадались, не только фамилии осведомителей по линии, литературы и искусства, но и способы использования их и их показаний для сюжетов разного рода дел. Меня же интересовали сюжеты для моих собственных будущих романов. Их тоже можно было найти там.

Результатом моего первого чтения дела Гумилева стала небольшая статья в "Московских новостях", опубликованная 29 октября 1989 года:

"Прокуратура СССР по ходатайству Председателя правления Советского фонда культуры академика Д.С. Лихачева возвратилась к делу по обвинению русского поэта Н.С. Гумилева в участии в "Таганцевском заговоре".

Я знакомился с материалами, читая дело Н-1381. В нем более 100 страниц, значительную часть которых занимают письма, конфискованные при аресте Гумилева 3.08. 1921 года. Письма, как мне объяснили, не содержат криминальной информации и, вероятно, скоро дождутся своих литературных исследователей, ибо принадлежат перу друзей поэта, деятелей культуры и искусства.

Страницы пронумерованы пером и карандашом, иногда наблюдается двойная нумерация. Судя по этому и другим признакам, к делу возвращались не раз, и, может быть, сегодняшнее его появление в Прокуратуре СССР будет последним.

В деле имеются показания В. Таганцева, который заявил, что однажды через посредников Ю.П.Германа и В.Г.Шведова (Вячеславского) предложил Гумилеву сотрудничество и для этой цели передал ему деньги и ленту для пишущей машинки для печатания прокламаций.

Однако Гумилев никаких действий не предпринял, прокламаций не писал, хотя и не донес властям о готовящемся заговоре.

Но, зная Гумилева, можно смело утверждать, что ни в какой заговор он не верил, а деньги взял на хранение. Эти предположения подтверждаются также показаниями Гумилева, который сообщил допрашивающему его следователю Якобсону, что его посещал еще поэт Б. Верин, пытавшийся склонить его к разговорам о политике. Но Гумилев его не принял.

В дальнейшем В. Таганцев сообщил в своих показаниях:

"Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался".

Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств. Личность Гумилева, его литературные и научные труды, его вклад в культуру (в 33 года - профессор) никак не позволяют его считать врагом народа, ибо человек, сделавший столько полезного для страны, отечественной литературы, культуры, географии, дипломатии, этнографии, может быть народу только другом.

В деле имеется документ, датированный 24.08.1921 года: "Приговорить к высшей мере наказания - расстрелу".

И также ходатайство ряда деятелей культуры об освобождении Гумилева под их поручительство. Ходатайство подписали шесть человек, в том числе М. Горький, М. Лозинский, А. Волынский. Три подписи неразборчивы. Но это, скорее всего Б. Харитон, И. Мазуркевич, А. Маширов. К сожалению, оно передано было в ЧК 04.09. 1921 года, когда уже было поздно. По номеру регистрации можно, вероятно, установить, почему оно опоздало.

Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс: великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного человека, в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим детским почерком: "аполитичен".

Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".

После этой публикации мне снова позвонили, теперь уже из Управления по связям с общественностью КГБ СССР, поблагодарили за публикацию, поскольку теперь уже при работе с делом можно ссылаться на мнение прессы и, также, в соответствии с УПК РСФСР иметь информационный повод для подготовки ходатайства о пересмотре дела. И предложили еще раз просмотреть "дело".

ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Да, действительно, сколько всего нужного, важного, я пропустил в первый раз. Нашел массу нюансов для реабилитации в плоскости действовавшего УПК. После работы с "делом" меня пригласил заместитель генерального прокурора СССР И.П.Абрамов.

- Молодец, профессионально закрутили историю, - сказал он, - теперь надо положительно и грамотно ее закончить. Ведь вы и сами видите, что, исходя даже из "сценария" дела, Гумилев должен быть реабилитирован на основании хотя бы или отсутствия в его действиях состава преступления, или не доказанности обвинения. Последнее менее желательно. Так ведь?

Я внимательно слушал из его уст мои собственные слова, которые буквально полчаса назад говорил следователю. Но одну фразу я тогда следователю не сказал:

-А может быть - "за отсутствием события преступления", - предложил я вовсе н е в е р о я т н о е.

Абрамов поморщился, и я понял, что мы еще не готовы были прекратить игру в то, что заговор все-таки был.

-Народ нас не поймет, - сказал он много раз слышанную мной и принятую у функционеров фразу.

-Конечно, прямых доказательств - причастности Гумилева к преступлению нет, - продолжил Абрамов, - но есть проблема. Жив единственный свидетель, который может воспротивиться реабилитации, - Ирина Одоевцева8. Она в своей книге "На берегах Невы" продолжает настаивать на причастности Гумилева к заговору.

Я постарался объяснить Абрамову, что книга "На берегах Невы", выпущенная в 1967 году - это произведение художественное, где все действующие лица, пусть и с подлинными именами, но - ее литературный вымысел. А ее выступления по телевидению и в печати - цитирование собственных книг. Никакого отношения к показаниям по "делу" это не имеет. К тому же Одоевцева не хочет знать, что книга с названием "На берегах Невы" уже выходила в 1961 году. Она была написана моим отцом, который действительно любил Ленинград, защищал его, и не мыслил покинуть, сменив имя, хотя ему, дворянину, непартийному, нелегко приходилось. Он чтил память поэта Гумилева, и, собирая и храня документы о его творчестве и жизни с риском для своей, не мыслил досочинять, подсочинять или присочинять его биографию...

И тогда я осмелился задать вопрос: действительно ли Одоевцева с 1918 года была осведомителем Петроградской ЧК, и что, якобы, именно за это, на основании определенных обязательств перед ней спецслужбы отпустили ее в эмиграцию?

Может быть, Абрамов был не в курсе этого, он просто перевел разговор, заверив меня, что я могу быть полезен как консультант в процессе реабилитации Гумилева.

-Но процесс этот будет долгим, - добавил Абрамов, ибо на изучение десятков томов дела "Таганцевского заговора" уйдет много времени.