Куклы Сатила. Разработка сержанта М

Не так уж он пьян, чтоб не сообразить: нагрелось под одеялом. Во второй половине дня солнце шпарило вовсю, и под одеялом сохранилось тепло. Сток поймал банку, вернулся на кожаную подушку.

— Здорово! Могу плести тебе что вздумаю. Живому человеку, хоть наидобрейшему, не посмеешь выложить все. Живой человек, случается, так подставит — не возрадуешься. Если бы ты хоть кивать могла… Больше и не надо. Кивок в одиночестве не последнее дело. Думаешь, китайские болванчики зря кивают? Узкоглазые давно смекнули: все держится на кивках, на одобрении. Не надо загонять друг друга в угол. Кивнул, дал добро, живи как хочешь, как получается, чего мешать. — Сток замолчал, допил банку. — Меня баба бросила. Какой мужик признается? А я признаюсь. Тебе! Так просто не бросают… и не в первый раз. Выходит, во мне червоточина, изъян. Какой? Сам не пойму. Хотя чего не понять; не будь изъяна, разве я допустил, чтоб ты здесь разлеглась? Мозги малость набекрень. Со стороны не видно, но себя чего морочить? А? Бро-си-ла! Ме-ня! И поделом. Со мной скучно: как челнок, с работы на работу, поели, пообнимались — и спать, а утром по новой. Надоедает!

В эту ночь в кровати Сток не ежился на краешке, лег на спину ближе к середине и, впадая в сон, удивился, что кукла так нагрелась солнцем днем, что и ночью от нее исходило тепло.

Через день Эмери предложил поужинать, и Сток согласился: как ни крути, Эмери единственный, кто не оставил его в трудную минуту; кукла — выдумка Эмери, неважно, удачная или нет, важно, что думал, прикидывал, как отвлечь друга, пусть шоково, не так, как принято, но вырвать Стока из уныния.

Ресторанчик выбрали в северном пригороде напротив дельфинария и после трапезы еще попали на последнее вечернее представление. Сток, как большой ребенок, восторженно хлопал, когда девушка в блестящем, обтягивающем костюме два раза пересекла бассейн, стоя на скользких спинах дельфинов. Прыжки сквозь обруч не произвели на Стока впечатления, а вот неуклюжий морской лев, подающий полотенце дрессировщице, вынырнувшей из воды, растрогал.

Эмери на дельфинов не смотрел, изучал крепеж потолка, и Сток мог поклясться, что друг прикидывал, сколько вбухали подрядчики в строительство зала. Вдруг дельфин выскочил на язык пластиковой суши, вдающейся в воду, и исполнил твист; хрустели пакетики с картошкой, пара впереди целовалась, седые головы напряженно всматривались в пляску морского животного, делая все, чтобы не замечать целующихся.

Эмери ждал, когда Сток что-нибудь скажет, Сток видел, что Эмери ждет. Похоже, первым должен начать Сток: Эмери, как повелось после разрыва со Сьюзн, оплатил ужин; Эмери купил куклу; Эмери каждый день готов быть со Стоком, и если друзья не видятся, то из-за ссылок Стока на усталость… Эмери заслужил право на расположение.

Сток сказал, не веря собственным словам:

— Кажется, отхожу, вроде и сплю лучше…

Эмери благодарно улыбнулся: лестно, когда твои усилия не пропадают зря.

— Вот видишь. Дама не раздражает?

— Кукла? — Сток удивился, все равно что его спросили: не раздражает ли пепельница или ваза. — Нет.

— В том и прелесть. — Эмери уселся удобнее.

Сток замолчал: непостижимо, говорить как об одушевленном существе о предмете, о вещи, выполненной пусть мастерски и все же… В двух шагах от зала дельфинария в гофрированном ангаре расположился вакс-кабинет — мини-музей мадам Тюссо. Перед ужином друзья заглянули в два зальчика: Мэрилин Монро, Черчилль, де Голль, Гарри Купер, Фред Астер, индейцы, конквистадоры в золотых кольчугах…

Эмери будто читал мысли друга:

— С восковыми фигурами не сравнить, совсем другая технология, двадцать первый век, температурные режимы тела, женские прелести…

— Что? — Сток вскинул подбородок, напружинился, будто прикидывал, не ударить ли Эмери.

— Ну, ну… об этом потом, все мелочи, смотри, девица опять нацеливается прокатиться на спинах дельфинов, держась за плавники. Ума не приложу, отчего она не падает?

— Скорость велика, — пояснил Сток, остывая и укоряя себя за резкость.

Эмери отвез Стока домой кружным путем, пересекли мост через Шнурок и, миновав два поворота, подъехали к дому Стока.

— Зайдешь? — Если честно, Сток предпочел бы побыть один.

Эмери помолчал.

— Пожалуй не стоит, теперь за тобой приглядывают, не так тоскливо.

— Шутишь? — чересчур резко вопросил Сток.

— Ни капли. — Эмери плюхнулся на сиденье «пежо», махнул Стоку и помчался в направлении к телевизионной башне и шестирядному мосту через Большую реку.

Сток обошел свою «ланчу» на стоянке, припомнил — завтра утром день уборки, пришлось перегнать машину на противоположную сторону улицы, хорошо, нашлось место, проверил работу секретки: красный маячок вспыхивал и угасал, подмигивая и вселяя уверенность.

Дома, не заходя в кухню, Сток принял душ, завернулся в халат, улегся на свою половину кровати, включив ночник. Газета вываливалась, казалось, кто-то заглядывает через плечо, сосредоточиться не мог. Отложил газету, посмотрел на куклу. Большие глаза сыпали искрами, отражая свет ночника.

Как живая! Швырнул газету на пол, прикрыл глаза, затаил дыхание. Тишина в спальне нарушалась звуками, похожими на едва уловимое дыхание или подавляемые всхлипы. Сток и вовсе перестал дышать: может, слышит самого себя? Тишина… и все же, кажется… с улицы реванула сирена, испортила сразу все. Сток закашлялся, притушил свет ночника до едва различимого.

Голова куклы на подушке чуть повернута в его сторону, губы приоткрыты, глаза блестят и в темноте, а он-то думал, стекляшки лишь отражают свет ночника.

Впечатлительностью Сток отличался всегда и сейчас пытался взять себя в руки. Снова затаил дыхание, снова почудилось, что спальня полнится шорохами неизвестного происхождения, от волнения запрыгало сердце: именно его удары Сток принял за посторонние шумы. Может, после выпитого в ресторане, после обмолвки Эмери — случайной или намеренной? — насчет женских прелестей Сток и завибрировал? Часто после выпивки возникало ощущение, что он состоит из тысяч колокольчиков, начинающих вразнобой позвякивать поутру, когда тело освобождается от излишков алкоголя. Внутренний дребезг пробежал под кожей. Сток отвернулся спиной к кукле, принял снотворное.

Еще до того как заснуть, ощутил легкое поглаживание, сжался, похолодел и едва не лишился чувств, вовремя сообразив, что уже спит и ему снятся прикосновения теплой и ласковой руки.

Утром на работе Сток клял себя. Нервы! Голова гудела от таблеток, не выспался, ошибся, набирая на клавиатуре компьютера поисковый код. Вышвырнуть куклу? Позвонить Эмери и выложить все начистоту: «Старина, я, конечно, признателен, но… если не затруднит, забери свой дар. Поставь в холле, благо у тебя дом, или уложи к себе в кровать, тем более ты намекал на прелести. Я нормальный человек, мне такие игры ни к чему». Сток так увлекся переговорами с Эмери, что не заметил, как выпалил вслух:

— Я нормальный человек!

Коллега через стол оторвался от таблиц:

— Вам плохо?

— Что? — Сток вернулся к действительности.

— Вы побледнели, — пояснил сослуживец.

Сток поднялся и вышел из комнаты. Отбил время ухода, спустился в подземный гараж. Может, отправиться к Паллису, обговорить возврат куклы, конечно, с потерей денег, разницу Сток восполнит и вернет Эмери все сполна. «Ланча», будто без вмешательства хозяина, выкатила на дорогу.

Фирма Стока располагалась на восточной окраине, и сейчас он ехал вдоль Большой реки по направлению к заливу так, чтобы побыстрее добраться до Старого города. Розовые фасады барочной испанской церкви отражали солнце, распятие перед входом в молельный зал сверкало серебром. По реке плыли яхты, пестрые паруса, яркие флаги, загорелые люди свешивались за борт, почти чиркая спинами по воде, запрокидывали лица навстречу теплу.

Сток удачно выбрал ряд, проскочил меж двух застывших автомобильных очередей. Впереди вырисовывались контуры Старого города… вросшие в землю фундаменты основательной кладки, неистребимая трава в швах кирпичных стен.