Нежная душа урода

— Еще какое серьезное! Так что — валяй, вспоминай хорошенько и в подробностях.

— Ну, вот… Иду я, стало быть, на автопилоте и никого не трогаю… Мимо «Чуркина с компанией». И вдруг из-за угла этого самого «Чуркина» выходит… Я-то вначале даже подумал, что это — обезьяна… честное слово, так подумал! Или же черт… Потому что гомо сапиенс… у него конфигурация не та. Не та у него конфигурация, ежели он этот… гомо сапиенс! Ну, как только я его… этого… увидел — автопилот у меня тут же отключился, и я начал соображать. Ну, говорю я себе, допился ты, Иван Никитич: обезьян с чертями в северном полушарии стал видеть! Типичный, говорю, признак белухи… белой горячки то есть. Сгинь, говорю, исчезни и пропади!.. А она, обезьяна то есть, подходит ко мне близко и говорит: здорово, мол, Иван Никитич, попался ты мне, наконец, молись, мол, падла, кранты тебе конкретные! И, представьте себе, достает откуда-то штык не штык, пиковину не пиковину… что-то, короче говоря, острое и блестящее — и ко мне! Конечно, я тут же ускоренно начал трезветь… протрезвеешь тут, когда со всех углов северного полушария на тебя обезьяны с пиковинами… а только, думаю, обезьяны-то не разговаривают! Не дадено обезьянам такого природного права, чтобы разговаривать человечьим голосом! Черт — он совсем другое дело…

— Погоди-ка, Иван Никитич, со своими чертями да обезьянами! Рехнуться можно!.. Ты говоришь, что человек, напавший на тебя, выглядел необычно? Прошу тебя — с этого момента говори как можно подробней: что он тебе говорил, что делал, как выглядел…

— Так я же и говорю… и чего было меня перебивать! Я же и говорю, что не дадено обезьянам такой натуральной возможности — говорить человечьим голосом! Ну, думаю, если это не галлюцинация, то и не обезьяна! А кто же он тогда, думаю я себе. А он тут и говорит: я, говорит, смерть твоя неизбежная! Молись, говорит, падла, если умеешь! Ну, а я-то ускоренно трезвею, амплитуда моя восстанавливается! Размахиваюсь я — и… и все — тут же оказываюсь на земле! Потому что он мне как двинет! Ручищи у него — шатуны, а не ручищи… до земли достают! А сам он — ну едва выше моего пупка! Вроде как этот… лилипут. Или карлик…

— Ты говоришь — карлик? Может, тебе это просто показалось спьяну?

— Спьяну… ха! То, что тебе обычно кажется спьяну, не дерется по челюсти… И всего прочего также не делает… видите мою окровавленную повязку на лбу? Его работа… Спьяну, видите ли…

— Ну ладно, ладно… Продолжай.

— Ну и вот: он как двинет! Я — в горизонтальное положение, он — на меня! Оседлал — и целится своей пиковиной прямо в левый глаз: молись, говорит… Ну, тут я и взмолился: отпусти, говорю… чего эдакого я тебе сделал? А он мне и отвечает: значит, говорит, жить хочешь, мразь? Хочу, говорю, жизнь-то одна… А он: а ты думаешь, что только у тебя она одна? А я: да у всех по одной, насколько мне ведомо. А он: мразь ты, говорит, последняя. Ладно уж, говорит, живи. Но о том, что ты мразь, я тебе забыть не дам. До конца, говорит, своей поганой жизни будешь об этом помнить. И — начал царапать мне своей пиковиной по лбу. Я, конечно, ору благим матом, а он нацарапал, слез с меня и говорит: живи, мол, и помни, кто ты есть. И — только я его и видел: будто растворился, окаянный, во тьме…

— Ну а дальше?

— А дальше я встал, кровища с меня так и льется. Ну и пошел куда ни попадя… похмеляться, то есть, с испугу. Похмелялся я три или целых пять дней, а затем — к вам. Должны же вы защищать честных граждан от бандитских нападений или не должны? Ну тут, конечно, ваши вызвали скорую помощь, осмотрели мои раны… А почему это, спрашивают, он тебе на лбу букву «м» нацарапал… да глубоко так нацарапал, век теперь не сотрешь? А откудова я знаю, почему? Потому что бандит, а может, учитывая конфигурацию, и настоящий маньяк…

— Говоришь — маньяк?

— А то кто же? Папа римский, что ли? Я вот только одного не понимаю: причем тут эта буква «м»?

— «М»? Ну, не знаю… Мститель, мразь, метрополитен…

— Какой еще метрополитен… кто это метрополитен?

— Да, наверно, ты.

— Обидные слова вы говорите, гражданин начальник. Честному человеку прямо-таки невыносимые!

— Послушай, честный человек, а ты никогда ранее не знался ни с каким карликом? Ну, может, вы когда-нибудь пили вместе или еще что-нибудь…

— Это с карликом-то я пил? Да с каким таким карликом… откудова мне его взять, карлика-то? Нет уж, гражданин начальник. С Серегой Мокрым я пил, с этим, однокрылым… который из трамвая, пил тоже… неоднократно… а чтобы с карликом… Да и откуда ему тут взяться, карлику-то? Удивительно даже!

— И никогда ни о каком карлике ты не слыхал?

— И не слыхал.

— Ну, а опознать ты его при случае смог бы?

— Это кого же — карлика? Да где же вы его возьмете, чтобы мне его опознать?

— Где мы его возьмем — это наше дело. Тебя же спрашивают о другом.

— Ну не знаю… Да и чего его опознавать? Карлик — он и есть карлик. Мне до пупка. Руки — почти до земли. Дерется еще, сволочь… Карлик, одним словом.

— Ну, ладно… Вот что, Иван Никитич, я тебе скажу. Если хочешь спокойно жить, об этом твоем ночном приключении лучше помалкивай, понял? Чтобы ни звука мне, понятно?

— Это… как же? О карлике то есть?

— О нем. Понял, спрашиваю?

— Понял, не дурак. Но… эта буква на лбу… говорят, что так теперь и будет. Как же быть-то… ведь некрасиво… да и особая примета.

— Сделаешь себе пластическую операцию.

— Издеваетесь, гражданин начальник? Эх…

— Еще раз говорю — молчи. А будут спрашивать — скажи, что спьяну напоролся на сучок.

— Так ведь не поверят…

— Ну, пускай тогда доказывают экспериментально, что сие невозможно. Все, пошел вон. Когда понадобишься — вызовем. И — чтоб явился по первому зову!»

3

… — Тихоныч, — сказал Батя дежурному по отделу. — Я — совещаюсь. В течение часа меня ни для кого не существует. Уяснил?

— Насчет поимки карлика, что ли? — не удержался старый Тихоныч.

— Какого еще карлика? — ощерился Батя. — При чем тут карлик?

— Так все уже говорят. И у нас в отделе, и в городе. Моя жена — и то уже звонила. Выговор мне сделала за то, что до сих пор не рассказал ей об этом карлике…

— Твою мать! — с чувством выразился Батя. — Ну народ, ну страна! Откуда только они все узнают? А? — и Батя воззрился на меня и мою малочисленную команду.

— Да хрен их всех знает! — дал я исчерпывающий ответ. — Пошли лучше совещаться…

Совещание было довольно-таки безрадостным. Шесть убийств и одно странное ночное нападение — какая уж тут радость? В существование какого-то мифического и злобного маньяка-карлика никто из нас всерьез не верил. Показания насмерть перепуганной девахи, откровения городского пьяницы, которому спьяну черт знает что могло померещиться — это, знаете ли, не повод, чтобы всерьез говорить о каком-то серийном убийце, тем более — о карлике: не Голливуд же у нас тут, в самом деле! Но с другой стороны — ведь кто-то же совершил все эти убийства плюс странное ночное нападение?

— Карлика, — втолковывал нам Батя истину, которую мы знали и без него, — найти нетрудно. Если, конечно, этот гребаный карлик вообще существует… Подсуетитесь, пошарьте по притонам, сориентируйте на поиск агентуру… В общем, не мне вас учить. Ну и, само собой, не забывайте об отработке других версий. Я же в свою очередь постараюсь заткнуть рты всяким крикунам, в особенности — этому поганому «Вечернему звону». Кстати, они уже сегодня звонили и ехидно интересовались, как продвигается расследование и как я могу прокомментировать слухи о маньяке-карлике. Я их, конечно, послал куда следует, но ведь они оттуда вернутся, и очень скоро! Ну, марш вперед, труба зовет!

«Агентурное сообщение. Совершенно секретно. Экземпляр единственный.

Я, агент Гамлет, выполняя ранее полученное задание, встретился со сторожем кладбища № 2 Нефедкиным Семеном (отчество мне неизвестно, а по прозвищу он Кириллыч). С собой я захватил 1 (одну) поллитру самогона, а также закуски согласно врученной мне денежной суммы, чего, разумеется, было явно недостаточно, и когда пришлось повторять, то мне пришлось на эти цели тратить свои собственные средства (счет прилагается). Как было заранее условлено, в ходе распития принесенного мною самогона я неоднократно и осторожно пытался выведать у этого Кириллыча, не знает ли он чего-либо о разгуливающем по городу карлике. Однако Кириллыч даром что был выпивши, говорить на тему о карлике упорно отказывался, что навело меня на некоторые подозрения.