Кто здесь

- Но чем это притягательней традиционных религий?

- Когда-то они работали. Но в наше время люди не хотят неизвестной потусторонней жизни. Они все больше подумывают, как бы задержаться в этой. В конечном счете Независимый говорит о коллективной душе. Станьте ее частью, и вы не погибнете.

- Вы так его трактуете? - Блюм вдруг посмотрел на него как смотрят на сцену дети после открывшегося занавеса, ожидая, что тотчас что-нибудь случится. - Постойте, постойте... - он вдруг замотал головой, а потом уперся взглядом в голый полированный стол.

С минуту длилось молчание.

- Тьфу, как забавно!

- А разве вам все, что я сказал, не бросилось в глаза?

- Бросилось, бросилось, я не об этом.

- Тогда о чем же?

Блюм только покрутил растопыренными пальцами по бокам своих мягких отходящих от лысины волос:

- Нет, ну чертовски забавно, мой дорогой! Ваша фантазия многого стоит.

- Очень хотелось бы, чтобы вы не морочили мне голову, патрон.

- Слушайте, Стенли, мы уже целых десять минут пересидели на работе. День закончился. Давайте поужинаем тут неподалеку, совсем по-простому. Зайдем и поужинаем, и продолжим беседу, а?

- Ну, если можно взять с собой одну даму.

- Это кого же?

- Моего секретаря Николь.

- Ха-ха! Полковник! А хорошо быть молодым полковником, да? Лучше, чем старым евреем? Знаете, о-чень красивая женщина, я это раньше вас заметил, когда вы еще торчали в России. Меня всегда удивляло - как это могут существовать в природе абсолютно красивые люди? - Блюм погладил себя по лысине, будто вдумываясь в это явление и продолжая не понимать.

- Это вполне удобно, милый? А платье на мне? - Николь не очень уверенно взглянула на свой служебный наряд.

- Без платья ты, конечно, гораздо интересней, но речь идет о простом ресторанчике для обывателей, и лучше считаться с их правилами. А Блюм - приятный и очень одинокий человек, жена его чаще живет у дочери в Европе. Они уже давно в каком-то полуразводе. Дешевые ресторанчики - обычное для него место ужина. Ты просто слишком привыкла видеть в нем большого начальника.

В скромном полупустом заведении, куда они втроем пришли, Блюма, несомненно, хорошо знали. И пожилой хозяин, махнув на официанта рукой, сам подошел к их столику, чтобы принять заказ.

- Я тут буду распоряжаться с вашего позволения! - обращаясь к Николь, весело заявил Блюм. - Я очень люблю распоряжаться гостями. Так, прежде всего мы узнаем, есть ли сегодня мой фирменный суп?

- Есть, - улыбаясь ответил хозяин.

- Мы будем есть суп? - удивилась Николь.

- Будем, обязательно будем. Значит всем на первое суп. Что вы будете пить, мадам?

- Минеральную воду.

- Только воду?! Это чуть-чуть огорчительно. А вы, Стенли?

- Мне что-нибудь легкое.

- Нет ничего легче настоящей еврейской водки, мой дорогой! Просто легче ничего нет!

Торнвил увидел, как чуть колыхнулись ее ресницы.

- Хорошо, спасибо, только одну рюмку.

- Графинчик! - скомандовал Блюм. - А с рюмками мы разберемся.

- А что это за суп? - поинтересовалась Николь, когда хозяин направился исполнять заказ.

- О, вы такого не ели. Гусиный суп с картофелем, морковью и луком. Это сложный суп, мадам.

- В самом деле? Сложный суп из четырех составляющих? Тогда - какой же простой?

- Простой? - Блюм опустил голову и повернул ее чуть по-птичьи. - Простой - это когда там нет гуся. А самый простой, когда нет еще моркови и лука. Тоже очень вкусный суп, мадам. По сравнению с тем, когда нет самой картошки, а вместо нее сварена шелуха. Этот последний суп действительно уже не очень вкусный. И я его гостям обычно не рекомендую.

- О боже, здесь и такое готовят?

- Только по спецзаказу. Здешний хозяин, как и я, помнит этот рецепт с детства.

- Вам приходилось так питаться? - Николь застыла глядя на него с полуоткрытым ртом.

- Какое-то время, только какое-то время. А, вот и водка, и тихоокеанская сельдь! Да,... потом у нас появилась картошка, потом лук и морковь, ну а уж когда добавился гусь... - Блюм развел руками с причудливым графинчиком в одной и рюмкой в другой, - поверьте, мадам, все эти сложные салаты, грибы фаршированные крабами, крабы, фаршированные грибами - основная причина самоубийств и разводов. - Он, приглашая Торнвила, поднял вверх рюмку и еще через полминуты, закусывая сельдью продолжил: - Да, потому что естественная пища рождает естественные мысли, а неестественная, ну, сами понимаете какие.

- Мне нравится ваша логика, - заключила Николь. - Тогда я тоже попробую сельдь и буду есть суп. А отчего появляются, в таком случае, сверхъестественные мысли? Нужно же, значит, к гусю еще что-нибудь добавить?

- Обстоятельства, мадам, обстоятельства. Их мы тоже туда добавим, немного позже.

Через несколько минут им принесли большие слегка дымящиеся тарелки. С тонким и очень приятным запахом.

- Его нужно есть горячим, друзья. - Блюм взял в руки графинчик. - Стенли?

Теперь ее ресницы повели себя по-другому. Он улыбнулся и отказался.

- Действительно, очень вкусно, - попробовав, с удивлением произнесла Николь. - И не нужно добавлять никаких обстоятельств.

Блюм замотал головой:

- Это все Стенли! Ему нужна еще и коллективная душа.

- О, дорогой! Моей тебе, значит, мало. А что ты собираешься делать с этой, коллективной, позволь узнать?

- Он собирается объяснить с ее помощью загадочные явления в этом мире, мадам. Только у него не выйдет.

- Почему не выйдет? - поинтересовался Торнвил.

- Потому что все это придумал Карл Юнг, - прихлебывая суп, ответил тот. - Придумал, и не разобрался до конца. Вкусно, мадам, ведь верно?

- Очень. А в чем же не разобрался великий психолог?

- Он заявлял, что коллективная душа есть у всех народов. Как некий остаток их исторической памяти.

- А его в самом деле нет?

- Есть. В большей или меньшей степени. В значительной, например, у германцев или японцев. Да, все японские экономические чудеса, между прочим, из этого выросли. Но только посмотрим, что с ними будет через пятьдесят лет.

- Они потеряют коллективную душу?

- Нет, мадам, не потеряют. Они изменят к ней свое отношение.

- Поясните, - попросил Торнвил.

- М-мм, с удовольствием... Этот общий для нации исторический осадок влияет на нее ровно настолько, насколько интуитивно ценится. Понимаете? Ценится - значит постоянно всплывает из глубины, формирует у людей правила и установки, высокое значение единого взгляда. Не ценится - лежит преспокойно на дне, как неинтересный эпизод у человека в памяти. Можно всю жизнь прожить и о нем не вспомнить.

- А почему это качество непременно должно быть потеряно?

- Потому что людям кажется, что у них появились другие средства выживания. Коллективная душа движет народами, когда у них нет прочих средств борьбы за себя самих. Проще говоря, когда нет индивидуального руководства к действию, а главное - к сохранению жизни. И вот тогда ценность коллективного перерастает ценность индивидуального, и порой настолько, что люди с радостью готовы себя этому пожертвовать. Коллективная душа переводит на себя все психическое внимание человека, и он начинает буквально ощущать в ней свою жизнь... и свое бессмертие, между прочим, тоже.

- Постойте, патрон, но это как раз очень близко к тому, что я вам сегодня говорил.

- Не очень близко.

- Почему?

- Откуда все это здесь, Стенли, в стране индивидуалистов? Как и чем можно дотянуться до коллективной души, вызвать ее к жизни? А вызвать ее можно только из прошлого. Призывы к объединению людей и прочая демагогия тут не помогают... - Он налил себе еще одну рюмку, но не выпил, а задумчиво на нее уставился. - И тем не менее,... тем не менее ваша мысль где-то рядом...

- Блюм очень интересный человек, ты не находишь? - спросил Торнвил, когда они, попрощавшись, сели в такси.

- Вы оба хороши, а я себя чувствовала немножко дурой. С этим надо что-то делать, милый. Послушай, голодное детство Блюма, это Вторая мировая война, да? Он жил тогда в Европе?