Ослепительный оскал

ла отштампована машиной.

Я встал на цыпочки и смог увидеть ее затылок, покрытый, как каракулем, короткими черными завитушками. Она сидела у окна, безупречно прямо. Напротив нее, профилем к окну, сидел молодой мужчина. Профиль был тяжелый и бесформенный, хотя в складках под его подбородком и вокруг рта и глаз таилась сила. У него были светло-каштановые волосы, подстриженные коротко и небрежно. Центр его внимания находился где-то между ним и Уной, ниже уровня подоконника. По движениям его глаз, я догадался, что они играют в карты.

Музыка за окном замолчала, потом заиграла снова. Все та же старая пластинка «Сентиментальная леди» игралась снова и снова. Сентиментальная Уна, подумал я, и тут началось завывание. Отдаленное и приглушенное стенами, оно вдруг повысилось, подобно ночному вою койота. Или человека? По спине моей поползли мурашки.

Уна громко сказала, так что было слышно за окном:

– Ради всего святого, заставьте его замолчать!

Мужчина с короткой стрижкой поднялся и стал виден уже наполовину. На нем был белый халат доктора или санитара, но в лице его не было компетентности, присущей первому и второму.

– Что мне делать? Привести его сюда?

Он сцепил руки в каком-то женоподобном жесте.

– Пожалуй, придется.

Снова раздался вой. Голова санитара медленно повернулась, потом за ней последовало тело. Он отошел от окна и скрылся из поля зрения. Уна встала и двинулась в том же направлении. Ее плечи обтягивала хорошо пошитая пижамная куртка. Уна увеличила громкость музыки, и та покатилась по дому незримой волной. Вой человека тоже возвысился, как голос тонущего, и вдруг умолк. Музыка продолжала победоносно греметь.

Потом в комнате послышались голоса, и до меня донеслись обрывки сказанного Уной:

– Головная боль... Успокоить... Снотворное...

Затем уже знакомый низкий капризный голос затянул под музыку, а потом перекрыл ее:

– Я не могу! Это ужасно! Происходят ужасные вещи. Я должен их остановить!

– Успокойтесь, старина. Вы их уже остановили.

Это был тенор молодого человека; в нем слышалась насмешка.

– Оставьте его! – дико крикнула Уна. – Пусть он выскажется! Хотите, чтобы он всю ночь орал?

Наступило молчание, если не считать водоворота музыки. Я пробрался через цветочный куст в патио, подошел к заржавленному столу и испытал его прочность. Вроде он держался крепко. Я встал на стул, затем ступил на стол. Он покачнулся и, пока он выравнивался, я чувствовал себя неважно. Когда я выпрямился, голова моя оказалась почти на уровне подоконника, только я стоял теперь на три метра дальше.

В дальнем конце комнаты у радиолы стояла Уна. Она сделала звук тише и пошла прямо к окну. Я инстинктивно пригнулся, но она не смотрела на меня. С выражением гнева и нетерпения на лице она наблюдала за стоящим посреди комнаты человеком, в волосах которого светлой лентой вилась седая прядь. Его маленькое тело было закутано в красный шелковый халат с вышивкой, свисавший крупными складками, словно был взят с плеча какого-то более крупного