Страх

- Да это ж Сашка Осокин! Кликуха - Наждак! Так чего он натворил? упрямо повторил участковый.

- А он где живет?

- Сашка-то?.. А от там! - оттопырив большой палец, махнул

им за плечо мужик. Таким жестом на Руси всегда швыряли рюмку после заключительного опрокидывания ее вовнутрь "на посошок".

За спиной у капитана милиции лежал весь поселок, и Тулаев решил уточнить:

- Дайте мне адрес.

- А это без толку.

- Почему?

- А нету его дома, - оперся на калитку милиционер и

проводил взглядом незагорелые ножки прошедшей мимо них дачницы.

Они стояли у ограды его дома, но вовнутрь участковый почему-то не пустил. Тулаев думал, что он ему не понравился, а толстяк тяжело сопел, глядя на исчезающие за углом ножки, и думал, что у соседки, которая пришла к нему пока жена в отъезде, эта часть тела хоть и потолще, но зато и посочнее.

- С чего вы взяли, что его нет дома? - уже начинал нервничать Тулаев.

Призрак обрел не только объемность, но и фамилию, имя и даже кличку и неожиданно снова стал расплываться и таять.

- А знаю, - опять отрыгнул участковый.

От него пахло не только колбасой, но и тем, что пьют до того, как едят колбасу, и Тулаев решил, что начинается самое обычное пьяное издевательство. А участковый опять вспомнил про соседку, торопливо облизнул губы и высказал все, что только нужно было Тулаеву:

- В общем, так... Домой Наждак если и залетает, то раз в месяц. Не больше. У Наждака три "ходки" за плечами и куча корешей в Москве и Подмосковье. Честно говоря, остерегаюсь я его, потому как злой он мужик. Очень злой. Вот с такого его помню, - ладонью отмерял он от земли полметра. - Он уже в год жизни злой был. Таким, видать, родился. Токо пошел, а уже драться умел. В детсаду всех мочил, в школе тоже, пока не выгнали. А уж потом... Тебе, как чекисту, скажу: Наждак, скорее всего, где-то в первопрестольной обретается... А если не там...

Просеивающим, как сито, взглядом участковый вобрал в себя потемневшую улицу, станционные здания, ползущий по рельсам маневровый электровоз и, не найдя ничего опасного для себя, все-таки шепотом сказал:

- Если не в Москве, то вон за тем лесом... Село там есть. А

в том селе дядька его живет. Тоже мужик шибко злой... Но это

не мой участок! - выставил он перед собой ладонь.

- А там какой адрес?

- Нету там никаких адресов. Село - и все. А если по домам считать, то на второй от нас улице пятый дом слева. У него во дворе еще гараж... Хотя... Гараж ты вообще-то не увидишь с улицы. У дядьки его кругаля дома такой заборище выстроен, как... как... ну как вокруг Кремля...

- У этого... как вы говорили... Наждака машина есть?

- А как же! Какой же он бандит, раз машины нету! Есть и у него...

- "Жигули"?

Гул голосов в утреннем генштабовском коридоре эхом отдался в голове Тулаева. Он хотел еще спросить: "Красные?", но участковый ответил сам:

- Ага... Красные. "Девятка".

- А чего ж он "мерс" не купил? - удивился Тулаев.

- На наших дорогах на "мерсах" не наездишься.

Опровергая мнение участкового, по проулку вдали медленно проехала красивая иномарка. За матовыми стеклами мутным пятном мелькнуло женское лицо в очень красивых солнцезащитных очках.

Карточным движением Тулаев сменил портреты фоторобота.

Вместо холодных глаз Наждака на них теперь смотрел круглолицый лысый великан. Как ни вспоминал его Тулаев, все равно он получился у него скорее полусонным, чем злым. Может, потому, что слишком много монгольского было в его скулах и узких глазах.

- А этого вы знаете?

Сощурив глаза, участковый всмотрелся в новое лицо, покомкал масляные губки и уклончиво ответил:

- Кажись, видел я его с Наждаком. Он здоровый такой как тюрьма. Точно?

- Да, высокий, - кивнул Тулев.

- О, значит, глаз-алмаз... Но он не с моего участка. Может, из тех поселков, что за лесом, - снова показал он на чернеющий сосняк, за которым пряталось село наждаковского дядьки.

- А еще других людей вы с ним не замечали? - вспомнил американку Тулаев. - Женщин, например...

- Я ж тебе объяснял, - сделал обиженное лицо участковый.

- Наждак раз в месяц у нас мелькает. У него на доме все

время замок висит... А ты про баб... Если хочешь знать, он и

на баб-то неохочий. Вот травку покурить - это он любит. А

баб, наверно, токо и любит что по телеку смотреть. Во-от...

А в жизни, в натуре... не-е, не выйдет у него ничего с бабой. Он злой, а баба... она ласку любит...

- Бывают и другие, - вспомнил Ларису Тулаев.

- Бывает, что и топор летает. Только низенько так, - снова отмерил участковый полметра от земли и ладонью отчеркнул уже почти почерневший воздух.

В двух окнах дома загорелся свет. Участковый поймал его вспышку краем глаза, сразу распрямился, мешком выставив перед собой живот, и протянул ладонь.

- Все. Мне уже некогда. Заболтался я с тобой.

Ладонь оказалась влажной. В плотном рукопожатии участковый поделился с гостем своим потом, и это ощущение липкости напомнило Тулаеву о "макарове", висящем под левой мышкой в кобуре. Именно из-за него ему пришлось надеть поверх рубашки куртку-ветровку. Он еле дотерпел до сумерек, сто раз пропитавшись потом под нещадным солнцем, и лишь одно радовало его: в Подмосковье еще можно было дышать. Воздух оказался платой за парную баню в куртке.

- А как к селу покороче пройти? - напоследок спросил Тулаев.

- К шоссе выйдешь, - кивнул в конец улицы участковый. - И по нему топай, пока лес по правой стороне не кончится. Там указатель висит. Не заблудишься...

40

Он сразу хотел позвонить Межинскому. Правый карман утяжелял телефон сотовой связи и просил, чтобы его достали из заточения. Но что-то остановило Тулаева. То ли неуверенность в том, что он все-таки найдет Наждака и его дружка в том самом пятом по счету доме на второй от леса улице, то ли вдолбленная в "Вымпеле" философия снайпера: сам, только сам, если не выполнишь задание в одиночку, никто вместо тебя не нажмет на спусковой крючок.

Тулаев шел уже по проселочной дороге вдоль леса. Позади осталось горячее шоссе, огрызающееся проносящимися мимо него грузовиками. В черной дали желтыми точками проступало село, а он все шел и проверял себя. Мысленно говорил: вон до того дерева - сто десять шагов. Считал, считал, считал и с теплой радостью под сердцем отмечал, когда оказывался рядом с деревом, - сто восемь. Снова намечал ориентир - брошенный бетонный блок. Ожидал семьдесять пять шагов, получал семьдесят семь.