Бурный финиш

Работа состоит из того, что ты в нее вкладываешь. Три недели спустя, после Рождества, я летел в Буэнос-Айрес с двенадцатью годовичками: четыре от «Старой Англии» и восемь от других фирм. Все они были доставлены в пять часов холодным утром в аэропорт Гатвик. Серл организовал их доставку и заказал документы в транспортной компании. Когда их выгрузили из специальных автофургонов, они перешли под мое начало. Я проследил, чтобы их погрузили в самолет, оформил документы на таможне и отправился в Латинскую Америку. Со мной летели также двое конюхов, которым очень не понравилось, что место Питерса получил я. Каждый из них очень надеялся на повышение, и с точки зрения человеческих отношений эта командировка оказалась полным провалом. В остальном все прошло без осложнений. Мы прилетели в Аргентину с четырехчасовым опозданием, и машины новых хозяев уже ждали свой груз. Я опять выполнил все таможенные процедуры и проследил, чтобы каждый из пяти новых владельцев получил то, что заказывал, а также все необходимые сертификаты в придачу. На следующий день в самолет загрузили пушной товар, и в пятницу я снова был в Гатвике.

В субботу я один раз упал с лошади и один раз выиграл скачку в Сандауне. Воскресенье я провел как обычно, а в понедельник вылетел в Германию с цирковыми пони. Через две недели я валился с ног от усталости, но через месяц привык. Я приспособился к долгим перелетам, к нерегулярному питанию, к бесконечным чашкам кофе, ко сну в сидячем положении на брикетах сена на высоте десять тысяч футов. Оба конюха, Тимми и Конкер, немного поворчав, взяли себя в руки, и мы в конце концов составили неплохую, немногословную, дельную команду.

Моя семья, разумеется, пришла в ужас от моей новой работы и делала все, чтобы заставить меня отказаться от нее. Сестра взяла назад вполне заслуженные упреки, отец был убежден, что титул графа достанется кузену, ведь аэропланы – такие противоестественные и опасные устройства, а мать была в истерике от того, что подумают знакомые.

– Это же работа поденщика, – причитала она.

– Не место красит человека, а человек место, – отвечал я.

– Но что скажут Филлихои?

– А не все ли равно?

– Эта работа не для тебя, – говорила мать, заламывая руки.

– Она меня вполне устраивает. Стало быть, это работа для меня.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду совсем другое!

– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, мама, и я с тобой не могу согласиться. Человек должен делать то, что ему нравится. Это главное. И совершенно неважно, как на это смотрят окружающие.

– Очень даже важно! – воскликнула она в полном отчаянии.

– Я терпел целых шесть лет, но терпению моему настал предел. И мир меняется. Кто знает, вдруг то, чем я занимаюсь, станет через год самой модной профессией. Стоит мне зазеваться, и половина моих знакомых попытается перехватить эту работу. Так или иначе, мне эта работа нравится, вот и все.

Но убедить мать было невозможно, и она могла смотреть в глаза своим знакомым, лишь делая вид, что ее сын поступил в эту контору, чтобы лучше узнать жизнь, и вообще все это было просто шуткой.

Саймон Серл тоже поначалу отнесся к этому как к шутке.

– Ты у нас не задержишься, Генри, – доверительно говорил он. – Ты как-то плохо сочетаешься с навозом. Я имею в виду твои темные костюмы с белоснежными рубашками. Одна такая командировочка – и все!

Ровно через месяц, в пятницу, я зашел к Ярдману за конвертом с жалованьем, и мы отправились с Серлом в его любимую пивную, где были цветные витражи и спертый воздух. Он грузно опустился на табуретку у бара и заказал пинту. Я заплатил и заказал полпинты себе. Саймон осушил чуть ли не всю кружку одним мастерским глотком. Слизнув языком с верхней губы остатки пены, он поинтересовался:

– Ну, как кочевая жизнь?

– Нравится, – с улыбкой отозвался я.

– Я уверен, – сказал он, дружески улыбаясь, – что ты еще не наломал дров.

– Спасибо, – отозвался я.

– Впрочем, поскольку я делаю всю черновую работу, у тебя и впрямь все должно идти нормально.

– Так и есть, – согласился я.

Саймон и правда был отличным организатором. Именно по этой причине «Англия» чаще предпочитала иметь дело с фирмой Ярдмана, а не с агентством Кларксона, гораздо более солидной организацией. Все, что делал Саймон, отличалось простотой и надежностью, и он всегда находил время проверить, правильно ли его поняли. Агенты, владельцы лошадей, представители авиакомпаний прекрасно знали, как обстоят дела и что они должны делать. Я никогда не встречал столь надежного делового партнера, как Саймон. Я и сам отличался пунктуальностью и потому восхищался его работой как настоящим творчеством.

Он уставился на меня с явным удивлением и спросил:

– Неужели ты и в командировки отправляешься в таком виде?

– В общем-то да.

– Что означает «в общем-то»?

– В самолете я надеваю вместо пиджака свитер.

– А пиджак ждет тебя на земле?

– Да.

Он рассмеялся, но в его смехе не было издевки.

– Ты странный парень, Генри, – сказал он, потребовал еще пива, недоуменно пожал плечами, когда я отказался, и снова одним глотком осушил кружку. – Почему ты такой аккуратист?

– Так безопасней.

– Безопасней? – Он поперхнулся пивом и закашлялся от смеха. – Неужели тебе не кажется, что для очень многих выступления в стипль-чезах и постоянные перелеты не являются образцом безопасного существования?

– Я не это имел в виду.

– А что же? – спросил Саймон.

Но я покачал головой и не стал вдаваться в объяснения.

– Расскажи мне лучше о Ярдмане, – попросил я.

– Что именно?

– Ну, откуда он, что он за человек и так далее.

Саймон сгорбился над кружкой и поджал губы.

– Он пришел в фирму после войны. До этого он служил сержантом в пехоте. Не знаю подробностей: никогда не спрашивал. Но он прошел весь путь снизу доверху. Тогда фирма еще не носила его имя. Хозяевами были люди по фамилии Мейхью, но они умерли, а племянники потеряли интерес к этому бизнесу, и так далее. Когда я сюда поступил, Ярдман был уже главным. Не знаю, как он этого добился, но факт остается фактом. Он, впрочем, человек способный, в этом ему не откажешь. Кстати, это он ввел авиаперевозки. Он считал, что так гораздо лучше, хотя остальные компании предпочитают транспортировку по суше и морю.