Вероника Марс

Вероника села на диван.

– Это тебе мама сказала?

– Нет, – ответил он хмуро. – Но я так слышал.

Вероника уставилась на него, на этого маленького незнакомого человека. На своего брата. Лиэнн не пила на его памяти, но у него все равно был загнанный взгляд ребенка алкоголика: стойкий, скрытный, осторожный. Может, это был побочный эффект жизни среди стольких тайн и лжи… С отцом, который нашел в себе силы бросить пить, но не нашел сил бросить аферы. С сестрой, которая родилась и воспитывалась преступницей. С мамой, которая держала прошлое под замком в своем сердце, как постыдный секрет.

– Он сказал, что она была… подсобницей?

– Пособницей?

– Ага, – кивнул он. – И значит, она тоже может сесть в тюрьму, и я останусь один.

Вероника не сразу нашлась, что ответить. В аквариуме открылся и закрылся электронный сундук с сокровищами, ритмично выпуская пузырьки. За дверью в их кабинет она слышала негромкий, ласковый голос отца, но не могла разобрать слов. Она не знала, о чем именно они сейчас говорят, не знала, чем может помочь ей Кит на этот раз. Но она повернулась обратно к Хантеру. Повинуясь минутному порыву, она быстро обняла мальчика. Его худые плечи напряглись. Вероника нагнулась к нему поближе и прошептала:

– Хантер, послушай. Я не знаю, что будет дальше, но одно я тебе обещаю. Ты никогда не останешься один. Если что-то случится с мамой, даже если ей придется сесть в тюрьму, я о тебе позабочусь, хорошо? У тебя есть я. И я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Она почувствовала, как по его позвоночнику прокатился одинокий всхлип. Потом он сразу расслабился. Он обвил руками ее шею и обнял ее в ответ.

Несколько минут спустя Кит открыл дверь и пропустил вперед Лиэнн. Ее лицо было покрасневшим и влажным, но она казалась спокойной и решительной. Увидев, что Хантер сидит рядом с Вероникой на диване и смотрит картинки в «National Geographic», она улыбнулась.

– Пойдем, Хантер. Нам пора. У Вероники и Кита наверняка много работы.

Вероника встала с дивана.

– Я провожу вас до двери. – она точно не знала почему, но она еще не была готова прощаться.

Внизу, у самого выхода, она остановилась. Вероника вспомнила, как таким же солнечным днем, уже почти неделю назад, мама провожала ее до двери после их первой за целых одиннадцать лет встречи. Еще один сильный момент. Кто-то снова спешил скрыться за очередной дверью, снова проложить расстояние друг между другом, словно обе они были пока не в силах преодолеть обрушившиеся на них одиннадцать лет тишины.

Всю последнюю неделю Вероника вела себя осторожно рядом с матерью. Она обмотала себя цепями и колючей проволокой, стараясь изо всех сил вести себя профессионально и отстраненно. А значит, ничего не выпускать наружу. Не показывать свою боль, свое горе, свои старые шрамы, которые оставила после себя Лиэнн. И значит, не испытывать к ней жалости. Вероника могла ничего к ней не испытывать.

Но сейчас это было так сложно. Может, виной тому была усталость – две недели недосыпания, дурных снов и кошмаров наяву. Или виной была сама Лиэнн, такая открытая и беззащитная сейчас, на пороге, не знающая, куда деть свои руки. Всю жизнь, которую Лиэнн построила из праха всех сожженных ей когда-то мостов, только что сровняли с землей. Она считала, что у нее была семья, но все это оказалось ложью. Ее предали и бросили.

Этого наказания было достаточно за них всех.

Вероника повернулась к Лиэнн и быстро, чтобы не успеть передумать, крепко ее обняла.

Спина Лиэнн была теплой и исхудавшей, и позвоночник весь напрягся от ее прикосновения. Неровно дыша, она слегка дрожала в объятиях дочери. Вероника на секунду закрыла глаза и выдохнула.

Прощать было не в ее характере. Но она устала воевать на этой войне.

– Пока, мама, – прошептала она. И открыла дверь.