Казнить нельзя помиловать

— Шеф, извини, загулял, вот и уснул. Пасха скоро, Христос воскрес! Держи еще. — Я бросил на сиденье еще пятьсот рублей.

Так я и знал, лишние деньги нигде и никогда не помешают. При виде еще одной пятисотрублевой купюры глаза таксиста заблестели, и он сразу забыл о христианском милосердии, схапал пятерней тысячу рублей и крутанул ключ в замке.

Машина рванула с места, как застоявшийся конь, и умчалась в город в поисках богатых клиентов.

Наверное, в этой жизни мне уже не придется встретиться с этим таксистом, подумал я, стараясь выветрить из себя неприятный осадок, но чувство неловкости не проходило, словно меня вырвало в публичном месте перед громадной толпой.

Как хорошо, что жизнь разводит в разные стороны тысячи и тысячи людей. Земля исчезнет вместе с Галактикой, если все люди, встретившиеся хотя бы один раз, уже больше никогда не расстанутся.

Но таксист останется в моей памяти надолго, он будет существовать во мне, являясь одним из тысячи моих лиц. Потому что все мы — это не мы, это проявление всех живущих на планете.

Вот с такими бредовыми мыслями я шагнул в Юлин двор и посмотрел на подъезд дома.

Машина Ковалева торчала недалеко. Судя по открытой дверце, не вынутому ключу, небрежно забытому впопыхах, я понял, что Юле сейчас приходится несладко. Я вытащил ключ зажигания, нашел в бардачке отвертку и долго ковырял шину, пока колесо не зашлось сиплым звуком. Машина благополучно осела на левый бок, а я, раздраженно пнув ботинком в спустившуюся шину и уверившись в полной надежности содеянного, твердой поступью зашагал к подъезду. Ключ от машины я выбросил в мусорный бак, до краев наполненный отбросами цивилизации.

Пусть попрыгают около нее, злорадно думал я, тщетно вдавливая кнопку лифта. Лифт, разумеется, не работал. Знаменитая табличка с надписью «Лифт не работает уже полгода» валялась рядом. Пришлось пнуть и ее; табличка, загремев раскатами грома, скатилась в шахту лифта.

Почему мне везет на сломанные лифты? — паскудная мыслишка отравила победное чувство, поселившееся в моей душе в результате спущенной шины.

Сверху послышались голоса, я без особого труда разобрал сиповатый басок Ковалева. Я рванулся к выходу, но понял, что не успею, и тогда нажал кнопку чьей-то квартиры. В замке что-то загремело, брякнула цепочка, и дверь распахнулась. На пороге стояла старушка, разглядывая меня цепким, внимательным взглядом.

Услышав голоса сверху, топот быстрых ног, старушка рванула меня за рукав и втащила в квартиру.

— Стой тут, а то грязи нанесешь, — ворчливо произнесла она, всем телом налегая на дверь.

Старушка уставилась в «глазок», стараясь высмотреть, кто там тарахтит по лестнице, словно дом взяли штурмом десантники Усамы Бен Ладена.

— Ишь, моду взяли, бегать по дому, как по собственной кухне, — ворчала она, вжимаясь в «глазок» и обнимая дверь обеими руками, будто пыталась объять все видимое пространство.

— Бабушка, сколько их? Там девушка есть?

— Нет там твоей девушки. — Старушка никак не могла расстаться с дверным «глазком». — Знаю я твою барышню. Катается все на иномарках да на «Мерседесах» разъезжает.

Хлопнула дверь подъезда, дом затрясло как после землетрясения, и все стихло. Старушка еще поелозила руками по двери, явно сожалея, что разглядывать больше нечего, и, наконец, повернулась ко мне.

— Ты из этих? — Она махнула рукой, определяя круг «этих» и «наших».

— Нет, я из тех. — Я тоже обвел рукой некое подобие круга, что означало — я из «наших». Дескать, ты, старушка, не допустила никакого промаха, впустив меня в свою квартиру.

— Они к Юльке приходили, давно ей хотят хвост прижать. Я слышала их разговоры, все грозились отомстить ей за что-то. А ты кто? — Старушка подозрительно уставилась на меня.

Что я мог ответить? Что я — вольный стрелок, не принимающий условий игры, привыкший ходить по крыше сам по себе?

С трудом подавив смешок — нашла же время выяснять, кто я таков, ну, самый подходящий момент для знакомства, — я ответил, стараясь поддержать мамин миф о моем культурном воспитании:

— Я из милиции, вот мой документ. — Прыская и зажимая нос, я сделал вид, что полез за удостоверением в нагрудный карман.

Убедившись, что старушка успокоилась, я оставил в покое карман, все равно там лежала всего лишь вчетверо сложенная справка о принадлежности Дениса Александровича Белова к правоохранительным органам в качестве стажера. Удостоверение сотрудника милиции я получу в лучшем случае к Новому году.

— Молоденький совсем, зеленый. — Старушка скорбно поджала губы. — А чего от Юльки надо? Жених, что ли?

— Друг, — коротко сообщил я, надеясь, что мой ответ удовлетворит старушкино любопытство.

Не тут-то было… Она и впустила меня в квартиру затем, чтобы разнообразить свое старушечье существование. Как же, целый триллер разыгрывается прямо под носом. Будет о чем поговорить с подружками! Сейчас она отыграется на мне за спасение всех утопающих.

— Много у нее друзей, я посмотрю, — вдруг заголосила старушка, — все ходют и ходют. Я тебе скажу, что никакая она не девушка, знаешь, кто она?

— Кто?

Миллиметр за миллиметром я продвигался к выходу, двигая носки ботинок фигурной елочкой.

— Проститутка! Вот она кто! — торжествующе воскликнула старушенция. — Валютная проститутка!

Тоже мне, сыщик-любитель местного значения!

— Откуда вы знаете?

Мне пришлось произвести некоторые манипуляции с лицом, я шмыгнул носом, потом поиграл ноздрями, расширяя и сжимая их, сглаживая неприятный осадок от бабушкиных слов.

Вам приходилось слышать, как вашу девушку квалифицируют проституткой? И не дай бог услышать! Очень неприятное ощущение, словно тебя кипятком ошпарили. До сих пор я мог думать или не думать об этом, это было мое право. Но в первый раз мои сомнения облекли в словесную оболочку. Слова прозвучали, как гром среди ясного неба, как барабанная дробь, как звук пролетающего самолета, проникая в тонкую душевную ткань, разъедая ее горькой отравой. Да, я догадывался, что Юля проститутка, что она «девочка по вызову». Но услышать эти слова от незнакомой старушки все-таки довольно неприятно. Лучше было бы, если бы твоя любимая девушка была балериной из Мариинского театра или, в худшем варианте, следователем милиции.

Догадываться-то я догадывался, но до конца не верил, не хотел верить, вот потому-то мне и стало жарко от бабулиных словечек.

— Ты носом-то не крути, ишь, не понравились мои слова. А я правду говорю, горькую, но правду. А ты послушай старых-то людей, послушай!

Мои ботинки благополучно доехали до двери.

Старушка заметила мои ухищрения и заголосила, притворяясь обиженной. Но, кажется, она совсем не обиделась, глаза ее заблестели, на щеках появился румянец, старушка на глазах помолодела и оживилась.

Окончательно вникнув, что старушенция просто жаждет, чтобы мое сиятельство удалилось из квартиры, я благополучно отворил дверь и, помахав на прощание а-ля «Салют Мальчишу», помчался наверх.

Так и есть, из Юлиной квартиры доносился отвратительный запах газа. Дверь мелко задрожала от моего натиска. Хрупкая защелка треснула и отвалилась. Я кинулся на кухню и повернул краны в плите. Отворив окно, я внимательно осмотрел двор. У мусорного бака кипели неземные страсти. Ковалев и его дружки яростно махали руками, бегали вокруг машины, пинали спущенное колесо и не обращали абсолютно никакого внимания на открытое окно в Юлиной квартире.

— Слава богу, им не до нас! — обрадовался я, не заметив, что отождествил себя с Юлей.

Она лежала в комнате со связанными руками, вся в синяках и кровоподтеках. Лицо до самых глаз опоясывал пластырь, обычный медицинский пластырь, весь в пятнах от засохшей крови. Мне пришлось инициировать еще один прыжок на кухню. Пошарив обеими руками по ящикам, я не нашел ни одного ножа, тогда схватил первую попавшуюся вилку и прыгнул в комнату. Никогда я так не прыгал, хоть и держал первое место по прыжкам в длину и в школе, и в университете. Между прочим, я, Денис Александрович Белов, — кандидат в мастера спорта по прыжкам в длину.