Выдержка

А потом, как водится, — банкет. И концерт. Знаменитостей было приглашено достаточно, все нас поздравляли. Женщины, обнимая, шептали мне на ушко:

— Надеюсь, ты нас не забудешь.

Многие даже прослезились. Боб, на котором еле сошлась алая лента с надписью «свидетель», пробурчал:

— Хоть ты и дерьмо, Петровский, но тебе, зараза такая, везет. Ну, везет! Хорошая девушка.

Отец тоже сказал:

— Леонид, я не возьму своих слов обратно. Я по-прежнему считаю, что ты плохо кончишь. Но ты умеешь устраивать свои дела. Этой девушки ты не стоишь. Тем не менее ты ее заполучил. Ну, как с тобой после этого?

Я по привычке улыбнулся:

— Спасибо за поздравление, папа. По крайней мере, от души. Я не собираюсь тебе ничего доказывать. И оправдываться тоже не собираюсь. Оправдываются виноватые, доказывают с пеной у рта свою правоту слабые. А я молча делаю так, как считаю нужным.

— Далеко пойдешь, — произнес отец. — Что ж. Удачи тебе!

— Спасибо.

И мы пожали друг другу руки.

А потом… Наступила долгожданная первая брачная ночь. Описывать ее не буду, такими воспоминаниями не делятся. Уверен, что через положенные девять месяцев у нас родится ребенок. И диплом детского психолога Насте вскоре пригодится.

Осталось рассказать о медовом месяце.

Крупным планом: НЕГАТИВ

Наше желание провести первую неделю медового месяца в глухой деревне, подальше от Москвы и суеты, всех удивило.

— Я думала, что мы все вместе поедем во Францию, — огорчилась мама. — Жара спала, сентябрь — прекрасный месяц для отдыха на побережье. Дом огромный, мы не будем друг друга стеснять.

Забыл сказать, что мама бережет свою нежную кожу, поэтому давно уже в самую жару, в разгар лета, предпочитает жить в Подмосковье, в привычном климате. Зато к зиме перебирается вслед за солнцем поближе к экватору.

— Могли бы поехать в экзотическое путешествие, — пробурчал отец. — Или в кругосветное плавание на яхте. Или…

— Через неделю мы в вашем распоряжении, — мягко, но решительно прервал я его. — Настя была привязана к своей бабушке. Ей хотелось бы побывать в деревенском доме и с неделю пожить там.

Я умолчал о том, что дом вовсе не бабушкин, а свадебный подарок Сгорбыша. Но об этом отцу знать не обязательно. Имени покойного фотографа он слышать не может.

— Ну что ж, — развел руками папа. — Раз это ваше решение…

— Мы вернемся через неделю, — заверил я. — И полетим во Францию. Настя ни разу не была в Париже.

…Ехали мы на машине, все время сверяясь с картой Московской области. У Насти были документы на дом и землю, у меня — ключ. По дороге мы обсуждали планы на будущее.

— Когда вернемся, первым делом поеду в институт, — сказала моя жена. — Мне еще год учиться. Надо писать диплом.

— Да, конечно, — соглашался я, предполагая продержать ее за границей как минимум месяц.

Учеба никуда не убежит, а вот мне жена необходима, как воздух. Я еще не успел привыкнуть к мысли, что это не сон. Что у меня наконец есть семья, и в жены мне досталась замечательная девушка, умная и красивая. Дочь человека, который для меня так много значил. Вне всякого сомнения, Сгорбыш оставил мне письмо, где все объяснил. И фотографии. Но они мне теперь не интересны. Эта история закончилась, я начал жить с чистого листа.

И мне действительно хотелось уединиться с женой где-нибудь в глуши. С работы она уволилась, я на этом настоял. С мастерской покончено, пусть сапожники рыдают, а клиенты жалуются. Негоже моей жене сидеть в месте, где всякий может ее разглядывать и даже с ней заговорить. Оказалось, что я ревнивец. Да еще какой! Вообще, как я понял, после свадьбы люди меняются. Откуда что берется? Был повеса, стал примерный муж. Морщился при виде беззубых и безволосых младенцев, и вдруг берет на руки, понимает, что свое, и вот уже в этом существе — вся его жизнь. Не говорю, что это происходит со всеми. Но происходит.

Со мною тоже что-то произошло. Я изменился. Как, впрочем, и Настя. Ее взгляд стал глубоким, смех грудным, да и улыбаться она стала реже. И как будто все время прислушивалась: что происходит? Во мне, вне меня? Пока мы не в состоянии понять суть этих перемен, потому что ослеплены друг другом. Нам доставляет удовольствие видеть друг друга с утра до вечера, каждый день и каждую ночь. Беспрерывно целоваться, ласкать друг друга, говорить о любви так часто, что разговоров о чем-то другом и не получалось.

Мы были уже другие. И это необходимо. Быстрые разводы и происходят вследствие того, что люди не в состоянии понять и правильно оценить происходящие с ними перемены. В брак вступают с достоинствами, но живут с недостатками. Оценить достоинства легко, и принять их легко, а вы попробуйте составить список недостатков, с которыми могли бы смириться! Не упуская и такой мелочи, как храп второй половины по ночам или ковыряние в носу. Вот с этим списком и надо выбирать. А ум и красота, это как гарнир к основному блюду. Хорошо, если есть.

Я заранее знал, что смогу простить, а что нет. Измены не смогу простить точно. Я ревнивец! Это своего рода страховка и одновременно предупреждение. Знай, дорогая, что наверняка поставит точку в наших отношениях.

— О чем думаешь?

— А? Что? — Я невольно вздрогнул.

— Вот уже десять минут ты молчишь. О чем думаешь?

— О тебе.

— Я рядом, и ты обо мне думаешь? — удивилась Настя.

— Я думаю о тебе рядом со мной.

Она рассмеялась. Потом достала карту, долго ее рассматривала и сказала:

— Мы скоро приедем.

— Я уже догадался.

— Может быть, ты догадался, и куда нам свернуть? — лукаво спросила она.

— Я внимательно изучил карту. Кажется, сейчас и будет поворот.

— Точно!

Но все оказалось не так просто. Свернуть-то мы свернули, но нам пришлось еще долго расспрашивать местных жителей. Деревенька, где Сгорбыш купил нам с Настей дом, оказалась на отшибе. Место глухое, вдали от трассы. Нужный нам дом стоял на опушке у самого леса. Мы сверились с номером и поняли: он! Двухэтажный, потемневшей от времени, но под новенькой железной крышей, которая сияла на солнце.

— А не так уж и плохо, — пробормотал я.

Удобств здесь, конечно, не было никаких. В пяти метрах от дома колодец, у забора деревянный теремок для больших и малых нужд. У самого леса прилепилась банька. На самом участке росли старые ели, которые бывшие хозяева так и не спилили, пробивалась молодая поросль: березы, осины. В общем, глушь. Но зачем-то Сгорбыш нас сюда загнал. Что-то ему было нужно.

— Ну и как тебе? — с сомнением спросил я у жены.

— Хорошо! Главное — никого!

И моя жена, в сущности еще ребенок, резвясь, побежала к дому. Я же, взрослый мужчина, глава семьи, пока осматривался. Мне надо решить: как прожить здесь неделю? Кто знает, что там, в доме? Есть ли мебель и, вообще, полы? На вид не так уж и плохо, но надо бы сначала войти внутрь, а потом уже выражать восторги.

— Леня, где ты?! — закричала Настя. — Иди же сюда!

Я увидел, как она нетерпеливо переминается с ноги на ногу на крыльце и дергает за ручку двери.

— Иду.

Я поднялся на крыльцо и вставил в замок ключ. Со скрипом, но он повернулся, и тяжелый амбарный замок оказался у меня в руках. Дверь открылась, мы вошли. Внутренняя отделка хором была скромной, но все необходимое имелось. Стол, стулья, диван. Полы целы, двери на месте. И даже печь побелена. Настя тут же кинулась к лестнице и поднялась на второй этаж. Я же стоял и смотрел в угол, где висела старая икона. Прежние хозяева вряд ли бы оставили ее здесь. Икону повесил Сгорбыш. Я уже знал, где находится то, что мне нужно. Наконец я дошел до конца лабиринта. Последнее звено цепи, ключ, отомкнуло замок. Теперь все в моих руках…

— Настя? Ты где?

— Наверху!

Я поднялся на второй этаж. За день солнце раскалило железную крышу, и на втором этаже было душно. Но за ночь воздух остынет, и мы можем замерзнуть. Хотя вряд ли. Я посмотрел на жену и улыбнулся. Нет, мы не замерзнем.