Полторы минуты славы

— Даже не знаю, срочно ли это, — замялся Самоваров.

— Что, Колян, опять пироги с курятиной? — подсказал Стас. — В принципе я не против, но не сегодня. Или сегодня, но где-то после восьми. Дождешься?

— Нет у меня пирогов. Не в пирогах дело.

— Тогда в чем?

— Кажется, я знаю, где теперь Карасевич.

Глава 13

Незаинтересованные свидетели. ЛЕВ КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ

— Так-так-так! — насторожился Стас. — И где же, по-твоему, находится наш выдающийся соотечественник?

— В Луначарке. В психиатрическом диспансере.

— Откуда у тебя такие сведения? Он что, свихнулся?

— Не знаю, — с сомнением протянул Самоваров. — Слушай, ты помнишь такого умалишенного Тормозова? Алексея Ильича?

Стас взмолился:

— Нет! Только не это! Ты таки подруживаешь с ненормальными любимцами твоей соседки? Помяни мое слово: старая мегера погубит тебя!

— Успокойся, я встретил Тормозова совершенно случайно. Мы с Настей вдвоем его встретили, — пояснил Самоваров. — Он, конечно, понес всякую околесицу и в том числе рассказал...

Самоваров изложил сперва тормозовский бред, а потом рассказ Катерины о дипломной постановке пьесы Чехова.

— Слушай, в этом безумии что-то есть, — согласился Стас. — Звони безутешной жене, пускай завтра едет в психушку опознавать. А я, знаешь, тоже не промах — беру сейчас автограф у артиста Рябова. Во как! Лед у нас не-только тронулся, он попер, все сметая на своем пути.

Саша, уже написавший на своей бумажке две строки невнятным школьным почерком, поднял на него изумленные глаза.

Стас подмигнул:

— Пишите, Рябов, пишите!

Следующее утро у Стаса вышло спокойным, без сомнительных встреч и беготни под дождем. В его кабинете ровно в десять уже сидели свидетели — Тошик Супрун и Женя Смазнев. Они добросовестно пытались описать незнакомцев, побывавших в окрестностях павильона накануне исчезновения Карасевича. При этом Женя подтвердил, что на видеозаписях, сделанных и в мебельном салоне, и в модельном агентстве, запечатлен именно тот человек, стоявший под деревом недалеко от павильона. То есть Серый, который пас бедного Сашу Рябова.

Затем речь пошла о синем бумере, стоявшем в тот же день у «Сомерсетта».

— Это новая модель, довольно продвинутая, — утверждал Женя. — Я хоть только зад один видел из-за кустов — в профиль и полупрофиль — но сразу бумер узнал. Ихний модельный ряд! У этой тачки ведь какой был зад? Как бы убегающий! Ни с чем не спутаешь. Он примерно такой...

Женя, приподнявшись со стула, чуть прогнулся и оттопырил собственный зад.

— Не показывай на себе, — суеверно предостерег его Стас. — По-твоему, это убегающий? Ладно, поверим на слово. Номера видел?

— В полупрофиль, — ответил Женя. — 9339. Вроде бы так...

— Гонишь, — влез в разговор Тошик. — Номер был совсем другой!

— Я вас, Супрун, в коридор удалю, если будете сбивать парня, — строго оборвал его Стас. — И начнется у нас не милая беседа, а запись показаний под протокол, чего ваш друг боится как огня. Дополнять его можно, а вот противоречить нельзя. Потом я и вас выслушаю.

Тошик вдруг сорвался с места:

— Нет, меня нужно выслушать именно сейчас! Его глаза округлились, черные кудри тучей взметнулись на буйной голове.

— Я выслушаю вас позже, — повторил Стас.

— Только сейчас! Понимаете, я художник, живописец, — беззастенчиво объявил Тошик, забыв в эту минуту про мамины и Сашины полотна. — У меня память образная! И зрительная! То я совсем ничего не помню, то вдруг ни с того ни с сего перед глазами все так ясно встает! До удивления.

— Ладно, давай удивляй, — нехотя согласился Стас.

— Понимаете, — начал Тошик, возбужденно блестя вишневыми глазами и распаляясь все больше и больше. — Теперь я вспомнил все! В тот день перед обедом постельную сцену снимали, с Островским. Я кровать давно подготовил, мне там делать было нечего — это гримерша обязана при Лике безвылазно торчать. Как раз с утра жарища началась, тон у Лики с носа так и потек. А я вышел. Просто воздухом подышать вышел. Наверное, за полчаса до того, как Женька со своим гуляшом притащился. Мама в павильон окрошку принесла. Мне тарелки расставлять не хотелось, тем более что с ней пришла Сашка. Она пусть и расставляет!

— К чему так подробно рассказывать о прошлогодней окрошке? — заметил Стас. — Учти, меня дела ждут.

Тошик обиделся:

— Так я ж общую картину восстанавливаю! Тут каждая деталь важна. Так вот, сижу у павильона на кирпичах — у нас с одной стороны бетонные панели лежат, а с другой — кирпичи (мы два простенка разобрали, декорация не помещалась). Сижу и вижу боковым зрением — подъезжает к соседнему цеху хорошая машина. Повернулась — синий бумер. Сроду таких тут не водилось.

— Точно, синий, — подтвердил и Женя Смазнев.

— Ярко-синий? Светло-синий? — переспросил Стас.

— Ни то ни другое. Я живописец... Хмуро-синий, я бы сказал.

Стас удивился:

— Серо-синий, что ли?

Тошик почесал кудрявый затылок:

— Нет, и не серо-синий. Этого словами не расскажешь. У меня тут этюдник с собой, я вам такой цвет на палитре смешаю.

Непонятно было, как он собирался получить хмуро-синий: ведь в этюднике у него, по обыкновению, лежали только зеленущая ФЦ и марганцовочный краплак.

— В общем, интересная подъехала машина, — продолжил Тошик. — Хмыри из «Сомерсетта» все на «японцах» ездят, б/у. Вышли из бумера двое...

— Как они выглядели? — вопросом перебил его Стас.

— Обычно, — пожал плечами Тошик.

— Тоже мне живописец!

— Да они неживописные были! Дядьки как дядьки. В каких-то дурацких серых куртках. Я на них и не смотрел, мне машина понравилась!

— Сколько им лет? Приблизительно хотя бы?

— Черт их знает! Вроде бы не пенсионеры. Лет, наверное, за тридцать или еще старее. Один с животиком. Я на них не смотрел...

— Ладно! Ты что-то про номера говорил, — напомнил Стас. — Вот Смазнев утверждает, что номер был 9339.

— Фигня! Что может знать Смазнев? Это у меня образная память! Я сейчас так и вижу этот номер...

Тошик зажмурил глаза, сжал мохнатые блестящие ресницы, открыл рот и замер надолго.

— Что видим? — поинтересовался Стас.

Тошка недовольно затряс головой — мол, не мешайте!

— Ну да, — через некоторое время сказал он, так и не размыкая глаз, зато водя в воздухе рукой. — Радиатор крутой, будто ухмыляется злобно, а номер... Все цифры круглые такие... И две тройки скалятся. Две тройки рядом, а спереди две шестерки!

— Там девятки были! — возмутился Женя Смазнев. — Чего он врет! Я помню: девятки там были, и по краям.

Зажмурившийся Тошик фыркнул:

— Сам ты девятка! У меня образная память. Две тройки скалятся, а впереди шестерки. У них низ тяжелее, а у девяток верх. Висят две шестерки подряд, как две капли. Точно!

Довольный результатами, Тошик снова распахнул глаза и воззрился на белый свет.

— Обобщим, — устало сказал Стас. — Хмуро-синий бумер, у шестерок тяжелый низ...

— И лев качает головой! — жизнерадостно закончил фразу Тошик.

Стас даже отпрянул:

— Что за лев такой?

— Сзади, за стеклом сидит. При движении качает башкой по принципу китайского болванчика. Очень безвкусная игрушка. Я бы его из бумера на помойку выкинул — стиль сбивает.

— Точно! — в первый раз согласился с Тошиком Женя Смазнев. — Был лев! Я зад бумера видел, и там этот лев сидел. Здоровый такой, прямо с кошку, плюшевый.

— А скажите, Супрун, те двое мужчин, что вышли из бумера, в «Сомерсетт» направились? Да? И сколько они там пробыли? Хотя бы примерно? — приставал Стас.

Это были скучные вопросы про скучных людей, и Тошик только плечами пожал:

— Не помню! Вроде бы они из «Сомерсетта» и не выходили. Я на них не смотрел. К тому же вскорости Женька гуляши приволок, пришлось идти в павильон, ситуацию разруливать.

— Его мама меня выгнала, сказала, гуляш жирный, — пожаловался Женя. — А гуляш был классный! Может, тут у вас в милиции столовой нет? И горячие обеды нужны?