Бурный финиш

На счетчик горючего лучше было не смотреть. Я быстро проверил все, что полагалось для посадки: угол наклона, тормоза, обогащенность смеси. Где-то должен быть список всего, что надо делать, но я не знал, где именно его искать. Я вообще не имел права вести этот самолет: у меня не было никаких навыков. Министерство авиации вполне может лишить меня лицензии. За такое и в тюрьму недолго угодить. Впрочем, подумал я, Патрик имеет право вести такой самолет, и формально он тут главный. По крайней мере, он находится на борту.

Я убавил газ и начал спуск. Если мне удастся посадить самолет, я стану профессиональным летчиком. Решение свалилось на меня, словно плод с ветки, давно, хоть и незаметно созревший. Может быть, оно и не запоздало. Я приму приглашение Тома Уэллса и буду возить его клиентов из автоконцерна, даже если ради этого придется бросить скачки. Ну что ж, значит, брошу скачки...

Я взглянул на приборную доску. Скорость – сто тридцать узлов. Медленный спуск. Впереди показался аэродром. Истребители уже кружили над ним. Я еще не успею приземлиться, как появятся официальные лица и начнутся вопросы, а мне бы поспать...

Ветер по-прежнему дул с юго-запада. Некогда было примериваться и описывать круги. Горючее кончилось. Баки были пусты. Оставалось одно: лететь и приземлиться с первого раза. Приземлиться... Сумею ли я?

Я был совсем низко. В здании авиаклуба я различил окна.

Последний вираж – и выход на прямую над посадочной полосой. Она казалась слишком узкой. Но бомбардировщики все же на нее садились. Высота – шестьсот футов. Руки у меня ходили ходуном. Я решил, что пора выпускать шасси. Нажал на рычаг. Загорелась зеленая лампочка. Вроде сработало. Теперь максимально выпустить закрылки... Увеличить лобовое сопротивление. Самолет сбросил скорость, я почувствовал на руках его неимоверную тяжесть. Нет, так нельзя, так можно и вовсе рухнуть на землю. А если чуть прибавить газ?... Фантастика... еще остались какие-то капли горючего... Вот она, посадочная полоса. Белый крест летит мне навстречу. Высота – двести футов... Скорость – сто двадцать миль... Никогда не сажал самолет с такой высокой кабиной. На это нужно сделать поправку... Сто футов... Еще ниже. Какая дикая тяжесть у меня на руках... Я закрыл дроссельные заслонки, выровнял машину. Еще несколько мучительных секунд... Скорость упала до минимума. Крылья уже не держат самолет в воздухе. Посадка!

Колеса стукнулись о бетон, машина подскочила, но после следующего соприкосновения с полосой побежала по бетону, подпрыгивая на неровностях.

Мои мускулы превратились в желе. Остались только сухожилия. Из последних сил я удерживал самолет на дорожке. Нет, теперь уж я доведу его во что бы то ни стало!... Огромный «ДС-4» стремительно несся по полосе. В жизни не управлял таким гигантом. Неужели я не рассчитал скорость? Неужели сел слишком рано? Смогу ли я остановить бег самолета?

Я нажал на тормоза. С трудом заставил себя сделать это осторожно, нежно. Если пережать – верная погибель. Тормоза сработали, а самолет не дернулся, не свернул с полосы. Так, теперь можно тормознуть посильнее. Ничего, машина выдержит, у нее трехколесные шасси. Рискнем.

Я еще сильнее нажал на тормоз, и самолет затрясся от натуги, но шины не лопнули. «ДС-4» не сбился с полосы. Я не погнул пропеллер, ни обо что не ударился крылом.

«ДС-4» сбросил скорость. За сто ярдов до конца полосы я получил возможность вырулить. За сто ярдов до забора из колючей проволоки и зарослей кустарника. Сто ярдов – это более чем достаточно. Сто ярдов? Это будущее! Это жизнь!

Охваченный дрожью, испытывая тошноту, я развернул самолет на сто восемьдесят градусов и покатил к зданию аэроклуба. Затем я дал полный тормоз и, вытянув руку, которая, казалось, уже принадлежала не мне, а кому-то другому, выключил двигатель. Рев перешел в шепот. Потом настала тишина. Я сбросил наушники и сидел, слушая потрескивание: это остывал раскаленный металл.

Полет окончен. Но я совершенно обессилел. Я разваливался на куски. Окаменел в кресле, не имея возможности пошевелиться. Внутри меня все было словно выжжено. И все же среди охватившей меня странной умиротворенности я успел подумать: раз уж я уцелел вопреки всем обстоятельствам, стало быть, и Габриэлла в Милане тоже выжила. Я верил, что она жива, что ее поврежденное легкое работает. Я был просто обязан в это верить. Иначе я не мог...

Из домика вышел Том Уэллс. Он посмотрел сначала в небо, на истребители, затем на стоявший неподвижно «ДС-4». Кое-как вдев руки в рукава своей старой куртки, он по траве ринулся ко мне.