Стеклянный ключ

— Условной, разумеется. То есть когда, сами того не ведая, вторгаются в чью-то сферу интересов. И сфера эта четко не определена. Я так понимаю, что с бизнесом, во всех смыслах этого великого слова, твой таинственный он не связан.

— Я же говорил — стервь. Как догадалась?

— Тоже мне, бином Ньютона, — хмыкнула она. — Догадаться просто — иначе ты бы уже все решил, красиво и просто. И мне ничего бы об этом не рассказывал. Кто ж беседует раз в полгода да о трудовых буднях? Логично?

— Логично.

— Твое здоровье. Продолжаю: догадаться-то легко, а вот что с этим делать дальше?

— Знаешь, за что я тебя люблю? — Павел взял ее за руку. — За то, что с тобой можно говорить об этих… Как ты их называла?

— Эфемеридах?

— Оно! О несуществующих вещах.

— «Некоторые вещи не существуют только потому, что их не сумели назвать», — процитировала Тото.

Павел подозрительно повспоминал, докладывали ли ему об этом когда-нибудь.

— Кто сказал?

— Лец. Станислав Ежи.

— Умный парень, — одобрил Бабченко. — Так вот, у меня есть только нечто, данное мне в ощущениях, причем очень смутных. И эти ощущения говорят мне, что если тот человек существует на самом деле, а не в моем воспаленном воображении, то его нужно опасаться. Ты же веришь в интуицию.

Татьяна ответила тем голосом, когда нельзя понять, шутит она или говорит всерьез:

— Только в нее и верю. А потом, весь западный кинематограф учит нас: не отмахивайся от непонятного, а то будет тебе «Кошмар на улице Вязов».

— Так я тебе дам все бумажки, покопайся в них, покумекай. Это все не к спеху. — И после длинной паузы, во время которой он рассматривал ее так пристально, будто хотел запомнить каждую черточку, родинку и морщинку, признался: — Всю жизнь ты мне перемолотила. Женился бы я на тебе, но жена мне нужна совсем другая. А другая жена мне не нужна.

— Спасибо, Пашенька, — чмокнула она его в ухо.

— Вот что главное. Я сначала не хотел говорить, но ты у меня не из пугливых. Да и я тебя в обиду не дам; пока жив — с тебя и волос не упадет… — и успокаивающе погладил ее по руке. — Сдается мне, что эта тень иногда маячит за твоей спиной. И еще: мои ребята срисовали одного кадра, который как-то подозрительно тобой интересуется. Он проходит совсем по другому ведомству, так что, если хочешь, я им займусь. В принципе, мне это нетрудно, просто ума не приложу, какое ему до тебя дело. Подробности интересуют?

— Ты о майоре этом? — беспечно спросила Тото. — Если о нем, болезном, то не волнуйся и нервов ему не порть. Я сама…

И неожиданно лихо подмигнула оторопевшему Бабуину, который так никогда и не мог привыкнуть к тому, что весь его немаленький штат Службы безопасности работает почти так же эффективно, как и эта странная женщина.

И когда они уже расстались, сидя в шикарном лимузине, Павел думал исключительно о ней. У него было десять свободных минут до следующей встречи, и он мог себе позволить такую роскошь, как потратить их только на себя. Он размышлял о том, что он знает Тото вот уже много лет и с каждым годом она покоряет его сердце все больше и больше. Но что ему, в сущности, известно о ней? Что они когда-то учились вместе (кто поверит, что богатый, как китайский мандарин, магнат Павел Бабченко какое-то время занимался в Художественном институте и мечтал о карьере Сальвадора Дали?); что потом она надолго уезжала куда-то за рубеж, потом вернулась. Что она не такая, как все, абсолютно другая; как вода, которая с легкостью принимает форму любого сосуда, но при этом остается водой и ничем иным. И что для нее он может рискнуть и пожертвовать многим. Иногда Павлу казалось, что не просто многим, а вообще — всем, но он боялся додумывать эту мысль до логического конца.

Глава 8

Повезло. Иногда так бывает, что просто везет, даже операм, которых бывшие жены считают записными неудачниками. Сперва, в понедельник, позвонили коллеги из Харькова. Взяли с поличным вымогателя и рэкетира Серегу Еремина, носившего сногсшибательную кличку Хрыч, чем несказанно порадовали Барчука и Сахалтуева, которые с ног сбились, разыскивая этого самого Хрыча по всей столице. Так что теперь начальству предстояло решать, как разобраться с бумагами; но это уже детали. Главное — дело сделано.

Говорят, как начнется неделя, так и продолжится. Ну что же — народ всегда прав. Во всяком случае, во вторник явились потерпевшие Лискины, в квартире которых была совершена кража, и забрали свое заявление. Выяснилось, что это какие-то давние семейные дрязги и чвары, и они решили не выносить сор из избы, а в узком кругу близких людей…

Лискина что-то там еще бормотала про близких людей, а майор смотрел на нее и диву давался: какие же они могут быть близкими после того, как ограбили родственников? Но он не адвокат и работает не в юридической консультации, а потому советов не дает. Ему что? Баба с возу, как говорит мудрый народ, майору одним делом меньше. То-то Бутуз будет доволен.

И наконец, в четверг Данила Константинович искренне и тепло поздравил их с задержанием особо опасного преступника, убийцы, некоего Григория Калошина.

— Я бы сам с такой фамилией в убийцы подался, — хмыкнул Сахалтуев.

— В ЗАГС проще, — не согласился стажер. — Заплатил копеечку, фамилию поменял и живи честно.

— Ты смотри, — сказал Варчук, — вот оно, молодое неиспорченное поколение. А мы с тобой, Юрася, давно уже циники. Нам на пенсию пора.

— Согласен, — кивнул капитан. — Хоть сегодня.

И потер спину, которую потянул на задержании: вчера ночью они с Барчуком, аки архары горные, скакали по каким-то чердакам и крышам — чудо еще, что не разбились; а утром случилась жуткая крепатура, и было ясно, что возраст уже не тот — за преступниками гоняться. Пора, пора бы уж устроиться в кресле-качалке и консультировать почтительных учеников и более юных коллег.

— И Авдеев этот решил вдруг подписать чистосердечное, — удивленно пробормотал Николай. — Просто свет какой-то виден в конце туннеля.

— Так хорошо давно еще не было, — покивал Юрка. — Даже не по себе. С чего бы это такой фарт?

— Понятия не имею, — пожал плечами майор. — Зато знаю, куда использовать малую толику свободного времени.

— Соскучился? — хмыкнул друг.

Варчук укоризненно на него посмотрел, скорбно поморгал пушистыми ресницами:

— Креста на тебе нет.

— Нет, — готовно подтвердил Сахалтуев. — Я агностик.

— А я пойду знакомиться с Артуром.

— Это уже другой разговор.

— Разговор, разговор, — сердито забормотал Николай. — Вот как раз ума не приложу — что ему сказать, с чего начать.

— А может, ну его, это дело? — нерешительно предложил стажер. — Оно все равно в архиве. Чего хороших людей зря тревожить?

Начальство воззрилось на него таким взглядом, что стажер почел за лучшее сгрести папки со стола и отправиться в канцелярию — регистрировать на отдел раскрытые дела и заниматься прочей бумажной волокитой.

— Устами младенцев глаголет истина, — спустя минуту изрек Сахалтуев.

— Пошел я, — невпопад ответил Варчук.

— У меня такая была в детстве, — сказал Артур, разглядывая синюю кобальтовую чашку в золотых цветах, из которой пил чай. — Знаю-знаю, я всегда это говорю, когда пью из нее. Но мне и сказать-то больше некому. Страшно даже подумать, что произойдет, когда я не смогу приходить к вам, и пить чай на этой кухне, и слушать про Новый год полувековой давности или про Геночкины проказы. Кто еще поймет, что может значить для человека старая-старая кобальтовая чашка в золотых цветах?

— Зачем уж так трагично? — осторожно молвила Капа. — Слава Богу, все пока живы…

Артур тепло и печально улыбнулся старушке:

— Ах, ангел вы мой, Капитолина Болеславовна! Все-то вы понимаете, только не хотите меня огорчать. Ушло что-то такое, невесомое, легкокрылое. Я ведь действительно приходил тогда расставить все точки, и так оно и вышло. Просто с другим результатом. Но, как говорят физики: отрицательный результат — тоже результат. Собственно, я все увидел и услышал, что хотел.