Презентация с трупом [СИ]

— А я не люблю, когда меня по носу бьют, — насупился Степка. — Мне его сломали еще когда я первый разряд по боксу зарабатывал. У меня какой–то рефлекс проснулся, я ему в пятачину заехал и с лестницы спустил. Весь пролет так и кувыркался.

— Ну и? — с любопытством поинтересовалась дружески обнявшая Шуру Варька. — А потом?

— Да ничего потом, — пожал плечами Степан. — Перешагнул я через него и пошел к себе в контору. Время–то рабочее было. А он на меня заяву собрался накатать. Нет, вы скажите, за что?

— Хорек, — он и есть Хорек, — констатировал я. — Гнида, одним словом. Я бы, не только перешагнул, а еще бы по ребрам его потоптался!

— Степа, возьмите и за наши деньги «паленки», — улыбнулась Варька и достала из кармана сотню, затем еще одну. Нет, в ценах на предметы первой необходимости она ориентироваться никогда не научится.

— Без сдачи? — получив на руки две сотни изумился он.

— Да какая там сдача, — милостиво отмахнулась владелица детективного агентства «Санта — Барбара», — на все берите.

Степка тут же умчался за «паленкой» и, вероятно, еще на лестнице ведущей на первый этаж встретился с очередным участником этой истории. Хотя вряд ли, — если на лестнице, тот появился бы раньше. Скорее всего профессор Чупрына повстречался Степану где–нибудь на выходе из ДК. Потому что, явись Филя чуть раньше, дальнейшие события могли бы развиваться по другому.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Поскольку Варька и Шурка начали тихонько шептаться, я чтобы не мешать, увлек Людку к стойке. Попутно обнаружил там еще одну откупоренную бутылку водки. Самогону, конечно, оставалось море.

— Людмила, можно тебя на минутку?

От елейно–чинного дребезжания хорьковского голоска откуда–то из глубины моего естества вырвалась неуправляемая звериная ярость. Ненависть бродяги–пирата к фарисействующему ростовщику, ненависть полунищего крестоносца к зажравшейся придворной сволочи, ненависть человека всю жизнь дерущегося за свою свободу к тем, для кого холопская доля — слаще всего на свете.

Все эти образы разом промелькнули в моем сознании. Я и не думал, что я, тот прежний, все ниспровергающий идеалист от «свободной» журналистики, столь быстро могу воскреснуть в пьяном сознании себя нынешнего, Варькиного. Одетого в джинсу от черт–знает–кого и, что там говорить, пребывающего в неге и холе.

Нет, надо же! Я медленно обернулся к Хорьку. Степки эта падла испугалась, не подошла к Людке, когда тот рядом с ней был! А я, значит?..

Раздвоенность, а скорее, размноженность сознания вернулась. Совершенно отчетливо, рельефно и сочно я вдруг начал воспринимать все, что происходит вокруг. Горлышко бутылки так удобно улегшейся в мою ладонь. Потупившуюся Людку, нервно теребящую дешевенькие часики на левом запястье. С любопытством таращившуюся на меня и облокотившуюся на стойку Зинку Балагурову. Кукольнолицее создание, опасливо жмущееся к ближайшей колонне. Еще чьи–то лица…

— Воспринимать, но не анализировать, — наставительно сказала Варька, много позднее, когда я пересказывал ей мои ощущения и подлив нам обоим «Бакарди» сердито буркнула себе под нос. — Берксеркер чертов!

Не знаю, может быть, она и права.

— Ты что, козел? — медленно надвигаясь на Хорька и заводя сам себя зарычал я. — Ты что, падаль, думаешь, что я такой же добрый, как Степка? Я тебя, сука, бить не буду. Я тебя, гада, просто убью. Ты у меня слезами кровавыми умоешься!

Хорек увидел бутылку, глаза его испуганно метнулись из стороны в сторону. Бесполезно. Те, в ком сейчас возобладал страх, помехой мне быть никак не могли. Остальные продолжали наблюдать за происходящим с отстраненным любопытством. И верно, что за пьянка без драки? Он осторожно попятился назад.

— Пить надо меньше! — оказавшись на достаточно безопасном расстоянии буркнул Хорьков и ни на кого не глядя скрылся за дверью кинозала.

— Витя, ну что ты в самом деле! — громогласно попеняла Зина Балагурова. — Нам только драки не хватало.

— Драка? Какая такая драка? — раздался радостный голос у меня за спиной.

— Ой, профессор, какими судьбами? — тщетно пытаясь изобразить радушие простонала Зинка.

— Филя, привет! — моментально успокоившись я протянул руку вновь прибывшему.

— Привет… приветик, — здоровался он то с одним, то с другим. — А Галка, где?

— Сейчас найдем, — я со всем старанием обвел глазами затянутый клубами табачного дыма холл. С первой попытки обнаружилось лишь то, что жена профессора Чупрыны, моего приятеля Фили, стоит за его правым плечом. — О, Наташенька, дорогая, здравствуй!

Озирая окрестности второй раз я понял, что, кажется, мой друг достаточно навеселе. Его заметно повело в сторону, да так что пришлось ухватиться за кого–то из мимо проходящих дам.

— Во! — с третьей попытки я наконец обнаружил виновницу торжества. Сидя на подоконнике и куря она оживленно болтала о чем–то с Шурой и Варькой.

Покуда я сопровождал профессорскую чету, Людка, отправилась в туалет. На всякий случай, я решил не упускать из вида дверь кинозала по крайней мере до тех пор, когда моя юная подружка не вернется.

— Варвара Викентьевна, позвольте вам представить. Профессор Филимон Чупрына и его супруга Наташа. Я вам о них рассказывал.

— Очень приятно, — благосклонно улыбнулась Варька.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Так с кем ты драться собрался? — поинтересовался Филя, извинившись перед Галкой за опоздание произошедшее по причине обильных возлияний на дне рождения сестры присутствовавшей рядом жены.

— Хорек, сволочь, совсем оборзел, — чувствуя себя не совсем в своей тарелке под Варькиным вопрошающим взглядом сообщил я.

— Да Хорьковскую харю давно начистить пора! Вить, давай ему морду набьем, козлу! А? — оживился профессор.

Тридцативосьмилетний Филимон Чупрына — личность в нашем городе достаточно известная. Кстати, он действительно профессор кафедры философии, а ученое свое звание умудрился заслужить в младые годы, когда ставшая ему родной кафедра занималась еще философией марксистско–ленинской. Естественно, никем иным кроме ортодоксального марксиста–ленинца Филя в те годы стать не мог и однажды даже умудрился быть избранным в нашу городскую думу от КПРФ.

В этом качестве он героически бился, то со свободной — в кавычках и без — прессой, то с ночным засильем эротики на местных каналах кабельного телевидения, то с новой «демократической» властью. Мы с ним пару раз схлестывались на страницах разных изданий, не будучи знакомы очно.

В последствии, когда я уже наелся до сыта полунищей «свободы» и «демократии», а Филя вышел из КПРФ и разругался с руководителями местной партийной ячейки, обвинив их в сотрудничестве с антинародными, по его мнению, властями, мы встретились в «Желтушке» и на удивление быстро сошлись. Я там экспериментировал по части воздействия на коллективное бессознательное массового читателя, Филя же проповедовал свои идеалы, сражаясь одновременно и с коммунистами и с демократами. В общем, всю свою сознательную жизнь профессор Чупрына против кого–нибудь да боролся.

Особенно яростно сражался он с хорьковским изданием, главным образом потому, что Хорек со свойственной ему трусостью боявшийся затронуть сколь–нибудь значительное лицо в нашей местной политике, весь пафос обличающих «звериный оскал коммунизма» статей направлял в адрес безвредного, в общем–то, профессора. Каких только гадостей не писали там о Чупрыне.

Так что Хорькова Филя ненавидел яростно и пылко, а ненависть свою нес открыто и гордо, подобно тому, как «Свобода на баррикадах» с картины Делакруа, несет под красным знаменем свой оголенный бюст.

— Мальчики, давайте договоримся. Только без жертв! — нахмурилась моя хозяйка.

— Ну что вы, Варвара Викентьевна, — с трудом осилив ее отчество развел руками пьяный профессор. — Обижаете!

Тут как раз прибыл Степан с шестью бутылками водки и наступило всеобщее оживление. Некоторое время ушло на то, чтобы поделиться пойлом с окружающими и Степка начал разливать. Вскоре выяснилось, что Филимону не хватает стакана, а Наташка завредничала и не захотела отдавать ему свой. В экспедицию за стаканами мы с Филей отправились к стойке.