Сокровище призраков

Значит, не только памятник заказывать пришла? И что она знает?!

– Вы давно живете в этом доме? – спросила Лариса.

– Родилась здесь. И Варвара здесь родилась. Вы про купца слышали, который тут до революции семнадцатого года жил?

Мы кивнули.

– Варвара – его внучка.

– То есть как?

– А так. Согрешил он с ее бабкой. Бабка кухаркой у него была. Родила мать Варвары, ну а та уже Варвару от какого-то рабочего. Но отец Варвары то ли погиб рано, то ли сбежал. Я точно не знаю. Варвара его совершенно не помнит, а мать ее его вспоминать не желала. И мать, и бабка ей все про деда рассказывали. Конечно, втихаря – времена-то какие были. Но, насколько я понимаю, этот купец был очень удачливым и очень толковым коммерсантом. Жаль, что такой человек погиб где-то на зоне. Он мог бы много пользы принести обществу… Но сейчас речь не об этом.

– Кто-то из семьи успел уехать за границу?

– Нет, – покачала головой Пелагея Михайловна. – Его отправили в лагеря, а жену с тремя законными детьми в вашей квартире уплотнили, и вместо четырех комнат они стали жить в одной. Еще в одной комнате комиссар какой-то жил, в двух других – рабочие. Купчиха стала любовницей комиссара. Не знаю уж, любовь там была или она таким образом хотела и себя, и детей спасти. Бабка Варвары, конечно, молчала, от кого прижила дочь. Но дело в том, что никто тогда не нашел ни бумажных денег, ни монет, ни драгоценностей. Квартиру же многократно обыскивали. Представители новой власти считали, что у купца должны были быть несметные богатства. Их не было. Жена заламывала руки и говорила, что у него все было вложено в дело, и он семью держал в черном теле. У нее правда не было ни дорогих платьев, ни множества украшений. Пара колец, да серьги, да крестик золотой. Заплаты на платьях стояли! В общем, она много ругала мужа. Может, эти проклятия в его адрес и заплаты на старых платьях спасли жизнь ей и ее детям. Наверное, купца пытали, но он так ничего и не сказал.

– Однако с тех пор по дому ходили слухи о несметных богатствах, оставленных купцом? – улыбнулась Лариса.

– Вы тоже слышали?

– Мы слышали про драгоценные камни, оставленные вором Синицей, про деньги, которые должен был привезти бизнесмен Олег Галушко. В общем, послушаешь местных жителей, так вся квартира должна быть начинена кладами. И поэтому у нас нет спокойной жизни. А от купца что должно было остаться?

– Монеты, золото, камни. Точно не знаю. Этот Юрий под вами наверняка хочет найти клад купца.

Мы с Ларисой переглянулись. Мы считали, что Юрий должен хотеть найти деньги, которые привез Олег Галушко. И теперь, если он постоянно слушал разговоры в моей квартире, он уже знает, что деньги нашлись и их забрал Святослав.

– Но клад нашли до него, – объявила Пелагея Михайловна.

– Давно? – спросила Лариса.

– В блокаду.

– Вы были здесь в блокаду?

– Да, мы никуда не уезжали. Отец был на фронте, а мы с мамой здесь. Варвара тоже осталась с матерью и бабкой. А в вашей квартире осталась одна семья. Не потомки купца – они успели уехать. К тому времени тут жил художник с семьей, в одной из комнат. Вообще тут много народу поменялось.

– Вы видели клад?

– Нет, не видела, но знаю, что у художника вдруг появились холсты и краски. Я знаю, что он очень страдал, так как было не на чем рисовать. Мы с мамой ему карандаши отнесли и бумагу. И другие жильцы отдали – что у кого оставалось. Вы понимаете, что о блокаде можно составить представление только по рисункам художников?

– Почему? – спросили мы с Ларисой.

– Да потому что фотографировать запрещалось! Были только официальные фотографы, снимки которых дошли до наших дней. А вы представляете, что такое официальная фотография, да еще в те времена? Мы все должны быть благодарны художникам, которые в те жуткие годы продолжали работать. Они рисовали то, что видели на самом деле. Не поленитесь – посмотрите как-нибудь блокадные рисунки. Их теперь публикуют. Ну и тогда все – по крайней мере, у нас в доме – понимали, что наш сосед запечатлевает историю для потомков. Звучит напыщенно, пафосно, но это так. Никто не спрашивал, откуда он взял материалы для работы. А он помогал всем продуктами. Мы ему отдали что смогли. А он потом нам подарки носил. Говорил, что продал картину. Ну кому он тогда мог их продать? Кто стал бы покупать картины, когда был страшный голод? Но все делали вид, что верят. И все молчали. И после войны молчали. Потом, когда появились первые кооперативы, их семья отсюда съехала. Сразу же купили квартиру. Больше я их не видела. Я не знаю, где его потомки. Он-то уже давно умер. Ему в блокаду было под шестьдесят. То есть его семья нашла какой-то клад купца. Я не знаю, где. Я не знаю, что. У меня нет никаких доказательств. Даже если вы найдете потомков художника, они вам ничего не скажут. С какой стати?

Мы с Ларисой переглянулись. Но кто все-таки искал клад купца? Или все жильцы этой квартиры хотели найти и одно, и второе, и третье? Клады купца, вора и бизнесмена? Все и сразу?

– Но семья художника нашла не все, – невозмутимо продолжала Пелагея Михайловна, попивая чай из блюдечка. Так, как пила она, по-моему, пили в купеческих семьях – судя по фильмам.

Пелагея Михайловна повторила, что никто не знает, сколько тайников оставил купец и что в них лежало. Она сама считала, что он не мог не иметь заначки. Не мог он вкладывать в бизнес все, до последнего рубля.

Но если художник, нашедший клад, делал великое дело и помогал соседям, то следующий удачливый кладоискатель быстро покинул пределы родной страны, обустроив свою смерть.

– Это вы имеете в виду бизнесмена, который расселил коммуналку? – вспомнила я.

– Да. Он собирался здесь жить. Мой сын…

Пелагея Михайловна отвернулась к окну. У нее в глазах блеснули слезы. Мы с Ларисой молчали и не лезли со словами сочувствия. Как мы уже знали, ее сын мертв.

– Мой сын работал у него и встречался с его младшей сестрой. Все у них было серьезно…

– Вы точно знаете, что тот бизнесмен нашел клад?

– Да. В этой кухне раньше стояла плита, которая топилась дровами. На ней готовили.

– Мы слышали об этом, – сказала Лариса.

– Этот бизнесмен делал ремонт. Зачем ему та страшная плита? Нанял каких-то белорусов. Помните, в те годы у нас в городе еще было мало таджиков с узбеками, но много белорусов и украинцев? Одни приезжали с колбасой и молочными продуктами, другие строили загородные дома, третьи занимались ремонтом. Бизнесмен пригласил моего сына, как потенциального члена семьи, чтобы помог избавиться от трупов.

– Бизнесмен убил рабочих?! – воскликнула я.

– А что вас так удивляет? – сурово посмотрела на меня Пелагея Михайловна.

Я стушевалась. Начало девяностых. Полный беспредел. У мужика наверняка было оружие дома. И бизнесменом-то он скорее был с криминальным душком.

– Ваш сын видел клад?

– Да. Он сказал, что из плиты все это посыпалось кучей…

– Ваш сын помогал бизнесмену обустроить свою смерть?

– Да, они использовали труп одного из белорусов. Патологоанатомическое исследование проводил Зиновий Степанович, который как раз перебрался в наш дом. Но вроде они и раньше были знакомы.

– Зиновию заплатили находками из клада?

– Не знаю.

– Зиновий знал про клад?

– Не представляю. Вообще-то навряд ли ему стали бы говорить об этом.

– И что было дальше? – спросила я.

– Этот бизнесмен переделал себе лицо. Я видела его с новым лицом через пару месяцев после «смерти» и не узнала. Мне сын сказал, что это он. Родственники тут все продали и уехали.

– А как они вывезли монеты и вообще все, что нашли? – спросила Лариса.

– Не знаю.

– Могли продать здесь, а валюту перевести на счета за границей, – заметила я. – А могли и товаром вывезти. Заплатили кому нужно…

– А ваш сын? – посмотрела на Пелагею Михайловну Лариса.

– Погиб в автомобильной аварии.

– Э-э-э…

– Я не знаю, случайность это или не случайность. Ничего не доказали.