Убийство в «Долине царей»

Черепов вошел, как к себе домой, но готовый ко всему. Навстречу поднялся чуть ли не с объятьями человек: полулысый, полубородатый — не поймешь что, Ильич, одним словом.

— Всегда рад порядочному пациенту! — сказал он.

Детектив выказал удивление гримасой.

— Надоело заниматься неблагодарной работой, — пояснил Д. Р. Сковородкин, усаживая пациента в кресло, как дорогого гостя. — Что за интерес вставлять протезы пенсионерам? Мало того что у них денег на взятки нет, еще и труд напрасный: все равно скоро помрут. — Он ослепил Черепова лампой. — Откройте рот… Шире! Еще шире!.. Так… так… и так… Надо драть — выбора нет. Все, что шатается, надо драть, драть и драть. Гвоздями не прибьешь, ха-ха-ха!.. Подумайте о чем-нибудь приятном — сейчас будет больно. Очень больно. Заморозка кончилась, а я вообще садист по натуре…

— А-а-а! — закричал детектив и через секунду потерял сознание…

В себя приходить не хотелось, туманные картинки радовали подсознательный глаз, пестрые зайчики прыгали в извилинах, но Д. Р. Сковородкин без умолку трещал, но ничего ценного для следствия не выбалтывал, но и Черепов сейчас не мог учинить допрос, наслаждаясь туманом и резвостью зайчиков.

— В былые времена я дергал ведро зубов за смену. Двенадцатилитровое! Один раз челюсть отхватил, все отделение укатывалось…

Детектив, шатаясь, пошел к двери.

— Приходите завтра, — пригласил любезный Д. Р. Сковородкин, не переставая хохотать. — Посмотрим, что я там натворил… Если кровь долго не будет останавливаться, заткните дырку языком, — крикнул он уже в коридор…

Детектив хотел возразить, что одним языком две дырки не заткнешь, не змея он все-таки, но передумал, выбрался из поликлиники, глотнул свежего воздуха и рухнул на скамейку. «Почему Д. Р. Сковородкин не удивился моему внешнему виду? Все засматривались, только этот фон-барон проигнорировал! Неужели его предупредил мордоворот?» Боль парализовывала очумевшее сознание, но сложившаяся ситуация требовала немедленного осмысления и немедленных героических поступков. По-другому Черепов работать не умел в свои годы. Вспомнив лишь, что у него осталось одиннадцать зубов, детектив взялся отрабатывать версии. Через два часа одна ему приглянулась: «Он знает Батона в лицо — раз. Батон морочит ему голову — два. Батон его не боится — два с хвостиком. Батон скорее всего — Д. Р. Сковородкин. Стоматолог — единственный подозреваемый в деле, чья фамилия не начинается на букву „Ч“. Следовательно, либо он главарь и убийца Чернилова, либо его фамилия Чковородкин. В остальном все стройно и логично, все в голове сходится, тем более Батон по-грузински — большой начальник, а Чудачкава хоть и Злодеев, но вполне может оказаться законспирированным грузином. Чем черт не шутит. Хотя при чем тут Чудачкава? А при том, что Злодеев!»

Детектив встал и собрался идти, подумав: «Не время рассиживать на лавках. Нужны улики, из версий Батону робу не сошьешь». Неожиданно рядом оказался мальчик, который показал Черепову язык, «нос», хотел еще показать кузькину мать, но передумал и спросил:

— Дядь, ты чего по улицам в тапочках ходишь? Из больницы удрал?

— Тебя как звать, пострел? — спросил Черепов.

— Павлик.

— А фамилия твоя Корчажкин.

— Откуда знаешь?!

— Я в уголовном розыске работаю, я, брат, все знаю, даже где раки зимуют. Давай с тобой дружить. Я тебе рогатку смастерю.

— То-то я смотрю, у тебя от драк морда опухла.

— Всяко бывает, работа специфичная, — сознался Черепов. — Хочешь, вместе будем бандитов ловить после уроков?

— А меня не прибьют?

— Бандиты детей не убивают, — соврал Черепов для пользы дела.

— А в тапочках по снегу ходить не заставишь?

— Вот тебе первое задание: возьми рецепт и купи в аптеке лекарство.

— Яд, что ли?

— Ты купи — там посмотрим, попробуем.

Павлик обернулся мухой: видно было, что к существованию очереди в аптеке он отнесся так же, как к существованию географической Америки на уроке географии. Но лекарство по рецепту, найденному в пиджаке Чернилова, Павлик не принес.

— Сказали, пусть мамка сама придет, а мне рано.

— Вот оно что, — задумался Черепов и внимательно изучил рецепт. Возглас негодования вырвался из его глотки: рецепт был выписан на фамилию «Чайкина» доктором Сковородкиным.

У детектива голова пошла кругом и по спирали, приняла квадратную форму и опростоволосилась. Павлик отвел его на лавочку, тихой беседой и хлопками по щекам привел в чувство.

Расчувствовавшись, Черепов не сделал даже робкой попытки проанализировать свалившийся на него факт. Все равно такого количества комбинаций, которые складывались из кучи улик, мозги его были не в состоянии просчитать. Требовалось оправдать хотя бы половину подозреваемых, но за что? Не было никому оправдания в мыслях Черепова, тем более он твердо знал: по действующему законодательству можно посадить любого человека, и только врожденная лень милиции позволяет кое-кому еще шляться на свободе. Да и самих милиционеров давно пора упечь подальше, и тогда наконец наступит счастье народное, придет день, когда Черепов останется без работы. В этот день детектив встанет пораньше, выйдет во двор тюрьмы, увидит, что преступники унывают за решеткой, и вздохнет полной грудью… Какие светлые картинки из далекого будущего! А пока тяжелые наследники царского режима не давали покоя Черепову, пока перед мысленным взором детектива лежал временно утерянный труп писателя Чернилова и одним видом взывал к мести.

— Помоги-ка мне, Павлик, — сказал Черепов и, оперевшись на плечо юного друга, побрел к моргу, высматривая в кустах удобные места для засад и наблюдений.

Плохо было Черепову, но он крепился изо всех потусторонних сил. Такая работа — ничего не поделаешь. Напрасно писатели (кстати, и покойные тоже) рисуют ее в романтических тонах захватывающими мазками: погони, схватки, перестрелки, прыжки с высоты птичьего полета на высоту птичьего помета, хмурая харя преступника, обезоруженного следовательской логикой. Ничего этого Черепов давно уже не видел уцелевшим глазом, а на теле его много лет назад свели последние живые места беспощадные бандитские кулаки и кастеты. И так — изо дня в день: только уймешь синяк мокрым полотенцем — глядь, на том же месте, как грибы, еще пять высыпались. И синяк — вроде милости, могли ведь и пальнуть с близкого расстояния, пырнуть в пьяном угаре, скинуть в пропасть, как мешок с г…, д… и ф…, украсть партбилет в автобусе, замучить пытками жену, которой нет, — да мало ли чего низменного в арсенале пройдох и убийц. Кому, кроме следователя, придет в голову по утрам рассматривать собственное тело в зеркале: все ли при мне? все ли руки-ноги сберег во вчерашнем поединке? — подсчитывать уцелевшие зубы, гадать, как высморкаться из перебитого носа? А до пенсии — бездна лет, тридцать переломов, десять пуль, восемьсот ссадин и одна реанимация. Да и какая к черту пенсия, пока по земле бродят преступники — группами и в одиночку, шарят лихоимцы, шуруют пройдохи, ищут, чем поживиться у трудового народа, ищут, ищут и не могут найти, благодаря таким, как Черепов…

— Дядь, а ты какой оклад мне положишь, чтобы у меня была материальная заинтересованность? — прервал мысли Черепова меркантильный Павлик.

— Оклад? — Детектив задумался надолго, чуть ли не навсегда. — Я тебя почетной грамотой награжу. Посмертно или перед всей школой.

— А часами именными?

Но мозги Черепова уже переключились, издав едва уловимый щелчок:

— Вот, Павлик, видишь дом? Внутри него живут преступники. Как с ними совладать — я еще не решил, но ты незаметно следи за всеми, кто входит и выходит, а по утрам докладывай мне. Дай честное слово, что с честью выполнишь задание.

Буду следить, пока не надоест, — серьезно ответил Павлик.

— Вот и слава Богу, — успокоился Черепов. — А с докладом приходи в номер пятьсот три, в Дом творчества. Знаешь такой? На горе.

— Знаю, — сказал Павлик. — У меня там мамка администратором. Я и без доклада хожу туда обедать.