Ускользающие улики

Дженни протестующе взмахнула руками:

— Это еще зачем?! Ведь он приехал ко мне!

— Я потом снова приведу его к тебе, Дженни. Продолжите беседу потом. А тетя Лидия хочет видеть его немедленно.

Заметив капризную мину на ее личике, Лестер предпочел поскорее ретироваться и плотно закрыл за собой дверь. Вслед раздалось невнятное ворчание. Немного отойдя от комнаты Дженни, он остановился и сказал Розаменд:

— Кажется, она решила, что я врач.

— О, — удивилась та, — так, значит, вы с ней не говорили?

— Нет, почему же, мы говорили… — Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, насколько откровенной была их беседа.

— Но не о ее рассказах…

— В основном о том, какая замечательная писательница мисс Глория Гилмор и какие она пишет шедевры.

Розаменд безнадежно махнула рукой:

— Ну что я могу поделать! Она их и вправду любит, впрочем, они вполне безобидные. Их ей приносит Николас Каннингэм, у его тетушки все полки заставлены этими романчиками. Но я ему запретила приносить книги ля Ру.

«Поруганные клятвы», «Страсть на двоих» — какой-то кошмар! Дженни так обиделась, когда я их у нее забрала, но там сплошные непристойности. Другие-то, по-моему, более или менее приличные.

Он ехидно усмехнулся:

— Дети любят сладенькое.

Она робко улыбнулась, но тут же вновь посерьезнела.:

— Не говорите этого при Дженни. — И добавила торопливо:

— Но что это мы стоим — тетя Лидия очень не любит ждать.

Розаменд повела его к заранее открытой двери и, пропустив его перед собой, сказала:

— Мистер Лестер, тетя Лидия.

Комната мисс Крю произвела на Лестера поистине неизгладимое впечатление… Сразу же бросалась в глаза ее поразительная блеклость и чрезмерное количество мебели.

Чуть позже он догадался, что и портьеры, и полосатые обои, и ковер с тонким рисунком были прежде нежно-голубыми. Но за долгие-долгие годы они выцвели, стали серыми и тусклыми, как пыль. И сама мисс Лидия была им под стать.

Она очень прямо сидела в кресле с прямой спинкой, положив руки на массивные подлокотники, — высокая и чопорная. Густые седые волосы со стальным отливом безжалостно зачесаны наверх. Тонкие дуги бровей, лицо худое и бледное с мелкими чертами лица. Интересно, как же она выглядела в молодости, подумал Лестер. Черты правильные. Добавить юности и красок — может, они были бы даже красивыми. А у худой негнущейся фигуры, возможно, когда-то были и приятные округлости.

Леди протянула Лестеру правую руку. На полудюжине колец тепло заиграли драгоценные камни: бриллианты, изумруды, рубины, сапфиры. Сами же пальцы были мертвенно холодны.

— Здравствуйте, мистер Лестер. Как я поняла, вы приехали к моей племяннице. Прошу вас, садитесь.

Что-то его определенно насторожило. Нет, скорее наоборот: неопределенно. Но, в конце концов, он не мальчик, чтобы робеть перед старухой, отжившей свой век и из-за своей вздорности оказавшейся в одиночестве. Единственное напрашивающееся чувство — жалость. Но к ней ли? Может, это жалость к Розаменд Максвелл? Он сел в кресло, на которое указала мисс Крю, и сказал:

— Я проезжал мимо. Прошу извинить меня за беспокойство в столь поздний час. Должен признаться, я заблудился, а когда, можно сказать, почти приехал…

В отличие от прочих помещений в этой комнате ярко горела люстра с гранеными подвесками. Электрические лампы щедро заливали светом старинную и, безусловно, весьма дорогую мебель, все эти книжные шкафы и шифоньеры, кресла, пуфики и столики, массу фарфоровых фигурок на всех полочках и столиках и, наконец, саму Лидию Крю в сером бархатном одеянии и ее сияющие кольцами пальцы.

— Мне сказали, что вы из издательской фирмы и приехали к моей племяннице. Она действительно увлекается сочинительством, но только не уверяйте меня, будто принимаете всерьез эти детские забавы.

Ее тон покоробил его. В нем слышалось абсолютное непонимание детских увлечений Дженни… Пусть даже в них действительно нет никакой ценности, но ведь больной девочке эти истории дороже всего на свете.

— Ей не следовало вас беспокоить, — продолжила Лидия Крю.

Он выдавил из себя улыбку:

— Что же, вот этого я пока точно сказать не могу. Я не знал, сколько ей лет. Конечно сейчас ничего из ее сочинений для публикации не годится, но мне захотелось поговорить с ней и, возможно, дать какие-то советы. Я понял, что она просто не может не писать, к тому же, раз у нее слабое здоровье, это занятие, видимо, ее единственная отдушина… Пока рано судить, есть у нее талант или нет.

— Значит, вы приехали, чтобы все это ей сказать? Чрезвычайно благородно с вашей стороны. Мы могли бы предложить вам чашечку чая.

Это было сказано с королевским снисхождением, что, естественно, задело Лестера.

— Нет, благодарю вас, — ответил он, вставая.

— Вам уже пора уезжать? Возможно, мы могли бы показать вам дорогу. Куда вы направляетесь?

Он все время ощущал спиной и затылком присутствие Розаменд. Теперь он слышал, как она шла к нему, пробираясь по мебельному лабиринту. Лестер закипел от возмущения. Он не привык, чтобы ему указывали на дверь! Вежливо, но твердо он проговорил:

— Большое спасибо. Спешить мне некуда, но и плутать по здешним дорожкам и аллеям больше не хочется. Надеюсь, вы мне подскажете, как добраться до деревни, ведь она где-то поблизости, а в ней, наверное, есть какая-никакая гостиница. На сегодня поездок достаточно. А завтра, если позволите, я бы мог снова заехать к Дженни. Если она хочет писать по-настоящему, ей необходимо взяться за изучение литературы.

Лидия Крю приподняла морщинистые веки и вперила в него долгий холодный взгляд. Глубоко посаженные глаза были окаймлены коричневыми тенями. А когда-то эти глаза, вероятно, были прелестны, подумал Лестер. Неожиданно она спросила:

— Вы имеете какое-то отношение к роду Лестеров из Мидхолма?

— Самое прямое.

Мисс Крю одобрительно кивнула.

— Вы похожи на них. У них в роду все мужчины были крупными. Наши семьи находятся в дальнем родстве. В тысяча семьсот восемьдесят пятом мой прадед женился на Генриетте Лестер. Она умерла совсем молодой. — В ее голосе прозвучал неумолимый приговор оказавшейся хилой Генриетте. К великому удивлению Лестера, дальше она заговорила довольно любезно:

— Очень вам признательна, что вы так внимательны к Дженни. Она конечно же будет счастлива снова вас увидеть. А сейчас Розаменд объяснит, как доехать до гостиницы. Она, правда, небольшая, но миссис Стаббс прекрасно готовит. Она служила у Фэлшенов в Винтерберне. Всего доброго, мистер Лестер.

Он снова пожал холодную руку, распрощался и с облегчением вышел в коридор.

— Можно мне теперь пойти к Дженни?

— Лучше не надо, — покачала головой Розаменд. — Если она слишком разволнуется, то не сможет уснуть. А вы правда могли бы завтра приехать?

— Да. Когда прикажете — в десять? В половине одиннадцатого?

Они направились обратно в холл. Вдруг Розаменд тихонько засмеялась:

— А вы действительно родственник этих Лестеров?

— Действительно.

— И точно знаете, кем вы им приходитесь? Тетя Лидия непременно устроит вам экзамен. Она ведь знает родословные многих семейств гораздо лучше, чем они сами.

— Свою я знаю наизусть. Мой дед был братом старого сэра Роджера Лестера. Нынешний хозяин Мидхолма — мой кузен Кристофер.

Розаменд открыла парадную дверь и стала объяснять дорогу:

— В конце аллеи поверните налево. До деревни чуть больше четверти мили. Она называется Хэзл-грин, а гостиница — «Рождественская сказка». Миссис Стаббс — просто душечка Он прервал ее, будто и не слушал объяснений:

— И вы стираете пыль со всего этого чертова фарфора?

Ей следовало одернуть его, но она не привыкла этого делать и поэтому ответила, словно извиняясь:

— Поденщицы не очень аккуратны. Тетя Лидия не доверяет им такое ответственное дело.

В дверь задувал холодный ветер, по ни он, ни она не замечали этого. Крейг сердито сказал:

— Знаете, что бы я с удовольствием сделал? Свалил бы весь этот хлам на пол и шарахнул бы по нему кочергой!