Язык ада.

— Мне никогда не нравилось путешествовать. Я боюсь самолетов. Ненавижу новые места. Но я всегда просыпаюсь с чувством, что что-то происходит, но совсем в другом месте, и я должна ехать туда, и так повторяется снова и снова.

Я получил объяснение — с десятилетним опозданием. И не важно, что даже сказанное вовремя — в то время — оно все равно не принесло бы мне утешения.

Перед нами возникли две тени. Было слишком темно, чтобы рассмотреть лица. Маяк, казалось, пронизывал темноту только вокруг себя. Когда мы приблизились, я узнал француза и переводчицу, которая работала в одной из газет Буэнос-Айреса. Они стояли в двух метрах от мертвого тюленя. Это был не тот, которого я уже видел: более крупный и намного дальше от отеля. У них были испуганные лица, но они не покидали свой наблюдательный пункт.

— Мне говорили, что была эпидемия, — сказал француз, которого звали Шребер. О нем мне рассказывал Кун. Француз занимался программами технических переводов.

— Я видел другого, поближе, — сказал я.

Он был не похож на животное. Скорее — на каменную глыбу. Глыбу с надписями. Я посмотрел на серую шероховатую кожу, покрытую полосками и пятнами, которые, казалось, образовывали беспорядочные знаки.

Анна прижалась ко мне. Она всегда испытывала панический страх перед мертвыми телами в темноте, водорослями, больницами и самолетами. Поэтому она всего этого избегала, за исключением самолетов.

Несмотря на вид тюленя, разлагавшегося у моих ног, я вдруг понял, что проголодался, наверное, из-за морского воздуха, который всегда возбуждал у меня аппетит, благо, можно было обойтись без аперитива.

Я посмотрел на часы.

— Без пятнадцати девять. Скоро ужин.

— Холодно. Вернемся в отель, — попросила Анна.

Шребер швырнул в море камень. Но раньше моря его поглотила темнота. Мы с Анной повернули обратно, оставив француза и женщину стоять на берегу.

Маяк погас, дорога не освещалась, не было даже автомобилей. Освещенная гостиница казалась единственным обитаемым местом.

Прежде чем мы вошли в отель, я задержал Анну: взял ее за руку, привлек к себе и поцеловал. Она ответила на поцелуй, но потом сказала:

— Это ничего не значит. Это как письмо, которое один человек посылает другому, они далеко друг от друга, и так и останутся — далеко.

Я как будто вернулся в прошлое. Я подумал: десяти лет еще не прошло. Это такая машина времени, сделанная из песка, мертвых водорослей и порывов ветра. Еще должны будут пройти пять лет, прежде чем я познакомлюсь с Еленой в издательстве, среди книг, сложенных штабелями. Сейчас я был в десяти годах от сегодняшнего дня, и мне еще предстояло потерять Анну.

Она повела меня к отелю, потому что я ничего вокруг не видел. Машина времени начала свое медленное возвращение: скоро мы вернемся в сегодняшний день, где мы уже ничего друг о друге не знаем.

VIII

Мы шли в молчании. Не отдавая себе отчета, я ускорил шаги, так что Анна осталась сзади.

— Смотри, там какие-то люди, — сказала она.

Я поднял голову и посмотрел на затемненную половину отеля. На последнем этаже виднелся движущийся свет.

Мы вошли в холл. Признаки общего напряжения были настолько очевидны, что не оставили времени на вопросы: шофер микроавтобуса выбежал из отеля с такой поспешностью, что едва не сбил меня с ног, группа переводчиков окружила Химену, предлагая ей сходить выпить, консьерж нервно кричал в телефонную трубку: «Клуб Сенда? Комиссар не у вас? Скажите ему, это срочно. Пусть приезжает в гостиницу „Маяк“».

Я столкнулся с Исласом, который бродил по холлу с отсутствующим видом, как если бы он пришел на собрание, где не было ни одного знакомого человека; я спросил у него, в чем дело.

— Всех всполошила эта девушка из газеты, — ответил он с такой застенчивостью, как будто ему надо было говорить о совершенно чуждом ему событии. — Что-то произошло наверху.

Я поднялся на лифте на пятый этаж. Это была нежилая зона; некоторые номера использовались под склады. Дверь, ведущая в другое крыло здания, была открыта. С той стороны находилась группа людей с фонарями. Все молчали, стоя на краю плавательного бассейна. Поскольку фонари были направлены вниз, лиц практически не было видно. Я узнал только Куна, на голову возвышавшегося над другими.

Бассейн, как и весь этаж, был без отделки — голый цемент. Он начал уже разрушаться от непогоды, потому что над ним не было ничего, кроме железного каркаса стеклянной крыши, но без стекол. Самая глубокая часть бассейна частично наполнилась водой — из-за дождей. Лучи фонарей задержались на несколько мгновений на дне, а потом медленно поползли вверх — к незастекленной крыше. В воде, лицом вниз, лежал труп, одетый в голубую куртку. Правая рука полностью ушла под воду, но на левой были хорошо видны перстни — луна, глаз, оса и сердце.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ИНОСТРАННЫЙ ЯЗЫК

IX

На нижнем этаже располагались различные помещения, предназначенные для многочисленной прислуги, хотя отелю еще ни разу не удалось набрать полный штат. В одну из этих комнат, № 77, отнесли завернутое в покрывало тело Валнера и уложили его на непокрытый тюфяк. Пусть и мимолетно, но мне удалось рассмотреть убогую комнатушку, едва освещенную слабой лампочкой: голые стены, слишком крупный для узкого ложа труп, с упавшей на пол рукой, с которой стекала струйка воды.

Появился одетый в костюм и при галстуке администратор гостиницы по имени Рауач — его я до сих пор не встречал, — демонстрируя всем своим видом отчаяние и одновременно решимость навести порядок. Он прибежал в отель на ночь глядя, чтобы отдать необходимые распоряжения и утвердить свою невиновность.

— Гостиница не несет никакой ответственности. Все прибывшие были предупреждены об опасности в случае перехода в недостроенное здание.

Двое полицейских прибыли на джипе: комиссар Порто-Сфинкса, Гимар, и медлительный толстый сержант. Сержанту поручили сделать фотографии до начала осмотра мокрого тела. Я наблюдал за ним; сразу было понятно, что он не привык обращаться с трупами. Он несколько раз сфотографировал тело, стараясь держаться от него как можно дальше.

— Подойди ближе, парень, — приказал Гимар тихим голосом. — Мне нужен труп, а не пейзаж.

Мы все, приглашенные на конгресс и ставшие зрителями этой драмы, собрались в баре, тогда как все остальные — комиссар, Рауач, врач, которого разбудили среди ночи, чтобы выписать свидетельство о смерти, — были ее действующими лицами. Осознавая свою роль, они разговаривали слишком громко, но при этом старались сохранить конфиденциальность, прибегая к специфическим выражениям и недомолвкам. Мы следили за каждым их шагом, стараясь разобраться в этих обрывках бессвязной информации.

— Мне нужен список фамилий и номеров, занятых приезжими, — сказал комиссар консьержу. — Кто нашел труп?

Химена уснула в одном из кресел в холле. Чтобы привести ее в чувство, ее отпаивали коньяком, но явно переборщили с дозой.

Анна разбудила ее, встряхнув сперва осторожно, а потом достаточно энергично. Химена взглянула на комиссара и фамильярно с ним поздоровалась. Он спросил о ее дяде, о матери и о каких-то других родственниках и, покончив с семьей, о мертвеце.

— Я искала Валнера повсюду.

— Зачем ты его искала?

— Мне поручили подготовить репортаж о конгрессе. Консьерж мне сказал, что он видел, как Валнер поднялся по лестнице. Я постучалась к нему в номер, но там никого не было. Я услышала шаги по лестнице, выглянула в дверной проем и увидела мужчину, который поднимался вверх. Мне показалось, что это был Валнер в своей голубой куртке. Он поднялся на пятый этаж.