Смерть мелким шрифтом

— Я потихоньку там напился. А это все… — он осекся, посмотрев на Ивакина. — Ну, в общем, я из тех, чей характер от спиртного портится. Я еще допустил бестактность, спросил, большие ли у нее дети, сообщив перед этим, что мои двое уже в школу пошли. Она и взвилась. Она понимала, конечно, что своим постом обозревателя меня не уест — я все-таки главный редактор журнала, и неплохого, кстати, журнала… В итоге, она стала про Виктора мне рассказывать. Им хвастаться, понимаете? А это моя больная тема.

— Больная? — переспросил Ивакин.

— Мы вроде как дружили в университете, — сказал Летягин. — Но потом наши дороги разошлись. Мне нравилось работать при попсе нашей, при шоу-бизнесе. Тогда все это только зарождалось: музыкальные каналы, радиостанции, развлекательные журналы, газеты. Было интересно вырабатывать совершенно новый стиль, новые разговорные интонации, которых у нас в стране в журналистике сроду не было. А политику я терпеть не мог. Мы тогда просто разошлись, не более того. Стали реже встречаться, меньше оставалось общих тем для разговора, у Виктора стал проскальзывать менторский такой тон: вроде как он журналист, а я так, цирковой конферансье. Позже появились и серьезные разногласия. Один раз мы чуть не подрались. До меня стали доходить слухи, что он некоторым знакомым рассказывал, какой я алкаш. А я в отместку стал с удовольствием повторять слухи, ходившие о нем. О том, что вся его газета работает на КГБ.

— А это правда?

— Конечно, правда! — удивленно ответил редактор. — «Без цензуры» — это вообще, выражаясь старым языком, орган партии. Партии, у которой нет названия, но которая и делает политику в стране. Там специально организуют утечки информации, сбрасывают компромат в самый нужный момент, да вообще сигнализируют кому надо о чем надо. Дают даже рекламные объявления особенные. Как в фильмах про шпионов.

Ивакин, не удержавшись, улыбнулся.

— Марина поверила вам? — спросил он. Летягин помолчал немного, тыкая сигаретой в пепельницу.

— Марина поверила, — не очень охотно сказал он. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что уж больно тенденциозные статьи печатает «Без цензуры». Примерно в это время как раз похитили одного деятеля. Вроде бы с целью выкупа чечены. Но уже в день похищения вся Москва знала, что это инсценировка. Ну, просто не стесняясь, не заботясь особенно о достоверности, разыграли это дело. Я говорю, они нас за дураков держат… Оказалось, Марина писала статью об этом деле. — «Первая статья, о которой Миша спрашивал у Прохорова!» — вспомнил Ивакин. — Вот. — Редактор снова закурил. — Провели ее, как дурочку. Настоящий журналист, которому есть что терять, за такую статью не взялся бы. А она запросто озвучила, что похитители вошли в контакт, прислали кассету, написала, что выкуп уже собран, что чеченский след ясен, ну и прочая такая же пурга! Они это выдали за эксклюзив, добытый чуть ли не с риском для жизни. — Летягин брезгливо поморщился. — Написала, что, скорее всего, беднягу убьют после того, как получат выкуп… Я и выразил свое отношение к этой статье. Сказал, мол, приятно тебе на органы работать. Она уже через неделю смогла убедиться, что я был прав!

— А чем все закончилось в тот вечер?

— Да ничем. Она зашипела, как кошка, и отошла от меня. Но ясно было, зацепил я ее.

— Почему вы так думаете?

— Она мне потом позвонила. Сюда, кстати. Запомнила название журнала-то… Я грешным делом испугался, подумал, на работу будет проситься.

— Вы бы не взяли ее?

— Конечно, не взял бы!

— Плохая журналистка?

— Да у меня половина таких, даже еще хуже. Не поэтому. Жена знает, что я у Леонидовой несколько лет в качестве неофициального мужа прожил. Она стала бы переживать. Зачем мне это надо?

— Но она не попросилась?

— Нет. Она совсем по другому поводу позвонила! Разговаривала как-то странно. Будто сильно напугана. Стала говорить, что зря тогда на меня рассердилась, что я был прав. А я уж и не рад был, что заварил всю эту кашу. Я вообще завел разговор об этом только потому, что пьян был, понимаете? Так бы мне и в голову не пришло с ней Грибова обсуждать. Подумаешь, делов-то! Да у нас почти каждая газета на кого-то работает. Одни на Лукойл, другие на Газпром, третьи на черта лысого. Если разобраться, у Грибова-то самый государственный подход из всех. Это мои трезвые мысли. А тогда, на фуршете, я ее просто подколол. Чтобы не выпендривалась. Повел себя как баба! — Он потянулся за третьей сигаретой, разгоняя рукой дым.

— Подождите, — недовольно сказал Ивакин. — Мы уже заканчиваем. Почему вы решили, что Марина напугана?

— Она сказала, что Витька еще хуже, чем я думаю. Что там не только морально убивают, но и по-настоящему. «Ну, это ты, мать, брось! — сказал я ей. — Не преувеличивай. Это разные вещи!» Она тогда сказала весьма странную фразу.

— Какую?

— Она сказала: «Вот увидишь, он и сам способен убить! Может, даже завтра у меня будут доказательства!»

За дверью раздался взрыв смеха. Лицо Летягина перекосилось.

— И когда это было? — спросил Ивакин, не сводя с него глаз.

— Могу посмотреть. Я записал!

— Зачем же?

— Затем, чтобы позвонить и узнать, правду ли она говорила. Не на тот день записал, а на завтрашний. Любопытно же. — Он вяло полистал ежедневник. Вот. Четырнадцатое июня. Значит, звонила она тринадцатого.

— И узнали? — спросил Ивакин.

— Не-а, — равнодушно ответил редактор.

— Можно листочек?

— Зачем?

— Хочу выяснить, когда была сделана эта запись.

— Вы имеете в виду, что я это позже вписал? — Летягин ухмыльнулся. — Да ради бога!

— А что вам известно об истории с компаньоном Грибова, Олегом? — спросил Ивакин.

— Которого взорвали? То же, что и вам. Он целую корпорацию своей статьей разорил. За бешеные деньги. Поделом ему… Очень он талантливый был, собака.

— Кто его убил?

— Это вы меня спрашиваете? — редактор осклабился. — Следователь интервьюирует журналиста! Это я вас хочу спросить — кто?

— Говорили, солнцевские. Но это ведь не так? Это ведь Грибов сделал?

— То есть вы имеете в виду, что сам Грибов корячился, засовывая взрывное устройство под машину? Ха-ха. Это версия следствия? Ну, он худенький, правда, маленький, ему не сложно… Не будьте наивным. Я понимаю, что вы милиционер, но все-таки. Нет, Грибов этого не делал.

— Я имел в виду — заказал.

— А вы можете это доказать? — Летягин злобно сощурился. — Ничего вы не можете! А еще у меня спрашиваете! У меня нет доказательств!

— Я и не прошу у вас доказательств. Мне интересно, что вы об этом думаете.

— Что думаю? Я думаю, что зря с вами тут разболтался.

— Вы его боитесь?

— Нет, не боюсь! Я не люблю пустых разговоров! Ни к чему не ведущих, пустых разговоров!

— Я думал, журналисты любят поговорить. И потом это не пустые разговоры. Если я спрашиваю, мне это нужно. Понимаете?

— Ну, хорошо, — вдруг довольно беззаботно согласился Летягин. — Вас интересует мое мнение? Пожалуйста! Я подозреваю, что это было сделано по заказу Грибова. И совершенно правильно сделано. Того, кто это сделал, нашли. Точнее, не нашли, но определили. А если еще точнее, то определили, но ничего не доказали при этом.

— Вы не знаете такого человека — Вячеслава Олейникова? — спросил Ивакин. — Он тоже, говорят, из этих… кто, как вы выразились, корячился, засовывая взрывное устройство под машину.

— Нет, не знаю.

— Неужели это может быть правдой — редактор крупнейшей газеты и пользуется услугами бандитов?

— А что тут такого? Вы тут вообще кого передо мной разыгрываете — честного мента? Вы никого не крышевали на своем трудовом пути?

— Я?!

— Вы! — передразнил редактор. — Неужели и по наводке не арестовывали, а? За хорошее вознаграждение? Ну надо же. Можно я о вас очерк напишу? Сейчас мало положительного в газетах. Мало примеров для подрастающего поколения.

«Сегодня же скажу, чтоб Ленка увольнялась! — очень зло подумал Ивакин, вставая. — Разве можно работать с таким хамом?!»