Игра на опережение

Колобов позвонил боссу от себя через пятнадцать минут:

— Вы правы, как всегда. Машина редакционная, ее вел его постоянный водитель. Так что выводы делайте сами, Григорий Иванович.

— Уже сделал, — пробормотал Забельский. — Когда человек врет по мелочам… Ладно, посмотрим.

18

Любезнова проводили в кабинет вице-премьера, где Анисимов встал ему навстречу, протянув руку для рукопожатия.

— Добрый день, Леонид Анатольевич, присаживайтесь…

— Здравствуйте, Петр Сергеевич, извините, если отнимаю время.

— Что делать, о проблемах СМИ нам надо постоянно напоминать… — развел руками вице-премьер. — Хотя, признаться, я не совсем понял из нашего телефонного разговора, чем я-то могу помочь вашему изданию, которое я всегда и с удовольствием читаю? Профиль ведь не мой. Или в Минпечати вам в чем-то было отказано?

Любезнов глубоко вздохнул и с сожалением посмотрел на Анисимова. Неужели этот обаятельный, доброжелательный умница не догадывается и до сих пор не понимает либо не желает понимать, что, согласившись на этот пост после смещения Забельского, он приобрел себе могущественного врага? И теперь у всех на виду их отношения? Каждый его шаг, каждый его поступок, жест и слово могут, как в той ритуальной полицейской формуле, быть обращены против него?

— Что вы так на меня смотрите? — улыбнулся Анисимов, взглянув на часы.

— Вы очень спешите? — спросил Любезнов.

— Да, я сегодня приглашен на прием в английское посольство, все-таки день рождения королевы. Самому не хочется, но кому-то надо отбывать эту протокольную повинность… Еще надо заехать за супругой. Я вас слушаю, говорите.

— Петр Сергеевич, разговор касается целиком только вас. И потому он сугубо конфиденциальный и останется между нами.

— Слушаю, слушаю…

— В мои руки попал один материал, касающийся вашей частной жизни… — Редактор пристально смотрел в глаза вице-премьеру. Неужто не понимает, о чем идет речь? Или уже научился держать себя в руках и не подавать виду?

— Ну… И что? — спросил Анисимов.

— Начну издалека, чтобы вас подготовить к тому, что собираюсь вам рассказать… — вздохнул Любезнов. — Все ведь знают, где и когда вы перебежали дорогу Григорию Ивановичу Забельскому.

— Ну что вы… — Анисимов откинулся на спинку кресла. — Не могу сказать, чтобы мы дружили, но, как мне кажется, наши отношения не выходили за рамки… И он мне помогал освоиться на его посту. Никогда мне не отказывал. Да вот же недавно совсем была показана по его каналу РТВ передача о моей семье!

— Он сам просил вас о том, чтобы сделать передачу о вашей семье?

— Да… И о чем это говорит? Конечно же он лично ко мне обратился и был очень любезен. До этого, я знаю, у них снимали и потом показывали других наших министров и депутатов, точно так же, в кругу семьи, и просьба всегда исходила от продюсеров программы.

— Большой же чести он вас удостоил. Ничего не скажешь…

— О чем вы? — не понял Анисимов. — Мы потом всей семьей смотрели. Правда, в видеозаписи, поскольку я прихожу домой поздно… И нам понравилось. Там все было сделано деликатно, тонко, с легкой иронией. Честное слово, никогда еще не видел себя таким… Так все-таки, Леонид Анатольевич, почему и откуда возник у вас этот вопрос, по которому вы решили меня навестить?

— Я не сам приехал, — сказал Любезнов. — В смысле не по своей воле. Меня к вам прислал, в качестве парламентера, тот самый Григорий Иванович, о котором вы только что так хорошо говорили. Меня, знаете ли, он тоже в свое время удостоил высокой чести… И я попал в расставленный им капкан… А, ладно, — махнул он рукой. — Не обо мне сейчас речь. Дело в том, что Григорий Иванович лично попросил вас сняться для своего канала, как только в его руки попала одна видеозапись, запечатлевшая вас в некоем ночном клубе с Олей Замятиной, племянницей Корецкого Ильи Михайловича.

Редактор говорил, стараясь не смотреть на вице-премьера. Но, замолчав, все-таки не выдержал, взглянул. И, к своему удовлетворению, увидел: Анисимов не испугался и, похоже, оправдываться не собирался. Его лицо окаменело, глаза ввалились, только на обтянутых гладкой кожей скулах непроизвольно заходили, задвигались желваки.

— Только не надо мне ничего объяснять или передо мной оправдываться, Петр Сергеевич! — прижал руки к груди Любезнов. — Я сам эту кассету видел. Он мне ее специально показал. И если он смонтирует и покажет — сначала вы в кругу семьи, а потом вы же на тайном свидании с любовницей — и все, включая вашу супругу, увидят и услышат, о чем вы там разговариваете, все однозначно оценят происходящее. На этом и строится его расчет.

— Вы узнали ее? — спросил Анисимов.

— Да. Но не это важно. Поймите меня правильно, Петр Сергеевич, при всех моих к вам симпатиях: ваш разговор с Олей Замятиной воздействует похлеще любых постельных сцен. Ибо здесь — неподдельное, искреннее чувство. И потому это тем более воздействует на телезрителя. Здесь Забельский, как опытный интриган, все верно рассчитал. Я повторюсь: сначала он вас вознесет в глазах телезрителя как прекрасного человека и семьянина, а потом сбросит с этого пьедестала, продемонстрировав на всю страну эту тайную видеозапись, если…

— Если? — наклонил голову вбок, как бы прислушиваясь, Анисимов. — Кажется, я начинаю понимать, в чем состоит его условие. А какой ваш интерес в этом шантаже? — сухо спросил Анисимов. — Почему вы согласились принять участие в этом бесстыдстве?

— Вы правы. — Любезнов поднялся с кресла. — Это самое настоящее бесстыдство. Я виноват перед вами, но прежде всего перед собой. И своими близкими, когда поддался его шантажу.

— Вас он тоже в чем-то уличил? — спросил Анисимов, продолжая сидеть в той же позе, но и не приглашая гостя снова сесть.

— Я взял у него беспроцентный кредит, чтобы выкупить дом в дачном поселке Чижи, который он основал. Там много таких, как я…

— И у всех беспроцентный кредит?

— Вы правильно поняли… У всех нужных ему людей.

— Чего он от меня хочет? Да вы сядьте, не стойте.

— Он мне не сказал. Но я, кажется, догадываюсь. И вы тоже. Возможно, речь о выставленном на Торги «Телекоминвесте», где вы будете председательствовать. И он хочет, чтобы вы ему подсудили.

— Иначе?

— Откуда мне знать, — опустил голову Любезнов. — Вы человек молодой, плохо помните то время, время эйфории от дарованной нам сверху свободы! За что теперь мы расплачиваемся… Тогда мы были пьяны и слепы от открывающейся перед нами новой жизни и новых возможностей. Мы думали о себе и о других лучше, чем есть на самом деле. И кое-кто сумел эффективно воспользоваться нашей благоглупостью… И сесть нам на шею. Извините, я лучше пойду. Спасибо за вашу честность и прямоту, за то, что я устыдился своей роли в этом грязном деле. Но хочу вас предупредить: Забельский ни перед чем не остановится! Он обязательно снова повторит передачу о вашей семье, а потом покажет вас в обществе Оли Замятиной в интимной обстановке… И обоснует это тем, что мы живем в свободной стране, и потому общественность имеет право знать, кто нами руководит — люди с двойной моралью! А уж если я потом не дам в своей газете рецензию об этой инсценировке… Он меня и мою семью просто раздавит. Это его подлинные слова. Он сделает это, поверьте, если…

— Если? — как эхо повторил Анисимов. — Опять же если контрольный пакет «Телекоминвеста» не попадет в его карман? Он это хотел мне передать через вас? Я правильно понял?

— В общем, да. Думаю, на самом деле он метит выше. Он рассчитывает, что сработает эффект домино. Упадете вы, за вами упадет правительство. И он по-своему объяснит широкой общественности причину. И предложит свой вариант правительства президенту.

— Я сам подам в отставку, — решил Анисимов и поднялся с места. — Как только проведем эти торги, сразу же и подам. А сейчас, извините, мне надо ехать.

— Если ему не дать понять, что вы приняли его условия, он покажет видеозапись еще до торгов. Все-таки вы плохо представляете, с кем имеете дело.