Мечты серой мыши

Что я собой представляла на тот момент — мышь серая. Ни капли женственности, ни искорки сексуальности. Во всяком случае, вся моя биография, сплошь состоящая из романов с толстыми и лысыми, тому подтверждение. Боккаччо — как теперь ясно, питавший ко мне деловой интерес, да Илья — это те два исключения — два красавца, оказавшиеся в моей постели. И если с Боккаччо все понятно, то с какой стати Илья воспылал ко мне сильным чувством, как он уверяет, почти с первого взгляда — неясно. Предположить, что его пленило во мне что-то, кроме папочкиного наследства, будь оно неладно, — это значит забыть, как я выгляжу в зеркале. Вот почему я никак не могла ему поверить. Вот почему мы разругались в Риме. Я ему не верила. Интуитивно не верила и ничего с этим поделать не могла.

А если предположить, что я не идиотка, если только на минуточку до конца поверить самой себе и представить, что Илья познакомился со мной ради содержимого сейфа в Интернациональном банке? Тогда выходит, что он знал о нем раньше меня. Ведь подсел он ко мне в клубе за несколько дней до того, как я узнала о завещании. И эта его подозрительная тяга к приключениям, которую он столь показательно выпячивает в главные свои достоинства. Согласитесь, любому нормальному человеку, будь он мужчиной или даже женщиной, и в голову не придет пуститься во все тяжкие с малознакомой девушкой. А ведь Илья, не задумываясь, ринулся во все мои приключения. Надо же, покатил со мной в Италию и так активно проник в мою историю, что стал одной из главных ее составляющих. А ведь речь шла не об увеселительной поездке и даже не об экстремальном путешествии.

Рядом со мной уже обнаружили четыре трупа, и все идет к тому, что и Илье угрожает опасность. Теперь скажите, нужно это простому среднестатистическому москвичу? Вот что я вам отвечу: покажите мне такого москвича! У современных мужиков на лбу написано: «Не тронь, не завоняет!» А я, выходит, должна поверить в то, что среди них уродился экземпляр, готовый рискнуть собственным спокойствием, а может, и жизнью ради какой-то не слишком привлекательной девицы, которая катится под откос, уволакивая за собой все новые жертвы. Не смешите меня! Скорее я поверю, что мой блондин — инопланетянин с альфы Центавра, прилетевший на нашу планету с целью познать жизнь российской гражданки изнутри.

А его знание итальянского и полное отсутствие информации о том, что происходит в обувной промышленности? Как он там заверял, он каждый год приезжает на конгресс обувщиков в Рим? Ха! Я почти полгода убила на разработку рекламной кампании продукции фабрики господина Кокселя и, уж поверьте мне на слово, прекрасно знаю, что никакого конгресса обувщиков в Риме отродясь не проводилось. А уж тем более ежегодного. А как он тщательно скрывает, что знает латынь? Еще в Москве я несколько раз ловила Илью на том, что с его губ слетали латинские фразочки, которые обыкновенному человеку знать по образованию не положено. То есть выходит, что Илья действительно каким-то образом связан с моим наследством помимо меня. Но кто он? Один из «коричневых пиджаков»? Вряд ли, хотя именно за ним эти самые «пиджаки» влетели вчера на площадь Святого Марка. Как они меня обнаружили, я ведь весьма удачно замаскировалась? И гонка эта… Правильно рассудил Свиридов — если коренные жители хотят тебя догнать в родном городе, они это сделают, будьте уверены. Да и сейчас из них нет никого.

Я оглядела пустую площадь. Ни одного мужика в коричневом пиджаке. Горстка разноцветных туристов у знаменитой колокольни — и все. Будь я одним из этих, из «пиджаков», уж я бы оставила в карауле парочку товарищей, к гадалке не ходи.

— Чего ты озираешься? — Илья взял меня за руку. — Думаю, Исаак твой уже пришел на рабочее место, скоро начнут играть, так что нам нужно его перехватить до того, как он возьмет в руки смычок.

— Да-да…

— Ты рассеянна. Бок болит?

— Я себя как-то неуютно чувствую. Не знаю… То ли штаны эти дурацкие, то ли предчувствие… — Я не кривила душой. Сегодня мне все не нравилось. Особенно мой наряд. Я была похожа на беременную школьницу. Однако истинную причину моего настроения я ведь не могла ему сказать. «Ах, дорогой, я думаю, что ты забыл свой коричневый пиджак на стуле. И вообще, я тебя боюсь» — это вы хотели бы услышать?

— Нам действительно стоит поторопиться, — Свиридов озабоченно глянул в сторону пустующих столиков кафе «Флориан». — А у меня почему-то раскалывается голова.

— Наверное, давление низкое. У меня, кстати, тоже, — буркнул Илья. — Хотя после вчерашних передряг вовсе неудивительно…

— Ах этот сильный пол! — съязвила я, но тут же поежилась. — Все-таки как-то неуютно…

— Не бойся, я с тобой, — шепнул мой телохранитель.

— Вот именно поэтому и неуютно, — я усмехнулась. И он, скорее всего, не догадался, насколько я была с ним искренна.

— Обещаю, никаких гондол и гонок на катерах.

— Можете не заглядывать ему за спину, я клянусь, что он пальцы скрестил, — недовольно буркнул следователь. — Предупреждаю, я в ваших, с позволения сказать, подвигах принимать участия не намерен.

— Позвольте! А как же охрана ценного свидетеля?! — Илья округлил глаза.

— Судя по ее выражению лица, она со мной полностью согласна.

— Амалия! Да что он понимает в выражении твоего лица!

— Так! Еще одно слово — и к Исааку я пойду в гордом одиночестве, — я опалила гневным взглядом каждого из своих сопровождающих. И, ускорив шаг, пошла по направлению к кафе.

За спиной моей раздавался приглушенный бубнеж относительно места женщины в деле сохранения мира на земле, а также о дурном влиянии феминизма и о прочей ерунде, о которой так любят рассуждать в мужских компаниях.

— Простите, могла бы я встретиться с Исааком? — обратилась я к скучающему оркестранту.

Тот сонно покосился на меня, вяло улыбнулся и пожал плечами:

— Мы все этого бы хотели.

— В каком смысле?

— Ну, не знаю, как вы, синьорита, а мы хотели бы с ним работать.

— Так он больше не работает здесь? — не знаю почему, но сердце мое ухнуло на диафрагму.

— Нет, что вы! — музыкант улыбнулся. — Вчера он позвонил и сказал, что приболел.

— Господи! — Я опустилась на соседний стул.

Зато мой собеседник подскочил, засуетился, требуя воды, платка и вообще повышенного внимания к моей персоне.

Илья тут же оказался рядом, схватил меня за руку. Свиридов навис надо мной, как наседка над цыпленком.

Меня все это развеселило. Даже бок перестал болеть.

— Чего вы всполошились? — я обвела собравшихся недоуменным взглядом.

— Я лишь однажды видел, чтобы человек столь быстро бледнел, синьорина, — взволнованно сообщил музыкант. — Это был мой дядя, и через минуту он испустил дух. Обширный инфаркт. О, простите! — он склонил голову.

— Ничего, ничего! — успокоила я его. — Спасибо за участие. Видите ли, я очень хотела с ним увидеться.

— С кем?

— Ну уж не с вашим же дядей. С Исааком, разумеется.

— А, — итальянец рассмеялся. Когда успокоился, сообщил: — Это довольно просто. Он живет недалеко от площади Святого Марка. Сейчас идите налево вдоль кафе, выйдете с площади, еще раз поверните налево. У входа в отель «Роза» перейдете канал по мостику, там сразу между домами по улочке и два раза направо, огибая дома. Только не перепутайте, направо, а то там тупики, заблудитесь. А вообще, все очень просто.

— В самом деле, чего сложного? — съязвил Илья. — Налево, налево, направо, направо. Только улочки не перепутать бы, а то умрем с голоду в каком-нибудь заплесневелом тупике.

— Я бы поостерегся идти черт знает к кому, — сухо заметил Свиридов, когда на горизонте замаячила вывеска отеля «Роза».

— Старина Исаак, кто ж его не знает, — усмехнулся Илья. — Я еще не извинился перед ним за вчерашнюю оплеуху.

— Действительно, как-то нехорошо получается. — Мне стало не по себе. Сама терпеть не могу наглецов, а тут выходит, что мы заявимся в гости к человеку, которого вчера так бесцеремонно кинули, и примемся объясняться ему в любви, ну и все такое прочее…